Париж - Эдвард Резерфорд

Однако в Париже жизнь текла спокойно. Семьи де Синь и Бланшар никто не тревожил. Казалось, германские власти делают все, лишь бы не вызвать их неудовольствия. Мари увидела пример этого в самом начале следующего года.

Как только Париж был оккупирован, Марк стал вести более скромный образ жизни. Он все еще появлялся на самых заметных культурных мероприятиях, но в основном проводил дни в гордом одиночестве. Мари не думала, что немцы могли причислить либерального интеллектуала вроде Марка к сторонникам авторитарного правительства. Но он был далеко не молод и слишком эгоцентричен, чтобы считаться опасным.

Более того, немцы старались сделать так, чтобы Марк проявлял бо́льшую активность. Мари поняла это одним февральским вечером.

Уже много месяцев Марк не устраивал светских приемов, поэтому, когда он наконец пригласил Роланда и Мари на вечеринку, они оба пошли и взяли с собой Шарли. Собралось много народу, в основном из мира искусства, а также, к удивлению Мари, присутствовало два-три немецких офицера в парадной форме. Объяснение было вскоре получено – Марк подозвал Мари с семьей и познакомил с военными:

– Позвольте представить вам мою сестру и ее мужа, виконта и виконтессу де Синь, а также сына виконта, Шарля. А это посол Германии.

Что бы ни думали о Гитлере и его приближенных, они умели проявить здравомыслие, когда хотели. Даже само по себе назначение посла во Франции было точно просчитанным жестом, направленным на поддержание видимости того, будто Франция по-прежнему суверенное государство, которое само определяет свою жизнь – при небольшой помощи своих немецких друзей, разумеется. Но выбор человека на эту должность был поистине гениальным. Отто Абец, образованный и культурный человек, помимо прочего, имел жену-француженку. Его целью было успокоить французов и помочь им смириться с германским господством.

Абец был довольно молод – ему еще не исполнилось сорока. Безупречно одетый, он выглядел так, словно всю жизнь провел в парижских салонах. Многозначительно склоненная голова и тон, которым он поздоровался с Роландом и Шарлем, тут же дали понять, что Абец прекрасно знает, кто они такие, и что он считает их знатными друзьями режима, разделяющими его ценности и, что еще более важно, предубеждения. К Мари же он обратился с отработанной любезностью:

– Мадам, я надеюсь, вы поможете мне убедить вашего брата снова взять на себя активную роль в жизни Парижа. Он всем нам очень нужен. К счастью, он согласился принять приглашение в посольство. – «Как будто можно было отказаться», – подумала Мари, а посол продолжал: – Теперь я испрашиваю у него позволение осмотреть его замечательную коллекцию живописи. Моя жена уже изучила две его монографии и говорит, что они столь же изящны, сколь и глубоки, так что обе они теперь лежат у меня на столе в очереди на прочтение.

Мари видела, что Марк, несмотря на всю свою опытность и возраст, не остался равнодушным к этой лести.

– Уже несколько лет мы боремся со стремлением Марка к затворничеству, – ответила она Абецу. – Пока почти безуспешно. Но я всегда говорю ему, что он состарится, если не будет двигаться.

– Именно так! – Германец с широкой улыбкой обернулся к Марку. – Я не прошу вас прислушиваться к моему мнению, мой друг, но вы должны слушать свою сестру, которая мудрее нас обоих.

Через месяц Марка видели на приеме, который Абец давал для культурной и академической элиты города. В остальном Марк по-прежнему редко покидал дом, но Абец, несомненно, считал, что французский деятель искусств в достаточной мере послужил целям Германии.

Несмотря на светский лоск посла, повсюду имелось немало напоминаний о том, что бархатная перчатка надета на железный кулак. Дорогу ко всем новым немецким учреждениям указывали знаки на немецком языке. Отель «Крийон» на площади Конкорд заняли наводящие ужас немецкие спецслужбы. По улицам курсировали автомобили с громкоговорителями, откуда неслись предупреждения о необходимости соблюдать порядок. По вечерам действовал комендантский час. Все жестче нормировались продукты питания.

– Для нас это не составит сложности, – заметил Шарли. – Достаточно вернуться в замок, и еды будет сколько угодно: в любой момент я могу отправиться в лес и настрелять голубей. Но парижским беднякам приходится туго.

