Проклятие рода - Шкваров Алексей Геннадьевич

- А кабы я вместо Ваньки? – Опять по спине проползло мерзкое, холодное, в душу забралось, заскребло там, заворочалось, коготками страха цепляя. – Прыгнул кто спасать? – Скосил глазами влево – вправо, голову не поворачивая. Зубы стиснул, чтоб не застучали предательски. На него никто и внимания не обращал. Все вниз смотрели, как смельчак вытягивал уже Ваньку на берег. – Коня давай! – Ткнул холопа ближнего. – В кремль возвращаемся. – В седло поднявшись, добавил. – Того молодца ко мне привести. Отблагодарю за спасение друга моего. – Коня повернул к воротам.

Навстречу дьяк Казарин Дубровский спешил. Вот ведь черт попутал, не успел. На дворе прицепился, как репей кто-то, уж и не упомнишь, пока отпихивался, а великий князь-то, вона нетерпеливый, рванул прямо на торжище, и беда приключилась. Как крик людской услышал, казалось не у себя, у коня ноги отнимутся. С жизнью прощался, ан нет, жив Иоанн Васильевич, вот радость-то! Взгляд дьяка метался, прятался, боялся с великокняжеским встретится. С коня, да в ноги скорей.

- Батюшка! Пощади! Не усмотрели!

- В кремль! – Приказал еще раз Иоанн.

Ваньку спасенного вместе с удальцом - новгородцем холопы уже приняли, в шубы закутали, на коней посадили, да повели за собой сквозь толпу восторженную. Шапки вверх взлетали, славили Сеньку Опару.

Вечером Болдырь, Кудеяр и Сенька на берегу сидели у кострища. Шуба, с царского плеча полученная на земле валялась, на ней и расположились. Друзей рыбаки накормили, а Опару великий князь потчевал.

- Видал? Самого? – Не терпелось узнать.

- Да, как тебя. – Лениво цедил сквозь зубы Семен. Сплюнул тонко и длинно. Зашипело на углях.

- Не томи, рассказывай! – Казак потянул за рукав.

- Каков он? – Не удержался и Кудеяр.

- Высок, тощ, зол на всех. – Процедил скупо Семен. Потом добавил. - Да страха много. Хотя от злобы и сила великая сидит… Жаром пышет прямо. Так бы и изжарил любого.

Ладья мимо проплывала, с нее окликнули:

- Эй, Семен, почто боярина спас?

- На шубу польстился! Эвон, зима скоро. – Отозвался.

- Дык, сам бы на Волгу сходил. Одним боярином меньше, всем воли больше.

- Плыви себе с Богом! Не досуг мне. – Сенька махнул рукой.

- Бывай! – Донеслось сквозь скрип уключин.

- И тебе не хворать!

Ладья растаяла в вечернем сумраке.

- Ну! – Болдырь опять за рукав дернул.

- Отцепись!

- Не репей, чтоб цепляться! Говори!

- Расспрос учиняешь?

- Да уж кабы… как шелковый заговорил бы… - Казак начал злиться.

- Хватит собачиться! – Оборвал их Кудеяр. – Не тяни, Семен, сказывай право.

- Завтра! – Кивнул головой Опара.

- Что завтра?

- Завтра увидим.

- Что увидим-то?

- Сегодня меня сперва Мстиславский к себе звал. – Неторопливо начал рассказ. - Да от него сразу к великому князю обедать повели. Вот и потолковали. Жаловался на непокорность новгородскую. Допытывал откуда она. Мол, с ласковым словом хотел, а мы, дескать… А глазищи горят, так и жег насквозь, только я-то не соломенный, не вспыхну. Я ему про дьяков, да бояр вороватых. Дескать, их народ не любит, от них заступа ищет, на одного великого князя надежа. А то, что ему люд новгородский не приветен показался, так оттого, что не признали. Мало люди его видели. А тут и он мне про бояр. Нужда у него в деньгах сильная. Бояре, рек, здорово казну великокняжескую обобрали. Тут и говорю ему: «Удали, мол, всех из палаты. Тебе, да князю твоему Мстиславскому, поведаю тайну». Насторожился сразу, посмотрел, прям опять прожечь насквозь хотел. А в глазах-то пламень иной - страх затаенный. Боится, знать с людьми-то без псов своих подручных… После с князем Ванькой переглянулся, тот кивнул. Тогда приказал, вышли все вон. Тут и поведал я ему про тайник соборный, золото митрополичье.

- Какое золото? – Переспросил казак.

- В Святой Софии, на хорах, на самой верхотуре, тайно держат казну митрополичью.

- А ты откуда ведаешь?

