Легендарный Василий Буслаев. Первый русский крестоносец - Виктор Поротников

Самому игумену во всем покаялся, просил позволения остаться при монастыре свой век доживать. Сжалился надо мной игумен, позволил с братией жить. Молился я денно и нощно ради спасения души своей, но все без толку. Чуть не каждую ночь бесы в келью мою стучались, дразнили меня, а в дни поминовения усопших души убиенных мною так толпой за мной и ходили.

Поседел я весь от страха. Надумал схоронить кости тех, кого без погребения в лесу лежать когда-то оставил. Хоть и стар я, но места, где разбойничал, помню хорошо.

Родом я из Ладоги. В тех краях и промышлял ножом да топориком. За три года кости шестнадцати человек я похоронил и кресты на могилах тех поставил. Ну, думаю, теперь-то сжалится надо мной Всевышний. Да не тут-то было! В Юрьевом монастыре, где я последнее время обретался, однажды на всенощной молитве было мне явление ангела небесного. Чуть не помер я от страха, когда он крылами надо мной захлопал. Опустился ангел на алтарь и молвит, что простятся мне на небе грехи мои, коль поклонюсь я Гробу Господню в граде Иерусалиме. Сказал и исчез, будто его и не бывало.

Василий и его побратимы сидели, как оглушенные громом. Вот так старичок божий одуванчик! Даже голодный Пересмета про еду забыл.

Первым в себя пришел Потаня:

– Не боишься, дедуня, что помрешь в дороге?

– Да я с превеликой охотой, потому как устал от такой жизни! – признался бывший злодей. – Тридцать три хвори я в себе ношу, а умереть никак не могу. Не дает мне Бог кончины за грехи мои. Страдаю я душой и телом хуже Каина! Не возьмете меня с собой – согрешите, ибо не по своей прихоти я в Святую землю напрашиваюсь, но по слову посланца Божия.

Побратимы переглянулись между собой, потом их взоры обратились к Василию.

– Коль так, дедуня, оставайся с нами, – сказал Василий. – Кто знает, может, и от тебя нам польза будет.

* * *

Прошло три дня.

На дворе у Василия опять шумит сборище с самого утра, но уже не столь многочисленное. Из тридцати друзей-ушкуйников только половина надумала послужить мечом Господу. Среди них, кроме четверки побратимов, оказались братья Сбродовичи, Викула Шорник, белобрысый Ян, боярские сыновья Лука и Моисей Доброславичи. Зачислены в дружину были Пересмета и дед Пахом. Пришел и Худион.

Торжественный молебен отслужил «христолюбивому русскому воинству» владыка новгородский под сводами Святой Софии. Присутствовали на службе и родственники Буслаевых дружинников. Амелфа Тимофеевна украдкой утирала слезы краем платка. Опасное дело затеял ее непоседливый сынок, хотя и славное. Заплаканными были глаза и у прочих женщин, пришедших в храм. Подле своей госпожи стояла Анфиска, которая украдкой молила Бога о том, чтобы заронил Вседержитель в сердце Василия хоть самую малую искорку любви к ней.

После молебна епископ окропил святой водой мечи и плащи Буслаевых дружинников с нашитыми на них красными крестами. Вся дружина Василия и он сам поклялись на святом распятии поклониться Гробу Господню и омыться в священной реке Иордан.

Выходя из храма, Василий заметил возле одной из колонн центрального нефа одинокую женскую фигуру в белой накидке. Он сразу узнал эти дивные синие очи!

– Здравствуй, Любава, – сказал Василий.

Молодица не ответила, пропуская идущих мимо людей, потом промолвила негромко:

– Здрав будь, Вася.

– Мужа поджидаешь, что ли? – спросил Василий. – Так нету его вроде в моей дружине.

– Тебя ожидаю, – опустив глаза, проговорила Любава.

Они вместе вышли из прохлады каменного собора на летний зной и не спеша направились к мосту через Волхов, но не ближним путем, каким двинулись друзья Василия, а дальней улицей.

Анфиска, шедшая за Амелфой Тимофеевной, несколько раз ревниво оглянулась на удаляющуюся статную фигуру Василия, которого уводила за собой пригожая Улебова дочка.

«То к себе не подпускает, то сама за руку берет!» – сердито подумала служанка.

До самого дома проводил Василий Любаву. Дом ее мужа, отстроенный заново, был одним из лучших во всем Плотницком конце. Василий, оглядев новенькие тесовые ворота, похвалил добротное жилище кузнеца Григория.

– На твои ведь деньги муж мой отстроился, – заметила Любава. – Думаешь, я ничего не знаю. Не умеет хитрить мой Гриша.

Василий смущенно переступал с ноги на ногу.

– Я не сержусь на тебя, Вася, – продолжила Любава. – Знаю, от чистого сердца ты сделал это. Зайдем. Хочу Василису тебе показать, а то уйдешь ведь скоро в поход. Кто знает, свидимся ли еще…

Видя, что Василий колеблется, Любава взяла его за руку, крепко взяла. Покорился ей Василий и вошел в дом.

