Моя исповедь. Невероятная история рок-легенды из Judas Priest - Роб Хэлфорд

после обеда мы позвонили ему из клуба прямо перед отстройкой звука. Голос его был преисполнен эмоций.

«Парни, парни, прикиньте! – трещал он. – Я вам контракт на запись альбома выбил!»

5. Чертов жмот!

Контракт был с новыми работодателями Корки – лейблом Gull Records. Это был совсем новый мелкий независимый лейбл, но их дистрибьютерами были Pye/Decca, и нас конкретно накрывало от этой мысли, потому что они были двумя из крупнейших лейблов в мире. Мы прикинули и подумали: «Ура! Вот оно! Мы своего добились!»

Gull предлагали аванс 2000 фунтов, чтобы загнать нас в студию для записи первой пластинки. Даже в 1974 году 2000 фунтов были весьма скудной суммой, но для нас такие деньги были целым состоянием. Было ощущение, что это два миллиона фунтов, ведь мы понимали, что появилась возможность записать настоящий альбом!

Вернувшись домой из Норвегии, мы сразу же поехали в Лондон, где и подписали контракт. Корки, возможно, пытался заставить нас прочитать пункты, написанные мелким шрифтом – не помню, – но не терпелось перейти к самой сути: «Да, да, как скажешь, Корки! Где поставить подпись?»

Теперь, когда Дэвид Хоуэллс стал нашим боссом на лейбле… у него появились интересные идеи для группы. Он, видимо, считал, что простенькие невзрачные рок-квартеты скучноваты, и предложил пригласить пятого участника. Клавишника? Саксофониста?

Эти замечательные идеи мы тут же отмели, но другая его идея заставила нас задуматься. Как насчет второго гитариста?

Гм. Может быть, теперь он дело говорит…

Мы слушали много разной музыки, и нам очень нравилась группа Wishbone Ash. У них было два гитариста, Энди Пауэлл и Тед Тёрнер, и их сдвоенные гитарные гармонии на альбоме Argus звучали потрясающе. Кену особенно нравилось их звучание.

Это было важно. Безусловно, если бы мы взяли второго гитариста, больше всех страдал бы Кен, а многие гитаристы очень ревностно охраняют свою территорию. Но надо отдать Кену должное – ему идея понравилась, и он сказал, что хочет попробовать.

И тогда Корки предложил нам Гленна Типтона.

Я не знал Гленна лично, но слышал про него. Он играл на гитаре в хард-рок-трио из Бирмингема под названием Flying Hat Band, которые дали множество местных концертов и обзавелись мощной армией поклонников. Я видел их живьем, и они мне понравились. Мы решили с ним связаться.

Мы с Кеном отправились на концерт Flying Hat Band и внимательно присмотрелись к Типтону. Гленн казался немного особенным. Спустя несколько дней мы с Кеном и Яном были в музыкальном магазине Wasp Records и Бирмингеме, и вдруг случайно зашел Гленн. Ни слова нам с Яном не сказав, Кен подошел к Гленну, представился и сразу же перешел к делу:

«Привет, Гленн. Мы – Judas Priest. У нас есть контракт. Не хочешь к нам?»

Мы с ним поболтали. Гленн молча слушал и мало говорил. Но я заметил, что одна фраза вызвала у него интерес: у нас есть контракт, чего у Flying Hat Band не было. Он поблагодарил нас за проявленный интерес и сказал, что надо подумать.

Оказалось, что Flying Hat Band себя изжили, и когда спустя несколько дней Корки из лифта позвонил Гленну, тот согласился и был принят в группу. Гленн приехал полабать с нами, зависнуть и познакомиться поближе.

Происхождение у Гленна было немного другое, нежели у нас. Если мы были детьми из муниципального жилья, он родился в благополучном районе Бирмингема и относился, скорее, к среднему классу. Он казался здравомыслящим парнем, держался слегка в стороне и не спешил раскрывать карты.

Но мы нашли общий язык и в первый же день сыгрались. Видно было, что Гленн – очень талантливый гитарист, и когда они с Кеном начали вместе играть риффы, Priest вышли на совершенно другой уровень. Наша музыка обрела весомость, движущую силу и напор. Наблюдать за этим было здорово.

И вдруг музыка нехило преобразилась!

У нас появился шанс привыкнуть друг к другу, поскольку весь июнь мы гастролировали по Британии в компании Thin Lizzy и наших давних корефанов, Budgie. У Lizzy был тогда мощный хит «Whiskey in the Jar», но они были простыми в общении и дружелюбными. Я считал их охренительной группой, и тур стал настоящим успехом.

Затем настало время идти в студию и сочинять альбом. Дэвид Хоуэллс выбил нам студию Basing Street в Западном Лондоне, которую оборудовал основатель Island Records. Крис Блэквелл. Дэвид также нашел нам продюсера – Роджера Бейна.

Роджер был довольно известным продюсером, и мы – во всяком случае, поначалу – благоговели в его присутствии. Он выступил продюсером трех первых альбомов Black Sabbath, а также парочки пластинок Budgie и завоевал в тяжелой музыке прочную репутацию.

Он внушал страх, как и Basing Street, первоклассная профессиональная студия. Она выглядела, как звездолет из фильма «Звездный путь». Но Роджер был спокойным парнем и готов был выслушать наши идеи, и постепенно в такой обстановке мы стали чувствовать себя комфортно.

Альбом мы сочиняли, скажем так, в непростых условиях. Gull Records не могли позволить оплатить дневные студийные сессии, поэтому работали в ночную смену, начиная с 8 часов вечера, когда уходили именитые и маститые группы, подписанные на крупные лейблы. И мы записывались до восхода солнца. Настоящие вампиры.

Только вот гробы, куда можно было бы прилечь и отдохнуть, мы себе позволить не могли. На номера с завтраком денег не было, поэтому приходилось дрыхнуть в фургоне, припаркованном возле студии. Летняя неделя выдалась адски жаркой, а Ноттинг-Хилл – это оживленная, шумная часть Лондона, поэтому высыпаться не удавалось.

В студии я ощущал давление гораздо больше, чем на концертах. Сначала почему-то стал паниковать, как только во время записи загорался красный огонек. «Вот оно! – думал я про себя. – Сейчас или никогда! Всего один шанс!»

Это было глупо, так как всегда можно записать еще один дубль, но я ненавидел это делать, потому что Роджер и остальные ребята глазели на меня через стекло в студии. Я чувствовал себя неудачником – хотя, думаю, многие музыканты чувствуют себя так же, впервые оказавшись в студии.

Нам повезло, что Гленн уже умел сочинять со времен Flying Hat Band и у него было полно идей. Он сразу же примкнул к нам с Кеном, и мы стали слаженной творческой командой[40].

Я выдумывал тексты песен из воздуха и был доволен тем, как получилась песня «Run of the Mill». Она о том, как старик оглядывается на прошлое, прожив никчемную жизнь. Я, конечно, жестковато с ним обошелся:

Теперь ты стал стариком,а чего добился в жизни?Воплотил свои амбиции,делал, как велели?

А теперь я задаюсь вопросом: «Как такое можно было написать в 22 года?» Думаю, сам боялся, что жизнь пройдет мимо, и не хотел совершить его