Гаргантюа и Пантагрюэль — I - Рабле Франсуа

Правда, однако, в том, что, переодеваясь и причесываясь своим гребнем величиною в сто канн[106], усыпанным зубьями из цельных слоновых клыков, Гаргантюа стал при каждом зачесе вытряхивать больше семи снарядов, застрявших в волосах во время уничтожения леса Вед.

Отец его Грангузье, заметив это, подумал, что это вши, и сказал ему:

– Милый сын мой, неужели ты занес к нам ястребов из Монтэгю[107]. А я и не подозревал, что ты там жил.

Тогда Понократ возразил:

– Господин, не думайте, что я поместил его во вшивый коллеж, называемый Монтэгю. Я предпочел бы поместить его среди нищих святого Иннокентия, из-за ужасной жестокости и мерзости, которые я там узнал: с каторжанами у мавров и татар, с убийцами в уголовных тюрьмах и уж конечно с собаками в вашем доме обращаются гораздо лучше, чем с несчастными в этом коллеже. И будь я в Париже королем, черт меня побери, если бы я не поджег того дома и не сжег с ним вместе и принципала и надзирателей, которые допускают такую бесчеловечную жестокость у себя на глазах!

Подняв один из снарядов, он сказал:

– Это пушечные ядра, которые получил сын ваш Гаргантюа при проходе через лес Вед, благодаря предательству ваших врагов. Но и они получили за это вознаграждение, и все погибли под развалинами замка, как филистимляне от хитрости Самсона и как те, которых раздавила башня Силоамская, о чем написано в евангелии (от Луки, XIII). Я того мнения, что надо за ними идти в погоню, пока счастье за нас.

– Правда, – говорит Грангузье, – но не сейчас. Я хочу этот вечер попраздновать, и добро пожаловать!

При этих словах подали ужинать, – и сверх всего были зажарены 16 быков, 3 телки, 32 теленка, 63 молочных козленка, 95 баранов, 300 молочных поросят под чудесным соусом, 220 куропаток, 700 бекасов, 400 каплунов людюнуасской и корнваллийской породы и 1 700 жирных экземпляров других пород, 6 000 цыплят и столько же голубей, 600 рябчиков, 1 400 зайцев, 303 штуки дроф и 1 700 каплунят.

Дичи не могли достать сразу в таком количестве; было 11 кабанов, присланных аббатом из Тюрпенэ, 18 штук красного зверя – подарок г-на де-Гранмона; затем 140 фазанов – от сеньора Дезессара; несколько дюжин диких голубей, речной птицы, чирков, выпи, кроншнепов, ржанок, лесных куропаток, казарок, морских уток, чибисов, диких гусей больших и карликовых, а также хохлатых цапель, аистов, стрепетов и фламинго с красным оперением, красношеек, индюшек; в добавление было несколько сортов похлебок.

Кушаний было в изобилии, и они были приготовлены добросовестно Фрипесосом, Ошпо и Пильвержюсом[108].

Жано, Микель и Верренэ подали хорошо выпить.

ГЛАВА XXXVIII. Как Гаргантюа съел в салате шестерых паломников

Ход событий требует рассказать о том, что случилось с шестью паломниками, которые пришли из Сан-Себастьяна, близ Нанта, и, чтобы найти себе на эту ночь (из страха перед неприятелем) убежище, спрятались в саду, в горохе, между капустой и латуком. Гаргантюа почувствовал жажду и спросил, нельзя ли найти латука, чтобы сделать салат. Услышав, что латук здесь растет самый большой и самый лучший во всей стране, – величиною со сливовое или ореховое дерево, – он пожелал нарвать его сам и принес в руках, сколько захотелось; и вместе с латуком – шестерых паломников, которые так испугались, что не решались ни кашлянуть, ни вымолвить слова.

Пока салат промывался в источнике, паломники шептались друг с другом:

– Что нам делать? Мы тут потонем, в этом латуке. Не заговорить ли нам? Но если заговорить, он нас убьет как шпионов!

Пока они так рассуждали, Гаргантюа положил их вместе с латуком в салатник, размерами в систойскую бочку, и вместе с маслом, уксусом и солью начал есть, чтобы подкрепиться перед ужином, и уже проглотил пятерых паломников. Шестой оставался в салатнике, спрятавшись под лист салата, из-под которого, однако, выглядывал его посох. Грангузье, увидев его, сказал:

– Я думаю, что это рожок улитки, не ешьте ее.

