Люблю и ненавижу - Георгий Викторович Баженов

спросила: — Ничего, не сопротивлялся?

— Смирный, — сказала Ирида, улыбнувшись.

— Устрой его в стеклянном зале. Он может понадобиться. Сделай так, чтобы он видел нас и Надежду.

— Хорошо, Гера.

Женщина вышла.

— Ты не голоден? — спросила Ирида.

— Да нет, — ответил Алеша бодро. — Не очень. А это кто была, богиня, что ли? — спросил он.

— Да. Гера.

— А ты кто?

— Ирида. Ее посланница.

— Ну, а…

— Все, — остановила его жестом Ирида. — Пошли.

Они долго бродили по дворцу, пока не оказались в стеклянном зале.

— В этом зале с внутренней стороны стены стеклянные, и ты все сможешь увидеть. С внешней стороны стены золотые, тебя никто не увидит. Когда ты понадобишься, я приду за тобой.

Ирида вышла из комнаты; одновременно две стены превратились в прозрачное стекло, и Алеша увидел два зала. В одном зале была Надя, в другом — боги. Алеша обрадовался, хотел крикнуть Наде, что он здесь, рядом, но тут же вспомнил слова Ириды: Надя не увидит и не услышит его.

Алеша — делать нечего — подошел поближе к стеклянной стене и начал с любопытством рассматривать богов. Посредине зала, в огромном резном кресле, сидел Зевс; русые его пышные волосы и густая борода, казалось, пенились. В другом кресле сидела знакомая уже Алеше богиня Гера. Она была крайне раздражена и взволнована. Вокруг них сидело множество других богов (одни слушали Зевса и Геру, другие разговаривали друг с другом, третьи пили какой-то напиток и т. д.).

— Да хоть были бы твои любовницы, — говорила раздраженно Гера, — хороши собой, красивы, с добрым сердцем! А то ведь одна хуже другой. Возьми хотя бы Латону. Ты вот гордишься ей: она родила мне Артемиду, она родила мне Аполлона! А она только за то, что Ниоба отказалась воздавать ей почести, лишила жизни всех ее детей. 14 человек убила!

— Уж кому-кому, только не тебе судить о детях, — спокойно отвечал Зевс — Кого ты мне сама родила? Ареса? Терпеть его не могу! Только и знает, что войны устраивает. Ладно еще, Афродита усмиряет его, а то бы и на меня, отца родного, войной пошел! — Зевс поманил пальцем Никэ: — Подай-ка нектар. — И когда Никэ подошла поближе, шепотом спросил у нее: — Ну как?

— Все в порядке. Приняла вид теленка, приласкалась к ней, она и клюнула… Доставлена на место.

— Скажи Афродите, чтоб приготовила ее. Попозже подключите Эрота.

— Хорошо, Зевс.

— Смотри-ка, — продолжал Зевс разговор с Герой, внутренне потирая руки, — о сердце добром заговорила. А вспомни, как с собственным сыном обошлась? Хорошо еще, у Гефеста сердце мое. А то так бы и сидела, прикованная к своему креслу. Но Гефест не стал мстить, не-ет… А ведь ты его в пучину морскую выбросила. Как щенка! И не жалко было? Не жалко!..

В это время в комнату к Наде в сопровождении веселых, беззаботных спутниц вошла юная богиня. Шаг у нее был легкий, воздушный, одежды почти прозрачные, от слабого движения они приходили в волнение, переливаясь всевозможными оттенками; с правого плеча одежда у нее слегка приспустилась, приоткрыв полное, нежное тело. Свободно и быстро передвигалась она по комнате, что-то говоря и говоря, взмахивая, как крыльями, нежными руками. Похоже было, что она танцует какой-то сложный искусный танец. Спутницы богини тоже кружились или вдруг подсаживались к Наде, шептали ей что-то, смеялись, брали ее за руки. Их приход поразил Надю, она сначала испугалась, но вскоре красота Афродиты — конечно, это была она — покорила ее. Она протянула руку Афродите, смущенно, робко улыбнулась, Афродита подхватила ее руку и повела Надю по комнате, все убыстряя и убыстряя шаг… Вокруг них порхали и пели что-то — сладкое, щемящее, любовное — Оры и Хариты, подруги Афродиты. И чем дольше смотрел Алеша на происходящее, тем больше переживал за Надю. Он видел, что она уже не помнит больше ни о чем на свете. Есть только эта волнующая, не дающая ни минуты отдыха атмосфера любви, танец любви… А Хариты и Оры, а Надя и Афродита все кружились и кружились…

— Ну, конечно, я у тебя жестокая! Еще бы! — возмущалась Гера. — Да и с чего мне быть доброй, когда у тебя на каждом шагу любовница? В любую женщину ткни пальцем — обязательно твоя любовница. Тут хоть Майю бери, от которой у тебя родился этот болтун и обманщик Гермес! Тут и Мнемосина, от которой…

— Не будь Мнемосины, не было бы прекрасных муз, — улыбнулся покровительственно Зевс.

— Да мне-то что до ваших муз?! Музы! Скажите на милость! Только и делают, что шляются повсюду с незаконнорожденным Аполлоном да баламутят богов и людей! Меня называть жестокой у тебя хватает совести, а замечать свои измены и предательства — тут тебя нет. А уж если о жестокости заговорил, так я скажу тебе, что сам ты еще хуже меня. Вспомни, как ты с Метис разделался! Любил-любил, а потом взял и проглотил ее! Так-то ты обходишься с бывшими любовницами! А она беременна была. Да, да, не делай удивленных глаз!.. Думаешь, так я и поверила, что ты сам Афину Палладу родил? Ну нет — не бывало еще на свете, чтобы мужчина рожал, будь он хоть семи пядей во лбу, будь он хоть великим Зевсом!

— Но есть же свидетели, — возразил Зевс — Гефест, например, твой родной сын. Он сам разрубил мне голову, и из нее вышла Афина. Помнишь, у меня тогда голова сильно болела?

— Я все помню, все! — мстительно воскликнула Гера. — Она потому и вышла, что Метис была беременна, а ты ее проглотил. Ты боялся, что она родит сына, который погубит тебя!

— Ох — ха-ха-ха!.. — засмеялся Зевс, вместе с ним рассмеялись и Аполлон, и Афина Паллада, и Гефест с Гермесом, а хмельной Дионис засмеялся громче всех. Лишь Геба молчала, внимательно прислушиваясь к спору своих родителей.

— Смейся-смейся!.. — покачивала головой Гера. — Знаю я эту твою привычку сводить все к смешкам да шуткам. Ты вообще никогда никого не понимал и по-настоящему любил только себя. Тебе никого не жалко!

(Пока Гера говорила все это, Зевс вновь поманил Никэ пальцем, пошептался с ней, отдал последние распоряжения насчет Эрота: «Только смотри, чтобы без промахов у меня!» Никэ кивнула и удалилась. За нею, не дожидаясь указаний Геры, вышла и Ирида.)

— Да, да, не удивляйся, никого тебе не жалко! — продолжала возмущаться Гера. — Ну, положим, меня не жалко. Любовниц не жалко… — Зевс при этих словах усмехнулся. — Но пожалел бы хоть свою дочь Персефону! Ладно, уж я смотрю сквозь пальцы, что родилась она от Деметры. Но вот что ты отдал ее в жены Аиду, этому чудовищу, я простить тебе не могу!