Девочку вывела нянька. Была она внешне очень похожа на Любаву, но кудри у нее были отцовские.

Василий присел на корточки и ласково промолвил:

– Здравствуй, Василиса.

Девочка смело приблизилась к нему. Ее нежное личико, озаренное сиянием синих глаз, излучало любопытство.

– Ты кто? – спросила она.

Замешкавшегося Василия выручила Любава:

– Это твой крестный отец, дочка. Помнишь, я рассказывала тебе о нем.

Девочка кивнула головкой, окутанной облаком из непослушных светло-русых завитков.

– Какой годик тебе пошел, Василиса? – спросил Василий.

– Осьмой, – с важностью проговорил детский голосок.

– Ну, не выдумывай, озорница, – вмешалась мать. – Четвертый год ей идет, Вася.

Василиса обиженно надулась.

Василий подхватил девочку на руки и, сев на стул, посадил ее к себе на колени.

– Все равно я уже большая, – доверительно прошептала Василиса, глядя в глаза Василию.

– Конечно, большая, – согласился Василий и поцеловал розовую щечку ребенка.

– У нас одна беда – не терпится взрослой стать, – улыбнулась Любава и повернулась к служанке, чтобы распорядиться об угощении для гостя.

– А Григорий где? – спросил Василий, когда служанка удалилась.

– В кузне молотками стучит, – ответила Любава и села напротив Василия.

Было видно, что она любуется им и дочерью.

Некоторое время Василий и Любава молчали, слушая детский лепет Василисы, которая перечисляла гостю своих подруг, включив в их число и всех своих кукол. Потом пришла нянька и сказала, что стол накрыт.

Василису, несмотря на ее бурный протест, вернули няньке.

– Когда отплываете? – уже за столом спросила Любава.

– Не скоро, – ответил Василий, – еще ладью просмолить надо.

– Зайдешь еще ко мне? – тихо промолвила Любава, призывно глядя в глаза Василию. – Григорий по целым дням в кузне пропадает. Служанка меня не выдаст.

Василий взял Любаву за руку.

– А соседи? Днем ведь кругом глаза.

– Скажу, что к дочери приходишь. Все знают, что Василиса твоя дочь.

– Мне, ступившему на стезю Господню, не пристало грешить.

– Коль дойдешь до Святой земли, тебе все грехи простятся, и этот среди прочих.

Василий изумленно взирал на Любаву: как у нее все просто! Да и не узнать ее теперь, всегда такую неприступную! Уж не в ссоре ли она с Григорием?

Любава, словно прочитав мысли Василия, виновато улыбнулась.

– Люблю я тебя, Вася. От себя не уйдешь.

Василий стал на колени и склонил голову.

– Виноват я крепко перед тобой, Любавушка. Прости, если можешь.

– Полно, Вася, – прошептала Любава. – Что было, то прошло. Не осуждай меня за мое бесстыдство.

С этими словами Любава властно увлекла Василия за собой в дальнюю светлицу. Заперев дверь, Любава стала торопливо избавляться от одежд. Затем она легла на ложе, застеленное льняным полотном.

Василий, раздеваясь, не мог оторвать глаз от прекрасной наготы Любавы. Серебряный нательный крестик, притаившийся в ложбинке меж роскошных женских грудей, через несколько мгновений соприкоснулся со своим золотым собратом, болтавшимся на могучей мужской шее.

После всех ласк, когда любовники лежали, обнявшись в сладостном утомлении, Василий вдруг ощутил горячую влагу на своем плече. Любава плакала.

– Чует мое сердце, Васенька, уйдешь и не вернешься ты больше, – шептала сквозь слезы молодая женщина. – Хоть и нельзя так думать, но томит меня тяжкое предчувствие.

* * *

Увлеченный Любавой, Василий все заботы, связанные с походом, переложил на плечи Потани и Худиона. Теперь уже эти двое отбирали в отряд вновь приходивших молодцев. Слух о походе Василия Буслаева распространился не только по Новгороду, но и по всей сельской округе.

Полным ходом шли работы на судовой верфи, где работнички-корабелы готовили буслаевский корабль к дальнему плаванию.

В один из жарких дней июля в Новгород вступила дружина долгожданного князя Мстислава, сына Юрия Долгорукого. Событие это совпало с прибытием посла от великого киевского князя. Грозил войной Всеволод Ольгович, коль не примут к себе новгородцы его племянника на княжение.

Опять закипели страсти на новгородском вече. Рассчитывали новгородцы, что суздальский князь оборонит их от гнева киевского князя в благодарность за то, что приняли они сына его на княжение. Однако, как выяснилось, Юрий Долгорукий сам звал новгородцев в поход на Киев, обещал за это уступить новгородцам городок Волок-Ламский. Сын же его-де тем временем Новгород постережет.