- Да уж, ведаю. – Усмехнулся парень. – Взломают завтра, сперва попы узнают, завоют, в колокола ударят, за ними люд новгородский поднимется, не простят ему. Тогда и сокрушим их всех!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

- Для того и в реку прыгал? Хитер! – Восхитился казак. Хлопнул по плечу Опару. Тот поморщился.

- А коня княжеского, кто столкнул? – Кудеяр спросил.

Семен улыбнулся хитро.

- Так я ведь рядом стоял. На рубахе орех, как на грех, от чертополоха повис. Гляжу, зад лошадиный маячит, на меня напирает. Ну, я под хвост и сунул, чтоб не затоптал сироту.

- А как сам Иоанн оказался бы на коне том?

- Тогда б и не прыгал за ним! Пусть сам выплывает. – Развел руками.

- А жаль… - Покачал сокрушенно головой Кудеяр.

- Не с руки было, да и раздумывать некогда. – Пожал плечами Сенька. – А ведь он то ж допытывал.

- Кто?

- Да, Иоанн. То ж спрашивал – прыгнул бы, аль нет.

- А ты?

- Вестимо прыгнул – ответил. - Семен засмеялся. – Поднимайтесь. – Неожиданно вскочил на ноги, словно вспомнил что-то. – Схорониться нам надобно. Неровен час, людей своих пришлет великий князь. Отблагодарить мечом захочет.

- Отобьемся! – Махнул рукой Болдырь. Казака разморило от добрых вестей, да сытной ухи, что угостили их рыбаки, пока Семена дожидались.

- Трое нас, а их может много навалиться. Береженого Бог бережет. Нам еще наши животы сгодятся днем завтрашним, когда главное начнется. Вставай, говорю. – Пнул легонько казака.

- Куда пойдем-то? – Пробурчал Болдырь, с неохотой поднимаясь.

- На Кудыкину гору. К Истомке – кожемяке отведу вас.

- Далеко твоя Кудыкина гора?

- Не-а. – Зевнул Сенька. – На Рогатице. – Засмеялся, видя недоверчивый взгляд казака. – Да, придумал я Кудыкину гору, а Рогатицей улицу зовут.

- Геть, бесов сын! – Усмехнулся в ответ Болдырь. – Веди уж.

Хорошо спалось на сене свежескошенном, да пробужденье было невеселым.

- Вставайте! – Растолкал приятелей Сенька. – Ушел проклятый Иоанн! – За спиной ушкуйника стоял молчаливый чернобородый Истома, под чьим кровом заночевали друзья. Кожемяка кивнул головой, подтверждая слова товарища.

- Как? – Сон вмиг улетучился. Болдырь аж на ноги вскочить хотел, да не устоял на сене, повалился на бок.

- Ночью казну они взяли. – Злой Опара словно рубил слова. – Дьячка приходского, что в храме по случаю оказался, тут же запытали. Ныне помирает он у рудомета Мишки Никитина по соседству. Выдал все под пыткой. Казну взяли и во тьму, аки тати скрылись. На Москву подались. Татарва проклятая! – Бросил в сердцах.

- Почему татарва? – Не понял Кудеяр.

- Словно набег татарский. – Хмуро пояснил ему, выбравшийся из сена, Болдырь. – Налетели саранчой, пограбили и тут же ушли, чтоб не нагнали.

Мрачный Опара кивнул головой – верно говоришь.

- И что теперь? – Кудеяр даже растерялся. Вроде так все складно выходило.

- Теперь…, - задумался казак, - первая кровушка пролилась… А попы твои? В набат не вдарили? – На Семена посмотрел пристально. Парень опустил голову, кулаки сжал, желваки заходили.

- Поздно опомнились! Чего звонить-то ныне… по ком…

- На Москву подаваться надо! – Вдруг осенило Кудеяра. Юноша тряхнул решительно кудрями. – На Москве его достанем! А нет, так… - замолчал, не зная, а что иначе-то делать.

- Спалим Москву поганую! – Неожиданно изрек Истома.

- Точно! – Подхватил казак. – Дотла спалим. Собирайте ватагу! Лошадей надобно. Мечей. Огневой снаряд найдется?

Семен кивнул.

- Грамоту бы какую надобно. – Подал голос Кудеяр. – Вон, пока ехали с Ивангорода, сколь раз останавливали нас. А до Москвы и подавно застава на заставе будет.

- Верно, брат, мыслишь. – Похвалил его Болдырь. И Семену. – Что скажешь?

Снова подал голос кожемяка:

- С митрополичьего двора грамоту достанем. Дьяк там есть, Семейка Емельянов, он пособит. Половину в рясы нарядим. Остальные – вои. Дескать, к митрополиту Макарию от нашего владыки на Москву едем с дарами. На телегу кож возьмем, тамошним трушникам сдадим после.