Перевёрнутая чаша. Рассказы - Галина Константинова

события, то не помнит. Как провалы в памяти. Глеб буквально теребил его, выясняя, где может быть Полина. Он не знает, её в редакции не было, дома телефон не отвечает, сам теряется в догадках, да отпустите же вы, больно, в конце концов. Может, она в этой «чаше перевёрнутой», не унимался Глеб, да вы что так переживаете, защищался Ваня, объявится она. Да ты пойми, глупый, если ты любишь её, кто-то ею манипулирует, все эти декларации о свободе так стары, все это уже было, вас просто одурманивают, это хуже водки, ведь сознание полностью контролируется. Да нас не одурманишь, мы все анализируем, ничего на веру не берем, оставьте Полину в покое, не поедет она с вами в страну розовой мечты. Да и вообще, стреляют у вас там, а у нас пока спокойно, не будем мы кровь проливать ради передела власти, чем эта философия хуже революционных идей, там начинают с беспредельной демократии, а заканчивают безудержным деспотизмом, хватит, этого наши отцы и деды наелись вдоволь. Не нравилось вам здесь – вы и уехали. Это просто истерика, Иван, устало резюмировал Глеб.

Ничего от него не добьёшься. Знает он всё, знает, но не выдаст. Ты что, тоже веришь в эти кольца и прокручивающиеся назад кинопленки? Погодите, а вы что, еще сомневаетесь, что живете во вторнике? Да, соглашается Глеб, тут мой материализм поднимает лапки кверху. Ну, вот видите, есть что-то необъяснимое, оно, по крайней мере, не агрессивное. Ну, да, только не очень приятно, когда земля под ногами поворачивается, а ты как в святочном гадании кофейная гуща падаешь вниз, с безнадёжностью говорит Глеб. Заканчивать надо, все заканчивать.

Ну, прощай, Иван, я тебе удачи желаю. Прости, что побеспокоил, действительно, может, тут вообще не нужны сложные объяснения, все очень просто. А я, как дурак, что-то всё ищу. Пока-пока…

И зачем мне это райское изобилие, загибаю пальцы, что я хорошего сделал, кого спас, а самых близких людей вижу так редко, совсем их не понимаю, все бормочет он, застёгивая куртку, я уже выжил из ума, ничего не понимаю, ведь тут и философии никакой нет, один примитив. Поймите, Глеб, философию приторачивают, как воротник, если идея требует бесконечных подтверждений. Мы ведь не фашисты, глядя в глаза, говорит Иван, чтобы напрячься и подборку сделать из классической философии, у нас не вера. Я вот даже кольца этого пресловутого не имею, у нас расслабление другого порядка, суррогат восточный нас не интересует, в этом и состоит свобода – в отсутствии идеологического диктата…

Глеб вышел в слабо освещённый подъезд. Ничего он толком не узнал, ничего. Все туманно и неопределённо, все намешано в кучу. Опять расписываться в своем бессилии. Но ведь он хочет ей помочь. Вот только в чём заключается помощь? Каких усилий это от него потребует? Э, да ты, брат, испугался, испугался ответственности. Да нет же, наоборот, я ее чувствую эту ответственность, как никогда. И ноша мне эта радостна. Странно, радостная ноша, а ты способен оценить, сколько еще предстоит? Разве можно все оценить и предугадать, человек по определению предается течению жизни. Ну да, течению жизни, течению воздуха под самолётным крылом, а кого-то может закрутить в водоворот. Да нет же, может, первый раз в жизни я знаю, чего мне это будет стоить, может быть, изменением судьбы, может, чем-то еще, но мне не страшно. Не страшно, говоришь, а как же обыденность, не все же романтичные распития шампанского при свечах, ну, вытащишь ты ее из этой секты, которая и не секта, может быть, вовсе, и дальше что? Дальше просто жить, мне кажется, сейчас я могу подарить ей гораздо больше своего душевного тепла, ведь я стал мудрее. Просто жить – где? Про это нужно ещё думать, рано об этом говорить, я ведь не знаю её планов.

А почему ты думаешь, что ее планы могут совпасть с твоими планами, ведь ты ее знаешь практически всего три дня, да и то прожитые в экстремальных условиях, свечения всякие, водка, шампанское, мало ли чего покажется? Нет, я это чувствую, бывает же так – встречаешь человека, и вся предыдущая жизнь кажется лишь неудавшейся репетицией. Так это полный идеализм, если не сказать идиотизм, ну. Посмотри, вы же абсолютно разные! Нет, я чувствую, что мы мыслим одинаково, просто условия у нас разные были, ну что плохого в том, что я попытаюсь начать жить сначала, ведь это так чудесно, любить и просыпаться рядом с любимой!

«Так, вот уже и спорю, сам с собой!». Голубой «москвич», как ни странно, всё ещё стоял у подъезда, но ему уже было на это наплевать. Он махнул рукой, буркнул, что ему нужно заехать в магазин за чем-нибудь съедобным.

Часть 8

Гостиницы эти советские, с двусмысленными улыбками дежурных по этажу. Все, спасть, только спать, уйти от этого дурного сна, только спать…

Кто-то тихо гладит его по щеке. Глеб задержал дыхание, боясь открыть глаза.

– Не бойся, открывай глаза, ты уже не спишь.

– Ты?

– Ты что, удивлён? – Полина в своем прозрачном виде сидела на его кровати.

– Сквозь стены ходить умеешь?

– Дурачок! Я по тебе соскучилась. – Глеб шумно выдохнул, предательски вспотели руки.

Прозрачные пальцы все скользили по заросшей груди, обводили линии бровей, теребили мочки ушей. Глеб все еще не верил в реальность неожиданного сна.

– Господи, не мучай меня, сделайся обыкновенной!

– Глеб, да ты что, так гораздо интереснее!

– Ну да, как секс с пустотой, гораздо интереснее, нет, секс со всей вселенной, виртуальный и неосязаемый.

– Ну, попроси меня хорошенько, может, я стану сговорчивей.

Он протянул руку к волосам, они светящимися нитями пролились сквозь пальцы. Рука подобно исследователю скользнула ниже, по прохладным плечам (разве пустота может иметь температуру?), кругами описала полушария теплых полусфер (они уже стали теплеть?), ну, становись нормальной, земной женщиной, это, в конце концов, смешно, девочка моя. Вздох, словно дуновение ветра, медленное обретение плоти…

– Поленька, хочешь, я, вопреки всему, останусь здесь? Или хочешь – поехали?

– Если ты хочешь быть со мной, ты должен думать, как я, – рассмеялась она (как ведьма?).

– Разве это так обязательно?

– Глеб, ты хочешь остаться? Но ты нам нужен именно там.

– Я… должен… быть в Питере, самолёт в пятницу. Там у меня дочь, говорил ли я тебе…

– Нет.

– Давай, я там должен быть не только поэтому, джаз-фестиваль, я Гарику обещал, да и контракт у меня с газетой…

– Я поняла.

– Нет, дурочка ты моя, ты ничего не