Куклы Барби (сборник) - Людмила Загоруйко

Приятеля с рассветом как ветром сдуло, но игривый ветер занёс на стол двадцать гривен. Сам факт наличия денег Аню насторожил. Что-то тут не то. Собравшись с мыслями, она догадалась, что приятель её к аварии непосредственно причастен. Падая с дивана, он, чтобы смягчить удар, ухватился рукой за эту злополучную ненадёжную трубу, которая и треснула, давая течь.

Аня потом приняла меры, сделала индивидуальное отопление, но соседи снова закапризничали. Мать и дочь решили, что в квартире у Ани что-то очень сильно гудит. Ёе просили срочно приехать и прекратить безобразие. Аня поймала такси и мигом примчалась. Окна у соседей были плотно зашторены, телевизор, радио не работали. От тишины можно было сойти с ума. Даже шорох не проникал, ни с улицы, ни из подъезда. Дамы показали ей листок бумаги, на котором были помечены палочками интервалы, с которыми инородный звук, сводящий женщин с ума, повторялся. «Слышите?» – спрашивали обе и обещали вызвать санэпидемстанцию для замеров якобы идущего от неё шума. Адаптировавшись в звенящей тишине, Аня, наконец, услышала звук, похожий на слабое гудение холодильника. Она пригрозила женщинам продать квартиру многодетной семье молдаван и ушла, хлопнув чужой дверью.

Пока Аня пила спирт, её искали. Вошёл мужчина в костюме. Она его узнала, тот самый, что был во дворе. Мужчина объяснил, что квартиру у неё снимали наркоделки. Ребята организовали цепочку, по которой наркотики шли из Словакии, а сбывались тут, на месте. За ними следили и сегодня взяли, когда товар и деньги передавались из рук в руки. Так что напрасно её квартирант ждал своих друзей. Именно в тот момент, когда Аня пила кофе и мило беседовала с горе-бизнесменами, остальных уже вязали и везли в машинах с решётками на окнах, а автоматчики затаились неподалёку, ожидая команды взять последний оплот этой самой цепочки, выбить дверь и застать злодеев врасплох, а тут она, в эпицентре событий. Слава богу, что в её сумочке, залезли всё-таки, нашли договор аренды квартиры, а то лежать бы ей на полу рядом с наркоделками, мебельщиком и слушать истошные крики попугая.

Тут на Аню спирт и подействовал. Она побежала наверх, заглянула в дверной разверзшийся проём и ужаснулась. На полу покатом валялись люди, а между ними всё её добро: постельное бельё, подушки, полотенца. Аня прокричала в глубину коридора про обувь. Кто-то сжалился и вынес ей босоножки. Аня вернулась к соседке рассказать про обыск в доме и автоматчика в чёрной маске.

Наконец, на узкой лестничной площадке появилась целая процессия: милиция, «чепчик» с прорезями, ещё какие-то люди, соседи, виновники всеобщего, на весь микрорайон, торжества – наркоделки-неудачники. Аня видела только мебельщика в комбинезоне со связанными руками. Поравнявшись, он, как маленький мальчик, показал ей язык. Аня вдруг закричала: «Отпустите мебельщика, он ни в чём не виноват!»

Убираясь в квартире, Анюта нашла за диваном пробирку, на донышке которой лежал загадочный порошок: амфетамин. Сначала она хотела его попробовать, но передумала и спустила в туалет порцию ценой в сто баксов. Жалко, конечно.

Несчастного отпустили поздно ночью. За денежным долгом фирма прислала смешливого парня, который прежде чем переступить порог спросил: «А не повяжут?» Ещё говорят, что мебельная фирма, принимая на работу новичков, рассказывает им эту классическую историю, чтобы «молодняк» не расслаблялся и был готов ко всему.

В суд свидетеля Аню доставила милиция. В зале заседаний у неё спросили, как получилось, что в день и час задержания преступников она оказалась на квартире. Понимаете, ответила Аня, это как в классицизме, метод в литературе когда-то был. Так вот он как раз и предполагает единство времени, места и действия. Иначе какая интрига?

Тихоня

Маленькой, Танюша особых хлопот родителям не приносила. Бывало, сидит в уголке, играет с куклами, не видно-не слышно. Дома не могли нарадоваться: послушная девочка, родителям не перечит, в школу пошла – тоже всё в порядке: учится не на пятёрки, но ровно, без всплесков, падений и взлётов. В старших классах, когда девчонки уже на свидания бегают, она вдруг пристрастилась к вязанию. Целыми вечерами плетёт кофточки, шапочки, носки, шарфики и всякую прочую ерунду. Отец с матерью тревожатся, шепчутся на кухне. Что за беда? Сиднем дома сидит, как приросла. А ведь юность, гормоны и всё такое, а тут хоть кружевной чепец надевай, пенсне и байковый халат для завершения образа. С одной стороны – хорошо, делом занята, с другой стороны – тревожно. Пора уже мальчиками интересоваться, а она, как старушка, спицами перебирает, узорами любуется. Мать потихоньку клубки спрячет, думает: забудет, займётся чем-то другим или гулять с подругами пойдёт. Девчонка сердится, по комнатам ходит, в ящики заглядывает, ищет. Отец в сердцах плюнет и отвернётся, мать вздохнёт и на кухню уйдёт хлопотать.

