Жарким кровавым летом - Стивен Хантер

— Эрл, скажите, что у вас оставалось в комнате?

— Нижнее белье на смену. В ванной висело постиранное белье. Несколько пар носков. Две новые рубашки. Бритва, мыльный порошок. Зубная щетка и тюбик «Колгейта». Пара пачек сигарет.

— Какие-нибудь книги, документы, что-нибудь еще в этом роде? Что-то такое, по чему можно было бы установить вашу личность?

— Нет, сэр.

— Вот и хорошо. Вы проживете без этого барахла?

— Легко.

— Это хорошо, потому что, если я что-то понимаю в этой жизни, они уже начали переворачивать город вверх тормашками в поисках Джо Луиса[20], так грубо обошедшегося с их почетным гостем. Я заплатил за номера до следующего понедельника; если мы рассчитаемся сегодня или примемся упаковывать веши и укладывать их в машину, это будет все равно что дать объявление в газетах о том, кто мы такие. Поэтому лучше всего будет просто тихо исчезнуть. Они проверят во всех отелях, кто внезапно сорвался оттуда или уехал, не расплатившись. Если мы не сделаем ничего такого, что привлекло бы к нам ненужное внимание, мы сможем еще некоторое время поводить их за нос.

— Да, сэр, — сказал Эрл. — Пожалуй, я немного сожалею.

— Эрл, в этой работе от сожаления нет никакого толку. Уверенность куда лучше, чем сожаление. Запомните: разум — это лучшее оружие. Думайте головой, а не быстрыми кулаками.

* * *

Повинуясь приказу Оуни, семейство Грамли и в самом деле перевернуло город вверх тормашками. У местного заправилы имелась команда парней, занимавшихся во время сухого закона проводкой караванов со спиртным, а теперь — осуществлением всех жестких мер, которые он считал необходимыми. Эта команда состояла из многочисленных Грамли, связанных между собой различными степенями родства: несколько Лютов, множество Биллов, не менее трех, а возможно, даже семь Слайделлов, а также Берн и Стив. Слайделлы Грамли считались хуже всех, и их нужно было держать порознь, поскольку они всегда подначивали друг друга убить парочку-другую лишних людей и тем самым порой портили дело.

Один Грамли посетил все гостиницы, мотели и палаточный лагерь и везде изучил — когда с полного согласия персонала, а когда и с угрозами — регистрационные книги. Другие Грамли — их было двое, Билл и Лют, — обошли публичные дома. Они порасспросили мадам и девочек, пережили попутно несколько сексуальных приключений, но этого нельзя было не ожидать. В конце концов, Грамли есть Грамли. Еще несколько Грамли проверяли водолечебницы. Другие Грамли вылавливали по городу многочисленных посыльных и монтеров связи, работавших на Оуни, и передавали им приказ держать глаза широко раскрытыми. Оуни даже велел нескольким своим парням-неграм — это были определенно не Грамли — посетить черные районы и порасспросить там, потому ни в чем нельзя быть уверенным: времена изменились, и теперь уже вполне можно допустить, что белые люди будут скрываться среди негров и, более того, даже иметь с ними общие дела. Кто знает, какие еще чудеса преподнесет сорок шестой год? Даже полиции были даны определенные рекомендации. Впрочем, Оуни ожидал от нее немногого: от копов всегда было мало толку.

Но все эти усилия ничего не дали. Не удалось раскопать никаких следов этого ковбоя. Оуни начал беспокоиться.

Поздно вечером он сидел на своей крыше, высоко над потоком машин и людей, протекавшим по Сентрал-авеню на шестнадцать этажей ниже его местопребывания. Стояла мягкая арканзасская ночь. На стеклянном столике возле него стоял стакан с мартини и лежала в пепельнице сигарета, заправленная в мундштук. Перед собой он видел стену, испещренную светящимися окнами, а это говорило о том, что отель «Арлингтон» полон сосунков с туго набитыми карманами, мечтающих о том, чтобы сделать свой вклад в благосостояние Оуни. Правее гостиницы возвышалась гора Хот-Спрингс с ее двадцатью семью скважинами горячей воды, успокаивающей души и излечивающей триппер.

В руках Оуни держал голубя — такую приятную гладкую птицу с полными жизни фиолетовыми радужками во весь глаз, с теплом, доходящим до самого сердца Оуни, с грудью, раздувавшейся от нежного воркования. Птица являлась воплощением теина и нежности.

