Легендарный Василий Буслаев. Первый русский крестоносец - Виктор Поротников

Поняли новгородцы, что в полной мере оправдывает свое прозвище суздальский князь, обманулись они в нем.

– Князю Юрию, видишь ли, мало Новгорода, ему еще Киев подавай, – рассказывал Василию Худион, вернувшийся с веча. – Желает Юрий стать единым князем на Руси. Вот новгородцы и ломают голову, как им теперь на воде огонь разжечь. Чтоб с князем киевским замириться и суздальского князя не рассердить.

Коль пересилят сторонники Юрия Долгорукого, тогда постановлением веча все пригодные ладьи будут изыматься для перевозки войска на юг. Вот так-то!

– Только этого нам не хватало! – проворчал Василий. – Когда будет голосование?

– Завтра, – ответил Худион.

– Значит, отплыть нужно сегодня, – вставил Потаня.

– Так и сделаем, – сказал Василий, – неча вола за хвост тянуть. Собирай дружину, Худион. Потаня, садись на коня, скачи на пристань, вели корабельщикам спускать ладью на воду. Что сделано, то сделано, а что недоделано, то в пути доделаем.

Спешно собралась на пристани дружина буслаевская возле большой червленой ладьи с драконьей головой. Матери, жены, сестры обнимали своих любимых, которых столь внезапно собрали в дорогу. Недоумевали отцы и братья: что за спешка такая?

Амелфа Тимофеевна недовольно выговаривала сыну:

– Что тебе взбрело вдруг нынче же в путь собраться! Без молебна напутственного, даже припасов толком не собрав. Да и ладья, поди ж, не готова еще!

– Ладья-то готова, матушка, – отвечал Василий, отыскивая глазами кого-то в толпе. – Припасов нам до Днепра хватит, там еще запасемся. А молебен Данила отслужит, он хоть и лишен сана, но молитвы, чай, не забыл.

– На скорую руку все делаешь, сынок, – с укоризной качала головой Амелфа Тимофеевна. – Разве ж на святое дело так собираются? Повременил бы еще денек-другой.

– Не могу, матушка, – сказал Василий и заспешил куда-то сквозь толпу.

– Любаву заприметил, – прошипела Анфиска, не отстававшая от своей госпожи ни на шаг. – Вон, платок ее виднеется!

– Ох, Вася, Вася!.. – вздыхала Амелфа Тимофеевна. – Неугомонная головушка!..

Вот они, последние лобзания с Любавой, – как прекрасна она в своем сиреневом платке с позолоченными колтами у висков! – ее прощальные слова к нему и просьба беречь себя в сечах. На какое-то мгновение Василию вдруг захотелось махнуть рукой на данный обет и остаться с Любавой, но то было лишь мгновение слабости в его душе. Василий оторвался от милых губ, чтобы проститься с матерью.

– Благослови, матушка, на ратный подвиг, – сказал Василий.

Амелфа Тимофеевна поцеловала сына и перекрестила его. Глаза ее были сухие.

– Ступай с Богом, чадо мое, – вымолвила вдова. – Видать, судьбы своей не переможешь. Смотри, не купайся нагим в реке Иордан!

Хотел Василий спросить у матери, к чему такое странное предостережение, но в этот миг Данила запел молитву.

Поп-расстрига был похож на колдуна в своей темной рясе, с возведенными к небу руками. Многие в толпе, охваченные глубоким чувством торжественности, тихонько или про себя повторяли за ним слова молитвы.

Данила оборвал пение на полуслове, сорвав голос.

Василий нетерпеливо махнул рукой. Худион отдал команду дружине грузиться на корабль.

Ратники гуськом затопали по трапу на борт ладьи.

– Молитву бы допеть надо. – К Василию подошел мытный староста.

– А, Евсеич! – улыбнулся Василий. – Ну, мы с Богом-то еще в Софийском храме обо всем договорились. Так что Вседержитель не обидится на меня за это.

– Кроме Господа миром еще Сатана правит, – хмуро добавил старик. – Об этом тоже забывать нельзя.

– Кто от волхованья рожден, тому Сатана не страшен, – беспечно отозвался Василий. – Не забывай, Евсеич, кем слыл отец мой.

– Да я-то помню, – проворчал староста. – Удачи тебе, соколик!

– Прощай, Евсеич. Прощайте, люди добрые! – Василий поклонился толпе.

Уже вся дружина собралась на ладье. Василий взбежал на судно последним.

– Отчаливай! – радостно крикнул он.

Но опять вышла заминка.

– Двадцать девять нас, – обратился к Василию кормчий Яков Залешанин, – число сие несчастливое. Для удачи должно быть нас ровно тридцать. Вспомни наш поход к Хвалынскому морю.

Василий закусил губу. Верно молвит кормчий – для морского путешествия четное число его участников есть самое счастливое. И не просто четное, но круглое.

