Столпы Земли - Кен Фоллетт

— Спасибо. Я такая счастливая.

— Удачи тебе, — сказала Эллен.

Корабль отчалил от пристани, и Алина долго еще махала Эллен рукой, пока та не превратилась в маленькую черную точку. Не успели они выйти из гавани, как пошел дождь. На палубе укрыться было негде, и Алине пришлось спуститься в трюм. В тех местах, где сидели гребцы, палубные доски были подогнаны плохо, сквозь щели капала вода, но она укрыла малыша под своей накидкой, и он безмятежно заснул под легкие убаюкивающие покачивания судна. Опустилась ночь. Корабль встал на якорь. Монахи начали свои молитвы, и Алина присоединилась к ним. Потом она сидя дремала с ребенком на руках, часто вздрагивая, когда вдруг теряла равновесие.

На следующий день они прибыли в Барфлер. Алина нашла временный приют неподалеку, в Шербуре. Она долго бродила по городу, говорила с хозяевами ночлежек и строителями, спрашивала, не помнят ли они молодого английского каменщика с огненно-рыжими волосами. Нет, никто не припоминал такого — среди норманнов тоже было много рыжих. А Джек мог сойти на берег и в другом порту.

Алина, конечно же, не надеялась так скоро отыскать Джека, но все равно уныние овладело ею. Наутро она покинула Шербур и двинулась на юг в компании с точильщиком ножей, его веселой толстушкой женой и четырьмя их детьми. Они никуда не спешили, двигались медленно, и Алина очень обрадовалась, что не надо было гнать коня, — ведь ей предстояла долгая-долгая дорога. Путешествовать такой компанией было намного спокойнее, но она на всякий случай спрятала в рукаве острый длинный кинжал, хотя вряд ли ее можно было принять за богатую женщину: одежда на ней была хоть и теплая, но совсем немодная, а конь — хоть и крепкий, но не горячий. Она предусмотрительно положила несколько монет в кошелек, чтобы везде иметь их под рукой, а остальные спрятала в поясе под туникой. Ребенка она кормила, отвернувшись от всех, чтобы мужчины не видели ее груди.

Этой ночью Алине впервые улыбнулась удача, она даже чуть не закричала от радости: в маленькой деревушке Лессей она встретила монаха, который хорошо запомнил молодого англичанина-каменщика; тот восторженно говорил об увиденной им в аббатстве новой конструкции церковного купола. Алина ликовала. Монах вспомнил даже, как Джек рассказывал ему, что сошел с корабля в Онфлере. Теперь стало понятно, почему в Шербуре его никто не видел. И хотя повстречались они около года назад, монах в красках описывал их беседу. Джек ему очень понравился. Алина вся дрожала от удовольствия, слушая старика. Слава Богу, она была на правильном пути.

Наговорившись вдоволь, она прилегла соснуть прямо на полу в домике для гостей на территории аббатства. Уже засыпая, прижав к себе малыша, она шепнула в его крохотное розовое ушко:

— Мы обязательно найдем твоего папочку.

* * *

В Type ребенок заболел. Город был богатый, шумный, но грязный. Возле складов с зерном, стоявших на берегу Луары, сновали полчища крыс. Отсюда, из Тура, начинали паломники свой долгий путь в Компостеллу. Был канун дня Святого Мартена, первого епископа Тура, и в аббатскую церковь поклониться его праху стекались сотни людей. Прославился Мартен тем, что когда-то, разорвав свою мантию надвое, отдал одну половину совсем голому нищему. По случаю праздника все ночлежки и приюты были забиты жаждущими почтить память святого. Выбирать Алине было не из чего, и она остановилась в полуразвалившейся портовой таверне, где хозяйничали две старушки сестрички, слишком старые и болезненные, чтобы следить за чистотой.

Первое время Алина почти не сидела дома. С ребенком на руках она бродила по улицам, расспрашивая людей про Джека, но вскоре поняла, что город постоянно был настолько переполнен паломниками, что хозяева приютов не могли вспомнить даже тех, кто останавливался у них неделю назад. А уж надежды на то, что они скажут что-то о человеке, гостившем у них в прошлом году, и вовсе было мало. И все равно Алина останавливалась возле каждой стройки и спрашивала, не нанимал ли кто молодого каменщика из Англии с рыжими волосами по имени Джек. Вспомнить никто не мог.

Она все чаще чувствовала безнадежность своих поисков. Последний раз она слышала о Джеке в Лессее. Если Джек не отказался от своих планов дойти до Компостеллы, он почти наверняка должен был прийти в Тур. «А вдруг он передумал?» — испуганно подумала Алина.

