Целебные травы ашкенази. Забытое наследие великих целителей - Адам Сигел

Неповрежденные сырые яйца также были средством определения болезни человека, как и древесные угольки, которые бросали в воду, чтобы определить, вызвано ли несчастье человека сглазом.[157] Древесный уголь упоминается в еврейских источниках как предмет, помогающий прорицать. Даже Маркузе отмечал использование угольков в ритуальной церемонии народных целителей того периода.[158] И более века спустя, в начале XX в., традиционные еврейские целители все еще практиковали этот обычай с теми же самыми предметами. В Билгорае (Польша), если кто-то заболевал и не мог позволить себе врача, от его имени в стакан с горячей водой бросали горящие угли. Если угли тонули, это считалось верным признаком сглаза. Как только в этом убеждались, как в истории о плачущем младенце из Апты, к целителю отправляли ребенка, который рассказывал ему, что случилось, и сообщал имя немощного и его матери.[159]

В Эйшишоке чтобы обнаружить причины, по которым кто-то стал недееспособным из-за страха или хандры, беспокойства или депрессии, вместо воска использовался свинец. Кусок металла плавили на сковороде и, подобно воску, выливали в наполненную водой чашу, которую держали над головой больного. Как только вещество затвердевало, его форма истолковывалась, чтобы найти источник и излечить недуг.[160]

Опшпрехерин из Билгорая пользовалась жженым льном и декламировала заклинания, чтобы приступить к церемонии исцеления от рожистого воспаления: «Черная рожа, в поле, в поле». После этого она применяла к источнику инфекции мед – широко известное сегодня антибактериальное средство.[161] В некотором смысле заклинание можно рассматривать как религиозный спектакль, необходимый, чтобы помочь пациенту одержать психологическую победу над болезнью, в то время как настоящее физическое лекарство, в данном случае – обладающий антибактериальными свойствами мед, было спрятано на самом видном месте.

Еще один мемуарист вспоминает о двух целителях из восточноевропейского городка, известных заклинателях сглаза. Одна из них, опшпрехерин, использовала метод, удивительно близкий к «лимпийской» церемонии, практикуемой американскими шаманами. Голда, жена проповедника, столь же ученая, как и ее муж, знала, как удалить или вылечить инфекцию, предположительно вызванную сглазом. Она одновременно шептала под нос заклинание и, держа по неразбитому сырому яйцу в каждой руке, жестикулировала вокруг пораженного места на теле пациента, чтобы снять сглаз.[162]

Еще один городской народный целитель для снятия сглаза применил другую комбинацию магического предмета и неслышного заклинания:

Возчик Давид, доставлявший муку с мельниц в лавки… снимал сглаз маленькими косточками из человеческого скелета. До сих пор загадка, как к нему попали эти косточки. Если у кого опухало лицо, другими словами, если раздувало щеку из-за больного зуба или если он страдал от ангины, он шел к Давиду-возчику. Давид брался за эти косточки и обводил ими опухоль, все время шепча себе под нос заклинания. И пациентка была уверена, что если не сразу, то на следующий день или через неделю опухоль исчезнет. Жители города не сомневались, что опухоль была вызвана сглазом.[163]

Чтобы отвести от целителей любые обвинения в ереси за декламацию чего-то возможно непристойного, один религиозный авторитет дал им разрешение продолжить работу, потому что целительный эффект имел только звук декламируемых слов, а не их значение. Другой заявил, что заклинания – это иллюзия, целительная цель которой – принести успокоение в разум пациента, и заклинания как таковые не представляют угрозы. Еще один представитель церкви был обеспокоен возможностью обмена идеями между приверженцами разных конфессий или того, что соседи-неевреи попросят раввина сделать им личный амулет или даже помолиться за них. В конце концов он утешился, признав, что многие методы народной медицины так широко распространены и настолько древние, что их происхождение невозможно проследить. В итоге он постановил, что любые потенциально сомнительные средства оправдываются мицвой «спасения жизни» или «пикуах нефеш»: «Тот, кто действует быстро, достоин похвалы. Тот, кто воздерживается от этого, рассматривается как проливший кровь».[164]

Кормилица

Не будучи целительницами в строгом смысле слова, кормилицы дают еще один ключ к разгадке тесных связей между ашкенази и соседними культурами в контексте здоровья членов общины:

У кормилицы, как и у акушерки, особые и прочные отношения с ребенком. Ее собственный ребенок – «молочный брат» того, что она кормила грудью. Хотя лучше иметь еврейскую кормилицу, во многих местах даже православные нанимают крестьянку, если у них есть потребность и возможность иметь кормилицу. Несомненно, эта практика способствовала смешению еврейских и нееврейских суеверий и магических практик, так что часто трудно сказать, какая группа заимствовала у другой.[165]

В Апте мы находим более личную историю такой тесной связи:

Ядвига была кормилицей моей матери. Ей всегда удавалось родить ребенка одновременно с бабушкой; так она смогла выкормить шестерых бабушкиных детей.[166]

В последующие годы та же семья приняла Ядвигу, когда ей больше некуда было идти. Когда она заболела, они проследили, чтобы о ней должным образом заботились и устроили подобающие похороны, когда Ядвига скончалась.[167]

Плакальщицы и скорбящие

Несмотря на то что лекарственные растения не входили в стандартный перечень средств, которыми пользовались профессиональные плакальщицы, они играли значительную роль в исцелении общин ашкенази черты оседлости. Упоминания скорбящих женщин восходят еще к библейским временам. Тщательный опрос Ан-ского (вопрос № 1719) описывает важную роль, которую плакальщицы играли в обществе. Если бы состоялась вторая экспедиция, потребовалось бы сделать звуковые записи любых версий их песен.[168]

На фотографии, сделанной первой экспедицией Ан-ского в 1912 г., троица плакальщиц появляется на кладбище в г. Немиров (современная Украина).[169] А в городе Заблудово (современный Заблудов, Польша) профессиональную плакальщицу Эстер-Хайе вспоминают так:

Женщины стоят и ждут ее, как если бы она была величайшей знаменитостью. Ее знают не только жители Заблудова, но даже чужеземцы, приезжающие навестить могилы предков. Кто не знает, что своим «речением» она может сдвинуть могильный камень? Никто не останется равнодушным к ее «речению»,