ФБ-86 - Андраш Беркеши

— Что другое они могли сделать, если их ввели в заблуждение? Ведь они думали, что делом занимается полиция.

— Это, между прочим, наиболее выгодна точка зрения, — заметил подполковник. — Снять с себя ответственность. Достаточно кому-то сказать: этим делом занимается полиция, и тогда все умывают руки. Когда в министерство поступила апелляция парня, в полиции о нем еще ничего не знали. Просто Каллош неправильно информировал их. А они без всяких сомнений приняли его информацию. Я тщательно все проверил. Пока Голубь наконец добрался до статс-секретаря, тот не мог ему ничего утешительного сказать, потому что в это время полиция получила записку Каллоша, а она, в его тенденциозном толковании, вызывает интерес. Когда же статс-секретарь позвонил в полицию, ему ответили, что заняты расследованием дела Красная. Еще попросили статс-секретаря уговорить Голуба, чтобы тот отказался от помощи Краснаю в научной работе, потому что считают нежелательным его участие в опытах. Можешь себе представить, как чувствовал себя старый ученый.

— Если положение таково, каким ты его описал, — задумчиво сказал Коцка, — то было бы хорошо скорее поговорить с парнем, а то он еще выкинет какую-нибудь глупость.

— Что ты имеешь в виду?

— А то, что Фредди и его компания могут воспользоваться положением в собственных интересах. В таком моральном состоянии, в каком находится Краснай, это легко может произойти. Я уж не говорю о том, что парень работал с профессором Голубом. Он может кое-что рассказать им. Опыты Голуба, вероятно, интересуют их.

Челеи сморщил лоб.

— Ты прав, — сказал он задумчиво. — Парень действительно может ввязаться в какую-то неприятную историю. А было бы жалко его.

— Может, поговорим с ним? — предложил Коцка.

— Теперь?

— Хоть бы и теперь, если нет другой спешной работы.

— Не возражаю, — ответил подполковник.

Через полчаса они были уже на квартире Красная.

— Вчера после обеда ушел из дому, и с тех пор мы его не видели, — сказал им сосед по квартире.

— Как он себя вел в последнее время? — спросил Челеи.

— Был очень взволнован, рассеянный. Иногда целыми днями не выходил из комнаты, — рассказывал сосед, бухгалтер лет пятидесяти, в очках. — Что-то не благополучно с ним?

— Нет, все в порядке. Просто хотели поговорить с парнем.

— Что ему передать, когда вернется?

— Подождите. — Челеи на мгновение задумался. — Не говорите ему ничего. Я дам вам номер телефона. Пусть он мне позвонит.

После того как Челеи с Коцкай ушли, сосед еще долго ломал голову, что мог сделать этот несчастный мальчик. «Подполковник Челеи», — прочитал он записку. Вернувшись в комнату, он разбудил жену.

— Что случилось? — спросила сонная женщина, протирая глаза.

— Думаю, что скоро мы получим вторую комнату. Завтра же подам заявку в жилищное управление.

— Что с Краснаем?

— Ввязался в какой-то шпионаж. Подполковник и еще кто-то приходили за ним.

Мужчина снял очки и нырнул под одеяло. Этой ночью ему снилась новая квартира.

* * *

На следующий день Иштван не выходил из квартиры Паппа. Хозяин еще утром куда-то ушел.

— Я все устрою. Только прошу не выглядывать даже в окно. Жена приготовит вам завтрак и обед. Возможно, что уже после обеда отправимся. Читайте, отдыхайте, потому что ночью вам придется пройти пешком не менее двадцати километров. Через советскую зону вы должны перебраться за ночь, иначе попадете в переплет.

Иштван остался в одиночестве. Он никак не мог справиться с волнением. Очень хотелось, чтобы все было уже позади.

Около восьми часов жена Паппа принесла ему чай и хлеб со смальцем. Низенькая, полная молодая женщина с кукольным лицом молча поставила завтрак на стол и сразу же вышла. Иштван выпил чай без хлеба и начал беспокойно прохаживаться по полутемной комнате. Иногда останавливался у окна и смотрел во двор, засаженный фруктовыми деревьями.

На улице похолодало. Еще вчера стояла солнечная погода, а сегодня опустилась облачность, подул резкий ветер. Пепельные, набухшие от дождя облака, как быстрые парусники, мчались на восток. Обнаженные кроны деревьев покачивались и скрипели, ветер, дувший с Альп, печальной песней завывал в трубе.