Танюша вязала правильно, по книжкам. Потихоньку сплела матери платье с узорами. Та на работу пришла, коллеги ахнули. Красота! «Дочь мне на день рождения подарила!» – гордится мать. Сотрудницы завидуют, повезло, мол, с дочерью, дай ей бог хорошего жениха. Мать щурится, глаза отводит, чтобы никто нахлынувшую тревогу в них не заметил, а душа через сомнения прорывается, маками расцветает. А как не радоваться: девчонка хоть куда: и умница, и хороша собой, но – тихоня. Вроде бы всё в норме, но как-то не так, неуютно ей с дочерью: всё время молчит и улыбается. А вот о чём думает – не скажет.

Отец спал и видел, чтобы она пошла по его стопам, выучилась в институте и стала, как он сытно говорил, «хлебным технологом». Ходишь себе по заводу в белом халатике, туфли на каблучке, причёска. Вокруг ароматы, тепло, светло, чисто. Зарплата стабильная, премиальные. Работа не пыльная, не на износ. От звонка – до звонка, значит, всегда в семье, при детях, муже. Женская профессия. Танюшка посмеивается, отца в лоб, как покойника, целует, но не перечит.

Поступила она в медицинский институт. Тайком. Объяснила, что не хотела родителей расстраивать. На технолога отправилась учиться Татьянина подруга. Они с ней с детства не разлей вода. Танюшка с отцом её сообща уламывали, не пропадать же мечте. Он её и в лабораторию устроил. За руку привёл, как родную, посодействовал.

А потом Танюша замуж вышла за однокурсника и девочку родила. Пелёнки, конечно, учёбу осложнили, но родители помогли, дочь в сложной ситуации не оставили, доучиться возможность дали, но вдруг молодой супруг другую нашёл. Танюшка совсем замкнулась. Молчит, о чём-то своём думает, спицами перебирает, петельки ложатся ещё плотней, ровно-ровно, одна к одной.

Парни к ней так и липнут. Ничего, что ребёнок. Они её и «с прицепом» замуж возьмут. Таня, как обычно, улыбается. Не хочется пока ей. Ещё от одного замужества не отошла, а может, никогда и не отойдёт, как знать. В один прекрасный день Таня собрала чемодан и, не говоря ни слова, уехала к бабушке в другой город. Почему – не объяснила. Уехала, и всё.

С работой сложилось. В тамошней больнице место для неё нашлось. Стали родители закадычную подругу расспрашивать. Та тоже молчит, как будто «молчанка» новомодным сложным вирусом распространилась, потом не выдержала, раскололась. Не может, говорит, ваша Таня в одном городе с бывшим мужем жить и видеть его с другой – не может. Слишком сильно в сердце он у неё сидит, как заноза. Танюшка в больнице на хорошем счету, авось, приживётся, обустроится, ребёнка к себе заберёт. Так и случилось.

Родители, конечно, за единственную дочь переживают, домой зовут. Она ни в какую, упёрлась и всё. И опять молчит. Слова из неё не выдавишь.

Мать часто у дочери гостит. С внучкой общается, за бабушкой-старушкой присматривает. Таня к тридцати чуть округлилась. Ушла девичья хрупкость, обозначилась женская монументальность. Откуда-то пришли степенность и размеренность движений. Пройдёт по улице – глаз за ней сам бежит, из толпы прохожих выбирает. Ожила потихоньку, оттаяла, улыбка на всё лицо, песни под нос мурлычет, словно молодая сытая кошка. Мать на дочь смотрит, спросить не решается. Время придёт – сама скажет. Такая уж у неё дочь: всё в себе.

Летом Татьяна привозит к родителям жениха. «Как, мама, нравится?». Мать вдруг сгоряча выпалила: «Ты что, детский сад открывать собираешься? Он же тебя на семь лет моложе. Что ты себе думаешь?» И всё. Ничего вроде не изменилось, но сквознячок по квартире прошёл. Дочь опять прикипела к вязанию. Плохой знак. Спицы мечутся под Таниными пальцами, не обуздать.

Городок, где живут родители – курортный. Останавливаются в нём Танины сослуживицы, разъезжаются по местным санаториям и домам отдыха, гостинцы от дочери передают. Родители интересуются, как, мол, дела на личном фронте у нашей кровинушки? Те удивляются: «Вы ничего не знаете? Вился вокруг неё мужчина. Молодой, красивый. Лет пять проходу не давал. Замуж звал. Она ни «да» ни «нет» не говорит, но и не гонит. Он весь извёлся, штурмом решил её взять. С работы встречает, на выходные звонит, кругом приглашает. Они вроде и вместе и вроде и нет. Тут он и ставит вопрос ребром. Не могу больше ждать: семьи хочу, детей. Решайся. Она на попятную. Молод, говорит, ты для меня. Разница между нами большая. Он и женился на первой, что под руку подвернулась». Мать понимает о ком речь, лишнего не говорит, а сердце ноет. Помнит свой с дочерью приговор-разговор. Ночами не спит, на кухне чай попивает, думает. «А если я от дочери судьбу отвела? Моложе, ну и что? Лишь бы счастливы были. Ах, дура я, дура. Поздно теперь горевать. Слов назад не воротишь».