А что занимало самого Шарли в эти месяцы? Осенью 1940 года Мари сумела посодействовать ему в очень важном для него деле, но, помимо этого, старалась не вмешиваться в его жизнь. Иногда он исчезал на несколько дней, но она никогда не спрашивала его, где он был или что делал. Мари не сомневалась, что у Шарли где-то есть женщина, и было бы странно, если бы ее не было. Но что касается другой, более опасной стороны его жизни, об этом она могла только догадываться.

Если где-то и формировались группы сопротивления, пока еще не было понятно, что полезного они могут сделать в настоящий момент, поскольку Германия почти полностью контролировала весь северо-запад Европы.

Но два события, случившиеся в 1941 году, стали знаком того, что германское господство начинает давать трещины. В мае потопили крупнейший в мире линкор «Бисмарк». А в июне пришла невероятная новость: Гитлер внезапно напал на своего нового друга Сталина и вторгся в Россию.

– Должно быть, он сошел с ума, – так отозвался Роланд. – Разве ему не известно, что произошло с Наполеоном, когда он пытался воевать с Россией еще в тысяча восемьсот двенадцатом году? – Он покачал головой. – Наверное, Гитлер считает себя более искусным полководцем, чем Наполеон.

– А ты что думаешь? – спросила Мари у Шарли.

– Я думаю, – сказал молодой человек, – что это все меняет.

Максу Ле Суру известие о войне Германии с Россией принесло облегчение. Последний год был для него особенно трудным. Поскольку Компартия Франции сошлась во мнениях с Москвой, журналисты «Юманите» обязаны были следовать партийной линии.

– Мы должны агитировать за сотрудничество с немцами, – говорил он отцу. Но к концу 1940 года он добавлял: – Не знаю, сколько еще я смогу продолжать в таком ключе, и многие мои товарищи-коммунисты тоже теряют терпение.

Его отец ни разу не высказался по этому поводу.

С тех пор как Макс вернулся из Испании после участия в гражданской войне, отношения между ними наладились. Они оба в равной степени огорчались, что Франко и правое крыло одержали верх и что в Испании, пусть и прикрытый идеями католицизма, установился фашистский режим. Жак признавал тот факт, что Макс отважно воевал и что сердце у сына там, где надо.

– Но он не доверяет мне, – грустно сказал Макс матери.

– Не принимай это на свой счет, – посоветовала ему та. – Просто пока коммунисты на стороне Германии… он не может.

Означало ли это, что отец участвует в какой-то группе сопротивления? Чем дальше, тем чаще задавался этим вопросом Макс. Жаку было хорошо за семьдесят, но его высокая жилистая фигура, казалось, не менялась с годами. Он, как и прежде, ходил от Бельвиля до Булонского леса пешком, не выказывая усталости.

Расспрашивать отца было бесполезно. Однажды весной 1941 года Макс прямо сказал, что готов начать работать против оккупантов. Но его отец никак не отозвался на заявление сына и сам никогда не поднимал этой темы. Макс все понимал, но не мог не испытывать обиду.

Только в конце июня, когда Гитлер напал на Россию, ситуация изменилась.

– Коммунисты организуют движение Сопротивления, – рассказал Макс старшему Ле Суру. – Деталей я еще не знаю, но собираюсь присоединиться, конечно же. – И осторожно добавил: – Если только у тебя нет других предложений.

Жак опять не сказал ни слова, но зато положил ладонь сыну на плечо и легонько сжал. Через несколько дней теплым июльским утром он сказал:

– Хорошая погода сегодня, давай-ка устроим пикник – ты и я.

– Как скажешь. Куда ты хочешь пойти?

– В Венсенский лес. Можно поехать на велосипедах.

Хотя лес находился не так уж далеко, Макс не бывал там уже много лет. Он и забыл, как хорошо побродить между старыми деревьями.

Если на западном краю города парижане могли наслаждаться зеленью Булонского леса, то на востоке Венсенский лес был столь же хорош. В старинном лесу сохранился древний замок, которыми короли пользовались вплоть до эпохи Людовика XIV, но обычно люди приходили туда, чтобы просто погулять.

Отец и сын нашли приятный безлюдный уголок и разложили на салфетке скромное угощение: хлеб, паштет, сыр. Макс привез бутылку вина. Видя, как отец с удовольствием вытянулся на траве, он ощутил прилив любви к старику. Они поели и выпили немного, и потом отец коснулся того вопроса, ради которого и затеял этот пикник:

– Ты серьезно говорил насчет желания работать в Сопротивлении?

– Да.

– Хочешь узнать о нем что-нибудь?