Иштвана угнетало одиночество. Горло сдавливали спазмы, на сердце ложилось неприятное ощущение непоправимой беды, словно кто-то нашептывал ему: «Не иди никуда; не покидай родины. Что ждет тебя на далекой чужбине?» — «Крепись, — успокаивал он себя. — Разве ты не видишь, что другого выхода нет? Здесь ты не можешь стать врачом, а там окончишь университет и вернешься домой. Ты не причинишь стране никакого вреда». — «Безусловно, меня будет мучить тоска по родине, — размышлял он. — Это неизбежно. Но с этим можно бороться. В конце концов, речь идет о каких-то двух-трех годах. Это время как-то пройдет. А тем временем выяснится, что я не сделал никакого преступления. Из-за границы напишу письмо властям и объясню, что ни в чем не виноват. Разве это вина, что Каллош ненавидит меня? Впрочем, может и он не испытывает ко мне ненависти, а просто хочет продемонстрировать свою политическую бдительность. Все равно пока что надо бежать».

Он размышлял, мучил себя сомнениями, а время неумолимо шло. В полдень немного поел, прилег на диване и попытался заснуть, вскидываясь в неспокойном полусне.

К вечеру пошел дождь. На землю сеялись густые, мелкие капли, как где-то в небесной вышине просеивали воду сквозь сито.

После пяти часов прибыл Лайош Папп.

— Быстро одевайтесь, молодой человек, — обратился он к Иштвану. — Отправляемся.

Парня охватило волнение. Он надел легкий плащ и коричневую шляпу.

— Я готов.

Папп критически осмотрел его.

— Это не годится, друг, — сказал он. — Вы промокнете до нитки. — На минуту задумался, подошел к шкафу и достал дождевик с капюшоном. — Какой у вас размер ноги?

— Сорок второй, — ответил парень.

Папп вышел. Через несколько минут вернулся с тяжелыми, немного поношенными ботинками.

— Наденьте эти.

Иштван хотел отказаться, но Папп жестом руки оборвал его.

— Делайте, что вам говорят. Я лучше знаю, что нужно для такой дороги.

Парень больше не возражал.

— А теперь слушайте меня внимательно, — сказал проводник. — Возьмите этот документ, — он дал Иштвану бланк. — Вы служащий лесничества. Понятно?

— Да.

— Дайте мне вашу справку-прописку.

Парень достал из кармана документ и отдал его Паппу. Тот сел за стол, достал из бумажника такой же бланк, только незаполненный, но с печатью и подписью и начал писать. Заполнив бланк, он подал его Иштвану.

— Не забудьте, что живете здесь, в Сомбатхее, на улице Мальва, дом 8. Итак, где вы живете?

— На улице Мальва, 8, — заикаясь от неожиданности, пробормотал Иштван.

— Ну, пойдем, — приказал Папп. С кухонного стола он взял небольшой сверток. — Спрячьте это в карман, по дороге пригодится. В хлебе скрыто несколько шиллингов. Смотрите, чтобы не проглотить их.

Они вышли из дому и направились в лес.

Иштван, все больше удивляясь, смотрел на черноглазого мужчину.

Над головами свистел ветер. Могучие деревья стонали, ойкали, как сказочные великаны, раненные в титанической борьбе. Листья под ногами были мокрые. Дождь не утихал. Иштван радовался, что надел дождевик, и мысленно благодарил Паппа.

Уже около двух часов лежали они неподвижно на земле. Впереди, в пятидесяти метрах, была граница. Парень сначала не понимал, почему нельзя идти дальше. Ведь вокруг никого не видно. И проводник шепотом объясни ему:

— Видно, что вы еще не были солдатом. К сожалению, охрана границы у коммунистов организована хорошо. Пограничный наряд находится где-то в секрете и, так же как и мы, ведет наблюдение. Надо дождаться, пока пройдут мимо нас, а тогда переходить.

Они лежали, пока не стемнело. Уже трудно было различать очертания окружающих предметов. Наконец, метрах в пятнадцати, увидели силуэты пограничников.

Папп схватил Иштванову руку.

— Через десять минут можете отправляться. Не забудьте, как переходить через проволоку. Главное — спокойствие. К заграждению ползите. Ясно?

— Да.

Еще немного подождали.

— Можно идти, — сказал проводник. — Пока вы не перебрались, я вас отсюда буду прикрывать. Если на вышке вспыхнет прожектор, не двигайтесь, лицо спрячьте.

Пожали друг другу руки, и Иштван, напрягая мышцы, пополз. Сердце его колотилось. Особенно осторожно перебирался через вспаханную полосу. Каждые десять метров останавливался, прислушиваясь. Но ничего подозрительного не слышал. Только свистел ветер и шумел дождь. Наконец он добрался до ограждения. Подполз к столбу, поднялся и осторожно перелез.

* * *

В тот же час, когда Иштван двинулся к границе, профессор Голубь с несвойственным для его возраста проворством мчался по садовой дорожке домой.