– Почему? – говорит Гаргантюа. – В этот месяц улитки бывают хороши.

И, потащив посох, с ним вместе поднял паломника и проглотил его. Потом отхлебнул ужасающий глоток белого вина и стал ждать, пока подадут ужин.

Проглоченные таким образом паломники, как могли, выбрались из-под жерновов его зубов и думали, что их посадили в заключение в подземелье. А когда Гаргантюа делал свой глоток, они уже испугались, что потонут у него во рту; винный поток почти унес их в пропасть его желудка; однако, прыгая с помощью посохов, как паломники св. Михаила, они выбрались на свободу, на края зубов. К несчастью, один из них, исследуя посохом местность, чтобы увериться в безопасности, грубо ударил в дупло одного пустого зуба, затронув челюстной нерв, чем причинил Гаргантюа очень сильную боль, и тот начал кричать от бешенства. Чтобы уменьшить боль, он приказал подать свою зубочистку и, побежав к ореховому дереву, выковырял господ паломников. Одного ухватил за ноги, другого за плечи, третьего за суму, четвертого за кошель, пятого за перевязь, а беднягу, который ушиб его посохом, зацепил за гульфик.

Это было для Гаргантюа великим счастьем, потому что тот проткнул ему гнойную опухоль, которая мучила его с того времени, как они прошли Ансени. Вытащенные паломники во всю прыть побежали через сад, а у Гаргантюа сразу прошла боль.

Тут Эвдемон позвал его ужинать, потому что все было готово.

– Я пойду, – сказал Гаргантюа, – отолью свою боль.

И он помочился так обильно, что моча его перерезала паломникам дорогу, и они были вынуждены перебираться через большой поток.

Проходя оттуда по опушке рощи, все они (исключая Фурнилье) попались в западню, сделанную, чтобы ловить волков, из которой вырвались благодаря искусству Фурнилье, который разорвал все шнуры и все веревки. Выйдя оттуда, на остаток ночи они расположились в какой-то хижине около Кудрэ, и тут один из их товарищей, по имени Усталый Пешеход, утешал их добрыми словами в их несчастье, осведомив их, что это приключение было предсказано Давидом в псалме: – «Когда восстали люди на нас, – могло быть, что живыми проглотили бы нас», – это когда нас съели в салате с солью, – говорил он. – «И так как ярость их распалялась на нас, – может быть, вода поглотила бы нас», – это когда он делал свой большой глоток… «Быть может, душа наша переходит течение вод непреоборимое»… – это когда мы переходили через великую топь его мочи, которой он перерезал нам путь. «Благословен господь, не давший нас в добычу их зубам. Душа наша, как воробей, захвачена была охотничьим силком», – это когда мы попали в западню. «Западня была разрушена», – с помощью Фурнилье, – «и мы стали свободны. Помощь и защита наши», и т. д.

ГЛАВА XXXIX. Как чествовал монаха Гаргантюа и какие прекрасные речи говорил за ужином

Когда Гаргантюа сел за стол, и первые куски были проглочены, Грангузье начал рассказывать об источнике и причине войны, возникшей между ним и Пикрошолем; он подошел к тому месту рассказа, как брат Жан восторжествовал при защите садов аббатства, и восхвалял его подвиги превыше подвигов Камилла, Сципиона, Помпея, Цезаря и Фемистокла. Тогда Гаргантюа попросил немедленно послать за монахом, чтобы посоветоваться с ним о том, что теперь делать. По его желанию, дворецкий отправился за монахом и весело привел его с древком от креста на муле Грангузье. Когда он прибыл, его встретили тысячами ласк, тысячами объятий, тысячами приветствий… – Ага, брат Жан, друг мой! – Брат Жан, мой сватушка! – А, чорт возьми, брат Жан, давай обнимемся!

И брат Жан шутил и смеялся. Никогда не было такого вежливого и учтивого человека!

– Ну, ну, – говорил Гаргантюа, – скамейку тут поставьте, с этого края, рядом со мной.

– Я тоже так хочу, – говорит монах, – раз вам угодно. А ну-ка, паж, воды! Лей, дитя мое, лей! Вода освежит мне печень. Давай сюда, я прополощу себе горло.