Юлий Цезарь. В походах и битвах - Николай Сергеевич Голицын

обязан более утомлению и оплошности галлов и собственной хитрости и удаче, нежели мужеству и храбрости своим; что те, которые страх свой прикрывали мнимою опасностью подвергнуться недостатку в продовольствии или идти по трудным дорогам, присваивали себе не принадлежавшее им право, не доверяя своему полководцу или думая учить его, как ему поступать; что секваны, лингоны и другие соседственные с ними племена доставят хлеб, который сверх того созрел и на полях; что касательно дорог, они сами вскоре убедятся, что дороги нетрудны и проходимы; что он не верит и нимало не боится, чтобы войска не последовали за ним; что если и случалось, что войска отказывали своим полководцам в повиновении, то обыкновенно таким, которые сами были тому виною или по своим неудачам, или по корыстолюбию и лихоимству, но что целая жизнь его, Цезаря, свидетельствовала о его бескорыстии точно так же, как поход против гельветов – о счастье и удаче его на войне; что поэтому он не только не замедлит, но и ускорить поход, и выступить в следующую же 4-ю стражу ночи, и тогда увидит, что сильнее в войсках, чувство страха или чувство чести и долга; если бы же они не последовали за ним, то он и тогда пойдет с одним 10-м легионом, в мужестве которого не сомневался и который будет служить ему преторианскою когортой. {Цезарь особенно любил этот легион и имел к нему большую доверенность. Одна или несколько отборнейших когорт отделялись в это время для личного охранения полководца и носили название преторианских когорт. Выше с намерением приведена почти вся речь Цезаря, так как она изложена в его записках, дабы показать, какие доводы он употреблял для убеждения и одушевления своих войск.}

Слова Цезаря, переданные начальниками войскам, мгновенно изменили расположение умов в армии, заменив упадок духа, уныние и страх бодростью, одушевлением и необыкновенным рвением к бою с германцами. 10-й легион немедленно прислал ему своих военных трибунов с изъявлением благодарности за доброе о нем мнение и готовности следовать за Цезарем. Прочие же легионы прислали просить у него прощения и уверить его, что никогда не были причастны ни сомнению, ни страху, не имели намерения подчинить Цезаревы виды собственным и вполне готовы исполнить все, что он ни прикажет.

Блистательно восторжествовав таким образом, силою своего красноречия и даром убеждать и увлекать умы, над опасным заблуждением и упадком духа своих войск, Цезарь поспешил воспользоваться рвением их к бою и в назначенное им время (в 4-ю стражу ночи) выступил из Везонция по дороге, найденной и указанной знатным эдуем, Дивициаком, к которому из числа всех галлов Цезарь имел наиболее доверия. Дорога эта, хотя и увеличивала поход почти на 40 римских миль (более 50 верст), но зато миновала леса и ущелья и пролегала по открытым равнинам. {По мнению Наполеона I, в направлении от Безансона к Бельфорту, в Эльзасе, в департаменте Верхнего Рейна.}

На 7-е сутки безостановочного похода Цезарь узнал, что Ариовист находится от него не более как в 24 римских милях (около 32 верст). С своей стороны Ариовист, сведав о приближении Цезаря, сам предложил свидание, в котором прежде отказывал. Цезарь, заключая из этого, что Ариовист одумался и стал благоразумнее, согласился на свидание, которое было назначено на 5-й после того день. Ариовист просил только – как бы опасаясь засады – чтобы Цезарь не приводил с собою пехоты, но чтобы оба явились в сопровождены одних всадников. Цезарь согласился и на это, но, не вполне доверяя своей галльской коннице, спешил ее и на лошадей ее посадил воинов любимого своего 10-го легиона. В назначенный день Цезарь и Ариовист, каждый в сопровождении 10 приближенных и доверенных лиц на конях, съехались на небольшом возвышении посреди обширной равнины между лагерями обоих войск. Конница же с обеих сторон остановилась шагах в 200 от возвышения. Цезарь повторил Ариовисту прежние свои требования и получил такого же рода гордый, хвастливый и даже дерзкий ответ с присовокуплением, что галлы сами призвали его, Ариовиста, что покоренная им часть Галлии принадлежит ему по праву завоевания, что римлянам никакого нет до него дела, что Цезарь сам, как он думает, имеет намерение завоевать Галлию, и если не удалится из нее, то Ариовист будет действовать против него как против врага и знает даже, что убиением его в бою окажет большую услугу политическим врагам его в Риме, которые не раз уведомляли о том Ариовиста; если же Цезарь удалится из Галлии, то Ариовист в благодарность за то не будет беспокоить его и даже окажет ему, если нужно будет, содействие. Без гнева и запальчивости, хладнокровно и спокойно возражал Цезарь, опровергая доводы Ариовиста и мнимым правам его на Галлию (Кельтическую) противопоставляя действительные (по словам Цезаря, но столь же мнимые на самом деле) права на нее римлян. Между тем конница, сопровождавшая Ариовиста, приблизилась мало-помалу к возвышению и начала метать в Цезаря и бывших с ним лиц стрелы и каменья. При виде такого подлого коварства, Цезарь немедленно прервал переговоры и удалился, запретив своей коннице на стрельбу германцев отвечать стрельбою, ибо хотел, чтобы с его стороны не было и тени несправедливости. Высокомерие, наглость и коварство Ариовиста исполнили войска Цезаревы сильнейшего негодования и еще более усилили рвение их к бою.

Два дня спустя Ариовист просил нового свидания или по крайней мере присылки доверенного лица для продолжения начатых переговоров. Цезарь вовсе не был намерен снова лично являться на свидание, ни подвергать опасности кого-либо из римлян; но, не желая решительно отказать Ариовисту, послал к нему Валерия Процилла, родом галла, но званием римского гражданина, и Меттия, связанного с Ариовистом узами гостеприимства. Но едва они прибыли в лагерь германцев, как Ариовист объявил их лазутчиками и заключил в оковы.

В тот же день он снял свой лагерь и расположил его у подошвы одной горы, в расстоянии 6 миль (около 8 ½ верст) от Цезарева лагеря. На следующий же день он снова снял свой лагерь и, пройдя мимо и в виду Цезаревой армии, расположился в 2 милях (около 3 верст) от нее, в тылу ее, дабы отрезывать ей подвозы продовольствия, доставляемого секванами и эдуями. Такого рода расположение и цель Ариовиста были не без искусства, но движение его в виду Цезаревой армии подвергало его опасности быть атакованным и разбитым на походе. Цезарь позволил ему, однако, пройти беспрепятственно, и странным, непонятным кажемся, как он не воспользовался столь удобным случаем разбить германцев в то время, когда они были на походе и, обремененные обозами, вероятно,