Люблю и ненавижу - Георгий Викторович Баженов

женщины, любит ли она тебя? Тебе это и в голову не приходило. У тебя только и есть твое я, я, я…

— Ну, начала опять… Слышал уже, неинтересно. Читай дальше…

— Дальше! Я-то прочту, а ты мотай на ус. На себя все прикидывай и взвешивай…

— Ладно, ладно, читай…

— Вот… Ага, слушай: «И, наконец, появляется новый нравственный критерий для осуждения и оправдания половой связи; спрашивают не только о том, была ли она брачной или внебрачной, но и о том, возникла ли она по взаимной любви или нет?»

— Так ведь и я так думаю! — воскликнул Зевс — Я убежден, что там, где есть истинная любовь, никаких измен нет и быть не может. Скольких женщин я любил такой любовью. Выходит, я давно живу по новому нравственному критерию. — Зевс удовлетворенно потер руками.

— Во-первых, этот критерий для тебя не подходит, ты еще пока в своем царстве не при социализме живешь. А во-вторых, я уже повторяла тебе, о взаимной любви со стороны женщин тебе и говорить не приходится. Ты вынуждаешь их любить себя. В твоем подчинении и Афродита, и Эрот, а уж только потом ты сам подчиняешься им. Легко подчиниться тому, кому ты хочешь подчиниться, кого ты заставляешь быть над собой только потому, что ты уже над ними. Что-то, я гляжу, Эрот с Никэ сегодня разбегались около тебя… Случайно не знаешь, в чем дело? — Гера усмехнулась.

— А-а, да это они так просто… — махнул Зевс рукой, смутившись. — Кто ж их знает… у них всегда свое на уме. Нет, нет, ничего не знаю. Не знаю, не знаю, не знаю… а что?

— Да так, просто так. Слушай дальше. Это как раз тебя касается, «…человек только в том случае несет полную ответственность за свои поступки, если он совершил их, обладая полной свободой воли, и… нравственным долгом является сопротивление всякому принуждению к безнравственному поступку». И еще дальше: «Полная свобода при заключении браков может, таким образом, стать общим достоянием только после того, как уничтожение капиталистического производства и созданных им отношений собственности устранит все побочные, экономические соображения, оказывающие теперь еще столь громадное влияние на выбор супруга. Тогда уж не останется больше никакого другого мотива, кроме взаимной склонности». Так-то вот, дорогой Зевс… А у меня никогда и не было свободы воли. Ты единственный царь, господствующий в нашей семье. Волей-неволей приходится мириться с твоими изменами, потому что куда деваться? Тем более когда маленькие дети на руках были, Гефест, Геба…

— Ну, Гефест, положим, недолго у тебя на руках был. Швырнула в море — и прощай, сынок!

— А почему швырнула, ты знаешь?! — с болью воскликнула Гера. — Потому и швырнула, что ты там со своими любовницами кутежи закатываешь, а у меня копейки в кармане нет. Чем кормить детей, святым духом?

— Можно и святым. Они ведь боги, а ты богиня.

— «Богиня»! Знаю я эти твои вечные насмешки. Нашел богиню, у которой ни прав, ни сил, ни денег. Если бы ты был пролетарием, тогда б у нас была хоть настоящая моногамия, единобрачие. Не в историческом, а в этимологическом смысле. Ты — я, я — ты. И только. А разлюбили — пожалуйста, каждый в свою сторону. Без измен, предательств и обид. Но с тобой трудно брак расторгнуть, деваться некуда, вот и терпишь. И детей жалко…

Тут над Зевсом просвистела новая стрела; она прошла над самой его головой, Зевс даже вздрогнул от испуга. Гера рассмеялась:

— Уж не на голову ли твою он сегодня охотится, этот милый мальчик? Может, надоело ему твое сердце?.. Эй, Эрот, подойди-ка к нам!

Мальчик нехотя подошел.

— Милый Эрот, какой ты сегодня скучный. — Гера явно насмехалась. — Что случилось? Или лук неисправен? А может, слабо натянута тетива? Помилуй, ты сегодня так стреляешь, что можешь голову снести моему драгоценному мужу! Убить, наверно, задумал Зевса, баловник?

— Приказано стрелять, — буркнул мальчик.

— Как?! — насмешливо всплеснула руками Гера. — Разве может кто-нибудь приказывать тебе?

— Я не обязан отчитываться перед вами.

— Но в таком случае не обязан и подчиняться кому бы то ни было!

Эрот внимательно взглянул на Геру, усмехнулся, поправил рукой колчан:

— Что с вами говорить…

— В самом деле, обожаемая Гера, разве может он отвечать за свои поступки? — сказала Афродита, появившись в зале. — Он всего лишь мой сын, не спрашивайте его ни о чем… — И, повернувшись к мальчику, добавила: — Ступай, сынок. Иди занимайся своими делами. Иди, иди…

— В таком случае, — не хотела отступать Гера, — может, вы мне сами ответите, дорогая Афродита?

— Ну что вы, обожаемая Гера, я ведь все-таки богиня любви. Любовь ни за что не отвечает, она всегда права. Мыслимо ли задавать ей вопросы? — И, не дожидаясь ответа Геры, Афродита вдруг сказала Зевсу официальным тоном: — Объект находится в удручающем состоянии. Мастер не может с ним справиться. Какие будут распоряжения?

— Оставьте, оставьте, оставьте меня в покое!.. — рассвирепел Зевс — Черт побери, каждый раз суетесь ко мне с какими-то дурацкими вопросами! Я занят разговором с великой богиней Герой, это разговор особого, государственного значения. Оставьте меня! Прекратить стрельбу! Прогнать Эрота! Передайте Никэ: объект может отдыхать. Может спать. Все.

Афродита поклонилась Зевсу и вышла.

Алеша с облегчением вздохнул.

— Вечно от них нет покоя… — сердито проворчал Зевс, ерзая на троне.

— А в чем там у них дело? — наивно спросила Гера, пряча на губах улыбку.

— А-а… старая история, — махнул рукой Зевс — Поймали мышь в мышеловку, а мастер не может капкан открыть.

— В самом деле, какие глупые у тебя боги. Нет чтобы самим догадаться, что мышь может спокойно спать…

— Какая мышь может спокойно спать? — не понял Зевс.

— Ну ты же сам сказал, что ОБЪЕКТ может спать.

— А-а… ну да, сказал. Проклятая эта мышь! Правильно, может отдыхать. Ф-у… совсем голова кругом с вами.

— Да, царствовать на Олимпе — голову нужно иметь… — Гера едва сдерживалась от смеха.

— Ну, давай вернемся к государственным делам, — обеспокоенно сказал Зевс — Честное слово, мне этот Энгельс по душе. Я сам часто думал о том, о чем он пишет. Скажи на милость, не бог, а какой умница!

— Что ты, — сказала Гера, — я просто без ума от него.

— Но, но, но! — грозно сказал Зевс.

— Я говорю про идею, — смутилась Гера. — Видишь ли, Энгельс считал, что моногамия — единобрачие — исторически основывается прежде всего на господстве мужчины, а кроме того — на нерасторжимости брака… Это понятно?

— Еще бы не понятно.

— Вот он и пишет: «Господство мужчины в браке есть простое следствие его экономического господства и само собой исчезает вместе с последним. Нерасторжимость брака — это