Он пытался разобраться в своих проблемах, и ни одна из них не казалась особенно серьезной, если рассматривать ее в отдельности, но вместе, одновременно, все они слагались в довольно серьезный нажим. На него охотился Колл Бешеный Пес, он задолжал пару пуль «Гудзонским тряпичникам», он постоянно ощущал наезды Тома Дьюи, он сумел разобраться с самыми серьезными людьми из Нью-Йорка, так что все эти нынешние дела не должны были иметь никакого значения.

Однако имели. Возможно, он начал стареть.

Оуни продолжал поглаживать гладкую головку птицы, но вдруг сделал интересное открытие. Раздумывая о том, что мешало ему жить, он незаметно для себя выдавил жизнь из голубя. Птица была бесповоротно мертва.

Он бросил трупик в корзину для бумаг, одним глотком выпил мартини и ушел внутрь.

Часть 2

Дневная жара

Август 1946 года

9

В первое утро Эрл вывел группу молодых полицейских на спортивное поле, находившееся в центре городка, из недавно опустевших казарм, располагавшихся на обнесенной несколькими милями колючей проволоки территории армейских складов в Ред-Ривере. Нещадно жгло техасское солнце. Все были одеты в шорты и спортивные туфли. Он гнал их нещадно. Гнал непрерывно. Гнал вперед и вперед. Никто не выбыл. Но никто не мог сравняться с ним. Чтобы задать им ритм, он громко напевал бессмысленные песенки, которые были в ходу у морских пехотинцев:

Я не знал, но мне сказали:

Эскимо вкусней едва ли.

Ты бежишь,

Раз-два,

Словно мышь,

Три-четыре.

Их было двенадцать, молодых людей, имевших хорошую репутацию и приличную подготовку. Во время своих многолетних странствий в джунглях закона Ди-Эй завел знакомства с множеством полицейских начальников. Так что, получив это назначение, он встретился с некоторыми из них и попросил одолжить ему несколько самых способных молодых полицейских, мечтавших о большой карьере и желавших послужить во временном подразделении, которое будет проводить подготовленные по самому последнему слову тактической науки рейды под руководством живой легенды ФБР. Платить будет штат Арканзас; места откомандированных будут считаться вакантными до тех пор, пока те не вернутся в свои отделы, обогащенные новым опытом, который, в свою очередь, смогут передать коллегам. Таким образом, выиграют все. Благодаря репутации Ди-Эй недостатка в добровольцах не было.

Мальчишкам было от двадцати до двадцати шести лет; несформировавшиеся юнцы с чистыми лицами и волосами, закрывавшими глаза. Кое-кто изрядно напоминал Микки Ру-ни, которого Эрл видел в Хот-Спрингсе, но ни в ком из них не было и тени светского лоска киноактера. Зато куда больше эти серьезные дети походили на многих и многих молодых морских пехотинцев, которых ему довелось видеть живыми и мертвыми.

Когда позади осталось шесть миль, он позволил им остановиться, вытереть пот со лбов, выжать промокшие насквозь от пота майки и отдышаться. Сам он только слегка запыхался.

— Что ж, парни, у вас неплохо получается, — громко сказал он, сделал паузу и добавил: — Для гражданских.

Ответом ему был дружный стон.

Затем наступило время для очередной хитрости. Эрл знал, что он должен истребить в этих мальчишках чувство страха, сомнения, осознание собственной индивидуальности и в самый короткий срок слепить из них некое подобие единой команды. В 1930 году на Пэррис-айленде для этого требовалось двенадцать изматывающих тяжелых недель; правда, за время войны этот период смогли сократить до шести недель. Но Эрл изобрел одну хитрость, которая почти безотказно действовала в каждом взводе, в котором он служил или которым командовал, так что он не сомневался, что и здесь эта штука тоже сработает.

Он даст им новые имена.

— Ты, — сказал он, — как тебя звать?

Помимо всего прочего, Эрл в совершенстве овладел искусством принимать угрожающий вид. При желании его взгляд становился пронизывающим и холодным, а сам он, как казалось подчиненному, каким-то невероятным образом увеличивался в размерах, пока не заслонял собой горизонт. Вот и этот молодой человек попятился от него, от его мощи, его мужественности, его командирства.

— Э-э... Шорт, сэр. Уолтер Эф, — ответил двадцатилетний юноша, не отличавшийся от остальных ничем, кроме темных волос и напряженного выражения лица.

— Шорт, готов держать пари, что тебя всю жизнь звали Шорти[21]. Я прав?

— Да, сэр.

— И опять же могу побиться об заклад, что тебе это чертовски не нравилось.

— Да, сэр.

— Хмм... — Эрл демонстративно закатил глаза, как будто глубоко задумался о чем-то. — Ты бывал во Франции, Шорт?