Великое сидение - Евгений Люфанов

Очень важно было привлечь на свою сторону гвардию, и он предусмотрительно сделал все для того; во дворце появились гвардейские офицеры, и Меншиков обратился к ним за поддержкой, обещая незамедлительно облегчить тяготы их службы, выдать недоданное жалованье и награды.

Но все могло вдруг измениться самым непредвиденным образом. Может быть, в то время как сановники пререкались, Петр высказал свою непреклонную волю, кому наследовать его великое сидение на престоле. Может, последнее завещание у него под подушкой лежит?..

Долго, очень долго колебался Петр в выборе преемника и дотянул до последнего часа. Путалось, мешалось все в мыслях, не разграничивая яви от забытья, от горячечного полубреда. А то вдруг накатывалась такая боль, что сминала все, и он не мог удержаться от стонов и сокрушенно заключал:

– По себе могу познать, сколь слабое творение есть человек.

А когда чувствовал, что боль несколько ослабела, торопился принять решение, но какое именно, все еще не знал. Внука своего он недолюбливал и думал, если тот со временем станет царем, то, подобно своему отцу, окружит себя сторонниками старинных порядков и будет противником всего, что делал его дед.

Петр чувствовал себя словно в пустыне, в полном и страшном одиночестве.

– Кому же все отдать?.. – спрашивал он, будто сейчас вот, сию минуту некий собеседник вразумит его своей подсказкой. И словно сквозь туман опять нахлынувшего забытья, видел он князя Якова Федоровича Долгорукова. – Князь, друже… – ласково шептал ему Петр. – Ты раб мой верный. Добрыми и смелыми делами прославил себя. Не только сам из шведского плена вырвался, но спас еще других и привел вражеский корабль. Обещал возвеличить тебя и возвеличу. Станешь, княже, управлять кораблем по имени «Государство Российское» и вести его по волнам бурного моря житейского. На тебя могу положиться. Примешь, княже, отечество, кое тебе отдаю?..

А княже Яков исчезал из тмяного видения, и Петр вспоминал, что Яков Долгорукий умер пять лет тому назад.

Но есть же, есть сподвижники. Неправда, что в пустыне он.

Голицын-князь… Михайло Михайлович Голицын мальчишкой был записан в «барабанную науку» при Семеновском полку. Был участником Азовского похода и получил тогда свой первый офицерский чин, а потом стал капитаном.

Петру не нужно было заглядывать в послужной список своих сподвижников, – каждого из них знал, как самого себя.

При штурме Нотебурга он, царь, отдавал приказ на отступление, а Михайло Голицын велел оттолкнуть от берега лодки со своими солдатами, чтобы себе и подчиненным отрезать путь назад, и новым штурмом взят был Нотебург. Участвовал Голицын в битве при Ниеншанце, Нарве и Митаве, разбил шведские войска генерала Росса при местечке Добром. За участие в битве при Лесной получил чин генерал-поручика, и Петр сказал ему тогда:

«Проси, что пожелаешь».

И удивился, услыхав в ответ:

«Прими в прежнюю милость разжалованного в солдаты Репнина».

«Да разве ты не знаешь, что он твой враг?»

«Знаю, – отвечал Голицын. – Но знаю и то, что Репнин сведущ в ратном деле, любит отечество, предан тебе, и – что может значить личная вражда между нами, когда отечество нуждается полезными людьми?!»

В Полтавской битве командовал Голицын гвардейцами и преследовал шведов до Переволочны, где они сдались в плен. Был участником Гангутского сражения и одержал победу над шведским флотом при Гренгаме.

Он, Михайло Голицын, имел мужество отказаться подписать смертный приговор царевичу Алексею, и Петр тогда не разгневался на него.

Голицын… А сводный брат Иван – деловит, разумен, справедлив.

Вот с каким наследником, тоже сыном общего их отца, следовало бы делить двухместный трон, а не с тем братом Иваном, скорбным главой и телом.

Нет, не в пустыне он, царь Петр! Есть в отечестве достойные люди.

– Есть кому отдать все, – прошептал он.

– Что отдать, Петруша? – спросила не отлучавшаяся от него Екатерина.

– Бумагу и перо, – нетерпеливо потребовал он.

– Писать хочешь?

– Писать… Отдам все…

– Мне?.. – с загоревшимися глазами подалась к нему Екатерина. – Мне, Петяшенька?..

– Что – тебе?

– Отдашь все?..

Преодолевая новый приступ боли, он скривил губы, вот-вот готовый от негодования дернуться шеей, и таким ненавистно-уничтожающим взглядом окинул Екатерину, что это было яснее всякого ответа.

Она оторопела и, нервно сжимая задрожавшие пальцы, поправилась:

– Ему отдашь?.. Данилычу?..

– Ему надобно на плаху, вслед за твоим Монсом, – тяжело и хрипло молвил Петр, начинавший задыхаться от гнева. – Дай бумагу, – повторил он.

«Писать хочет… Сейчас напишет… Все сейчас решится… А мне – в монастырь, в Сибирь…» – вихрем проносились у Екатерины мысли. Тяжелее, чем Петр, стала дышать она, ужасаясь неотвратимого и страшного, что ожидало ее.

– Бумагу, я сказал… Перо…

Петр хотел приподняться и сесть, но лишь сильнее вдавливал локти в края подушки и чувствовал свою беспомощность. «Сказать ей, чтобы поддержала спину?.. Нет, сам…» Но приподняться не сумел. Тогда, положив лист бумаги на свою записную книжку, кое-как стал выводить пером: ОТДАЙТЕ…

Екатерина впивалась взглядом в каждую букву и читала дальше – ВСЕ…

«Напишет, укажет, повелит, кому отдать… Не дать ему, не дать продолжить…» – тот же вихрь мыслей и мгновенно принятого решения захватывал ее.

– Не надо… Петечка, не надо… Петечка, не надо… – выкрикивала она, навалившись на него всей тяжестью своего тела. Комкая пальцами сбившееся одеяло, она придавила лицо Петра своей грудью, залепив его словно взбитым и пышно подошедшим тестом. – Не надо, Петечка, не надо… – истошно повторяла она, придавливая его лицо все сильнее.

Раза два он дернулся головой, пытаясь освободиться от навалившейся на него рыхлой тяжести, схватить хоть глоток воздуха, но его рот и нос были залеплены горячей мякотью грудастой полнотелой супруги, и он лишь слегка подался вдруг расслабившимся телом.

– Не надо, Петечка, не надо… – все еще держала его Екатерина.

– Мама… маменька… – теребила ее вбежавшая Анна.

– А?.. Кто тут?.. – отпрянула Екатерина в сторону.

– Папенька… папенька… – испуганно шептала Анна.

Петр был мертв.

Екатерина пригляделась к нему – лежит неподвижно с приоткрытым ртом, как выброшенная на берег рыбина.

Прильнула настороженным ухом к его груди – сердце не билось. В комнате была подлинно что мертвая, оцепенелая тишина.

Под ногой Екатерины хрустнуло раздавленное перо. Она подняла с полу лист бумаги с нацарапанными на нем двумя словами. Прочитала еще раз: «ОТДАЙТЕ ВСЕ…» И судорожно прижала лист к себе. «ОТДАЙТЕ ВСЕ…» Это будет означать – ей отдайте все. Ей!..

И кровь победно застучала у нее в висках.

Екатерина вышла к толпившимся за дверью сановным царедворцам и сообщила им:

– Государь скончался…