Она вместе со всеми пошла в церковь Святого Мартена и там увидела строителей; они, судя по всему, делали большой ремонт. Алина сразу же определила, что тот маленький ворчливый мужичок с лысеющей головой и есть мастер. Она подошла к нему и спросила, нет ли среди его каменщиков англичанина.

— Никогда не беру англичан, — оборвал он ее на полуслове, — каменщики из них никудышные.

— Этот каменщик очень хороший, — сказала она. — К тому же он хорошо говорит по-французски, и вы можете не знать, что он из Англии. У него такие рыжие волосы…

— Нет, никогда не видел, — отрубил мастер и отвернулся.

В скверном настроении возвращалась Алина в свое временное пристанище: давно с ней не обходились так грубо.

Всю ночь она мучилась животом и совсем не спала, а наутро почувствовала себя совсем больной и весь день пролежала в постели, в комнате, насквозь пропахшей испарениями с реки, прокисшим вином и подгоревшим маслом. На следующее утро заболел и ребенок.

Алина проснулась от его плача. Обычно, когда он просил есть или пить, то кричал звонко, пронзительно; на этот раз голос был тоненький, жалобный. У него, похоже, тоже болел животик, он весь горел. От боли он крепко сощурил свои всегда такие живые голубые глазки, сжал кулачки, кожа покрылась сыпью.

Раньше он никогда не болел, и Алина не знала, что надо делать в таких случаях.

Она дала ему грудь. Он жадно пососал, потом расплакался и вновь присосался к груди. Молоко не успокаивало его; он снова начинал кричать.

В таверне работала очень приятная молодая горничная, и Алина попросила ее сходить в аббатство принести святой воды. Она подумала было послать за лекарем, но потом вспомнила, что те очень любят от всех хворей делать кровопускание, и передумала: вряд ли это поможет ее малышу.

Горничная вернулась вместе со своей матерью, которая тут же начала жечь в железной чаше пучки сухой травы. Резкий дурманящий запах, казалось, убил все остальные.

— Захочет пить — давай ему грудь как можно чаще, — сказала женщина. — И сама побольше пей, чтобы было молоко. Это все, что ты можешь сделать.

— А он поправится? — с тревогой спросила Алина.

Женщина с сочувствием посмотрела на нее:

— Не знаю, дорогая. Когда они такие крошечные, никогда не знаешь. Многие выживают, некоторые умирают. Это твой первенец?

— Да.

— Ты просто помни, что у тебя могут быть еще дети.

«Но ведь это ребенок Джека, а Джека я потеряла!» — мелькнула страшная мысль, но вслух говорить об этом Алина не стала, поблагодарила женщину и заплатила за травы.

Когда мать с дочерью ушли, она смешала святую воду с обычной, намочила в ней тряпку и положила малышу на головку.

К концу дня ему стало хуже. Алина давала ему грудь, когда он плакал, пела колыбельные песни, если не спал, и меняла тряпку у него на головке, когда он засыпал. Сосал он подолгу и при этом часто вздрагивал. К счастью, молока у нее всегда было много. Алина сама была еще очень больной и питалась только сухарями и разбавленным вином. Часы тянулись долго, комната, в которой она лежала, с засиженными мухами стенами, грубым дощатым полом, вечно не закрывающейся дверью и грязным маленьким оконцем, стала ей ненавистной. Вся обстановка состояла из четырех предметов: вконец расшатавшейся кровати, стула на трех ножках, подпорки для веревки, на которой развешивают белье, и подсвечника с тремя зубцами и только одной свечой.

Когда стемнело, пришла горничная и зажгла свечу. Она посмотрела на ребенка, лежавшего на кровати: тот вяло шевелил ручками и ножками и жалобно хныкал.

— Бедный кроха, — сказала она. — Он ведь даже не понимает, отчего ему так плохо.

Алина легла на кровать, но оставила свечу гореть, чтобы видеть ребенка. Этой ночью оба спали очень беспокойно. Ближе к рассвету малыш задышал ровнее и больше не кричал.

Алина всю ночь тихо плакала. Она потеряла следы Джека, ее ребенок умрет в этой таверне, полной чужих людей, за сотни миль от родного дома. Второго Джека уже не будет, как не будет у нее других детей. Возможно, она тоже умрет. Да это, наверное, и к лучшему… Все эти мрачные мысли лезли ей в голову до самого утра, когда она, вконец обессилевшая, задула огарок свечи и, откинувшись на подушку, заснула.

Разбудил ее громкий шум, доносившийся снизу. Солнце уже взошло, и на берегу реки, прямо под окнами таверны, вовсю суетился народ. Ребенок не шевелился, его личико было спокойное. Холодный ужас сковал ее сердце. Она дотронулась до его груди: он был не горячий, но и не холодный. Алина испуганно охнула. Малыш глубоко вздохнул и открыл глазки. От облегчения она чуть не потеряла сознание.