Этюды по детскому психоанализу - Анжела Варданян

Я:

– Чего вы ждете от меня? Ведь это тот вопрос, который вы должны задать своей дочери!

Обращаюсь к девочке, продолжающей рисовать:

– Может, вам действительно лучше жить раздельно. Ты будешь жить в доме детей, она ведь останется твоей мамой. Вы можете видеться, ходить друг к другу в гости. И вам обеим может быть хорошо. Или, может, после этого вы обе поймете, что вам лучше жить вместе. Но жить так, чтобы было хорошо, приятно всем членам семьи (обращаюсь к матери, смотря ей прямо в глаза), и не предавать друг друга. Вашу дочь уже предали. Вы хотите это повторить, не слишком ли много?

Женщина замолчала внезапно.

– Я не могу начать работу с вашей дочерью, – продолжила я, воспользовавшись паузой, – если она не захочет сама во всем разобраться. Без этого ее желания ничего не получится. Пусть подумает.

Далее я объясняю классические условия контракта и обращаюсь к девочке:

– Если решишь – позвони, но тогда, когда будешь готова платить сама. То, что мне заплатит мама, тебя не касается. Сама ты будешь платить деньгами, которые сделаешь сама, будешь платить одну и ту же сумму.

Роза:

– Долларами?

Я:

– Можешь рисовать в любой валюте.

Пока я смотрю ее рисунки, она мне быстро сообщает:

– Я уже решила, буду ходить.

Мы прощаемся, я их проводила, но девочка вернулась в кабинет, пока мне мать что-то говорила у выхода. Прощаясь со мной, она произнесла:

– Я вам уже заплатила $100000.

Мать (тут же):

– Тоже мне, как будто у тебя есть деньги?

Я:

– Вы сомневаетесь, что Роза может заплатить? У нее очень большое сердце и огромное желание.

Вернувшись в кабинет, я обнаружила, что в правом углу первого рисунка Роза пририсовала – видимо, для этого она и вернулась в кабинет – $1000000 (см. рис. 6).

1 сеанс

Слегка кривляется, жеманничает. Просит, чтобы ей задавали вопросы. Пытается обольстить своим умом, слегка «задирает» интонациями превосходства. Хочет быть зоологом. Любит детей. Имеет много игрушек. В ответах осторожна, отвечает уверенно, опасные, на ее взгляд, вопросы оставляет без ответа или говорит: «Это секрет».

Роза:

– Не люблю говорить о себе.

Я:

– Ты уже знаешь, что тебя родила другая мама. Так иногда бывает, что одна мама, которая тебя носит в животе и рожает, понимает, что не может воспитать свое дитя и доверяет своего ребенка миру, другим людям. Чтобы он был счастлив. Так, наверное, было с тобой. Но она захотела и сумела дать тебе жизнь, а ты что думаешь?

Роза молчит, отводит взгляд. После небольшой паузы:

– Зачем она мне (пауза)? Хотя, если она богата, можно познакомиться. Можно!

Далее она переводит тему на видеофильмы, мультики.

Роза спокойно и уверенно говорит о настоящем, плохо ориентируется в будущем. Заметно колебание в половой идентификации.

Оплатила $5500 + 1000 в драмах (см. рис. 7).

2 сеанс

Хозяйка сеанса – она; так и сказала:

– Сегодня я буду задавать вопросы. Хочу научиться, как вы, задавать вопросы.

Спрашивает настойчиво, хочет знать все обо мне – детство, родители, образование. Например: «А в детстве вы любили читать?»

Я ощущаю, что она меня вводит в игру «психотерапия», в которой мне отведена роль пациента, и начинаю выдавать вопросительные ответы. Ей это надоедает, и она ломает сценарий.

Роза:

– Вообще-то я очень устойчивый человек. Очень опытный. Мне достаточно посмотреть, и я мгновенно все понимаю. Я c детства понимала, что к чему.

Я:

– Да, это так. Но хорошо ли ты понимаешь, зачем сюда приходишь?

(Роза пожимает плечами.)

Я оставляю это без комментариев.

Заплатила $5000+1000 драмов (см. рис. 8).

3 сеанс

Роза очень уверенна, жизнерадостна. Сразу начинает «атаковать» по тому же сценарию, в той же роли психолога.

Я (вначале вяло поддерживаю игру в классическом духе: «А ты как думаешь?» – но затем, «разогрев» внутри себя гнев, вдруг резко прерываю этот фарс):

– Стоп. Я не понимаю, кто к кому пришел? Кто здесь психоаналитик?

Роза (не смущаясь):

– А что?