Василий вскочил на борт судна и гаркнул во весь голос:

– Кто для счастливого числа станет нашим тридцатым дружинником? Выходи, не робей! Одноглазый, однорукий, старый, хромой – возьмем любого!

В толпе засмеялись. Раздались голоса:

– Зачем тебе такой воин? Обуза только!

– Ишь какой! Бога не страшится, а в приметы верит.

– Благодарим за честь, но мы свои грехи и дома замолим.

Вдруг на сходни вскочила девица в ярком сарафане и белом платке. Подбоченилась одной рукой и молвит:

– Бери меня!

Народ на пристани покатился от смеха.

У Василия от изумления брови вверх подскочили: Анфиска!

– Бери меня! – повторила служанка. – Все равно иных охотников нету на край света ехать.

Василий окинул взглядом толпу провожающих, никто не выступил из нее. Хотя нет, какой-то шутник вытолкнул вперед слепого нищего в грязных обмотках и закричал язвительно:

– Возьми, Вася, слепца Зосиму. Чем не дружинник? Будет вам сказки по вечерам рассказывать.

Дрогнули передние ряды зевак от громкого хохота.

Василий махнул рукой Анфиске, мол, давай сюда!

Чернавка не заставила себя ждать. Простучали ее кожаные башмачки по широкой доске с поперечными плашками, взвился колоколом ее широкий сарафан, когда она перемахнула через борт, угодив прямо на руки Василия.

Ладья плавно отошла от высокой стенки причала.

– Весла на воду! – пробасил с кормы Яков Залешанин.

Разгоняемая сильными ударами весел, крутобокая ладья быстро удалялась, выходя на широкую стремнину Волхова. С нее долетали дружные вздохи гребцов и властные команды кормчего. По темной воде расползался пенный след за кормой корабля.

Амелфа Тимофеевна приблизилась к Любаве, которая, вытягивая шею, глядела вслед буслаевскому кораблю. Вдова молча обняла молодую женщину за талию, выражая тем самым свое расположение к ней.

Так они и стояли на дощатой пристани, полной народа, пока червленая ладья не скрылась из глаз, пока знакомый парус не затерялся на речном просторе.

Глава восьмая. Ильмень-озеро

Серебристым блюдом на изумрудной скатерти лежит в пологих травянистых берегах широкое озеро Ильмень. Говорят, будто впадает в него тридцать рек и речушек, а вытекает из Ильменя лишь могучий красавец Волхов.

В давние-давние времена, гласит легенда, жили на берегу озера четыре сестры. Одну звали Полистью. Другую – Ловатью. Третью – Полой. Четвертую – Мстой. А на другой стороне прекрасного Ильменя жил молодой витязь Волхов. Полюбили сестры-красавицы молодца. Но не ведал об этом сам витязь.

И вот однажды, охотясь, заехал витязь в лесную чащу и заплутал. Так и кружил по лесу, покуда не набрел на теремок. В тереме том жила боярышня Ладога. Только глянул на нее витязь – и полюбил всей душой. Красива была Ладога, но своевольна нравом. Посватался Волхов к Ладоге. А девица отвечала: «Коль любишь меня, обратись в реку быструю, а я обращусь в широкое озеро и приму твои воды в свое глубокое лоно. Хочу, чтобы нес ты к моему терему корабли, полные сокровищ!»

Витязь и рад бы выполнить волю своей возлюбленной, да где же взять столько сокровищ?

Узнали про его беду сестры. Обратились они в реки, прибежали к Волхову и молвят: «Не кручинься, витязь! Бери наше приданое – жемчуга скатные, серьги янтарные, кольца и браслеты золотые! Ничего нам для тебя не жаль. Неси все это своей невесте!»

Поблагодарил витязь сестер. Обратился он в реку и понес корабли с сокровищами к Ладоге. Но своенравная девица велела своей служанке Неве тоже обернуться рекой и нести корабли с богатствами дальше, в Варяжское море. «Поглядим, – молвит, – что станет делать влюбленный витязь…»

Много воды утекло с тех пор. Постарел Волхов, а все несет и несет Ладоге корабли с дарами.

Потаня замолчал.

В молчании сидели вокруг него ратники. В глубокой задумчивости застыла подле Василия Анфиска, подперев кулачком румяную щеку. Может, о витязе Волхове она задумалась, а может, о чем-то своем.

Журчат за бортом водяные струи. Надутый ветром парус несет ладью на простор Ильмень-озера. Уже остались позади Рюриково городище и маяк на Перыни, что возле истока Волхова. Впереди раскинулась безбрежная ширь озера.

Над дальним лесом полыхает багровыми красками закат. Небеса на востоке отливают белесой голубизной. Чем становилось темнее, тем мрачнее и зловещее казались черные буруны волн. Толчки и удары водной стихии в корпус судна становились все сильнее.

Ветер крепчал.

Холодные брызги упали на лицо Анфиске. Девушка плотнее прижалась к Василию.