Я (спокойно и твердо):

– Ты знаешь, о чем я говорю. Ты что, решила все превратить в игру? Здесь все серьезно. Я не хочу играть и быть ребенком. И ты ходишь сюда прежде всего для того, чтобы стать самостоятельной, разобраться в себе! Все твои слова и поступки здесь должны быть честными и правдивыми, даже если это больно и неприятно. Ты достаточно взрослая, и я достаточно уважаю тебя и твою историю, чтобы лгать или участвовать в обмане.

Роза молчит, строит «рожи», то вскидывает бровь, изображая гнев, то кусает губы и делает вид, что в отчаянии. Произносит лишь недовольное «ы».

Я (выдержав паузу, тихим голосом, твердо продолжаю с суровыми интонациями):

– У меня складывается впечатление, что моя работа никому не нужна. За что мне брать деньги, делать вид, что я работаю? Ты мне говоришь, что ты устойчивый человек, что у тебя большой опыт. Ты права, у тебя действительно большой опыт. Зачем же ты приходишь сюда? Твоя мама хочет, чтобы я подтвердила, что ты ненормальная, чтобы иметь моральное право сдать тебя в детдом.

Этого сделать я не сумею, так как абсолютно уверена, что ты сильная, яркая, умная, очень чувствительная и ранимая девочка.

Роза продолжает молчать, потупив взор. Пауза.

Я:

– Ты решила, что лучше, как страус, зарыть голову. Что так проблема исчезнет. Ты же знаешь, что твоей маме, удочерившей тебя, тоже тяжело.

Роза (грубо):

– Пусть сама и лечится.

Я:

– Но это другой вопрос, и не мне его решать. А тебе легко?

Пауза. Я продолжаю с мягкими интонациями в голосе:

– Мама, которая дала тебе шанс жить, отдала тебя миру, надеясь, что ты сумеешь быть счастливой. Мама, удочерившая тебя, не знает, что делать, чтобы вам обеим было хорошо. А ты? Тебе что, все равно, как дальше сложится твоя жизнь? Подумай, я тебе даю 2 недели. Если ты решишь во всем разобраться, будем работать. Я готова пройти с тобой этот путь, быть с тобой здесь. Ну, а если нет – простимся. Но прятаться от проблем, встречаться, чтобы играть в игры и тем самым позволять обманывать себя и тебя, я не буду.

Роза:

– Вообще-то вы плохой психолог, у вас ржавые мозги.

Я:

– Возможно, для тебя это так. (Длинная пауза.)

Роза:

– Ачто мне теперь делать? Ну, скажите или лучше расскажите что-нибудь.

Я:

– Сказки? Рассказывать их ты умеешь уже давно.

Роза (берет бумагу и карандаш, рисует) приговаривает:

– Вы вот такая старуха, – потом рядом рисует вторую такую же фигуру красным фломастером, – вот такая страшная.

Я:

– Страшная и ржавая. Роза:

– И никакой вы не психолог.

Я:

– Да? (Пауза долгая, Роза рисует.) Роза:

– Психологи – я думала, что это совсем другое.

Я:

– Что другое? Роза молчит.

Я:

– Можно, я посмотрю рисунок?

Роза слегка придвигает лист бумаги.

Я (беру свой карандаш):

– Можно написать сегодняшнее число. Роза (резко вырывает):

– Нет, не дам (возбуждена). Вы не должны видеть. И вообще, я порву (складывает вчетверо, кладет в нагрудной карман).

Я (спокойно):

– Это твой рисунок. Можешь делать с ним все, что хочешь. Это твое.

Сеанс окончен. Мать пришла за дочерью, спрашивает, как дела.

Я:

– Спросите у Розы сами. Роза:

– Плохо.

(Выбегает из кабинета.)

Мать пытается остановиться на минуту у двери, чтобы шепотом рассказать, что дочь украла ее серебряные серьги, что это не в первый раз.

Я:

– Я не следователь, вы можете это выяснить и сами, поговорив с Розой.

Мать:

– Сколько она еще должна ходить?

Я:

– Я же вам говорила, что все предусмотреть невозможно. Вдруг подбегает взъерошенная Роза, возбужденно кричит:

– Я сожгла, сожгла. Все.

Я:

– Ты сделала то, что хотела? – Мать смотрит недоуменно. – Я жду ответа.

За сеанс не уплатила.

4 сеанс

Предварительно позвонила мать и сообщила о том, что дочь придет, что отец хочет, чтобы она ходила, так как Розе заметно лучше.

Вошла. Стоит в прихожей, не входит в кабинет, стоит у наружной двери, словно хочет уйти. Я вхожу в кабинет, устраиваюсь в кресле, но дверь не закрываю, как бы давая ей возможность выбора. Она медленно входит, садится. Я молча жду.

Роза:

– Ну, скажите что-нибудь.

Я:

– Что-нибудь?

Роза:

– Про своих пациентов.

Я:

– Пациентов? (Долгая пауза.)

Роза:

– Вы невозможная. Как вас терпит ваша дочь?[49]