Живописец душ - Ильдефонсо Фальконес де Сьерра

18

Уже наступил ноябрь, и в какой-то вечер, холодный, сырой и темный, когда Далмау торопливо шагал к себе домой и дыхание его, превращаясь в пар, сливалось с гнилостным туманом, поднимавшимся над улицей, три или четыре человека окружили его. Он шел рассеянно, придумывая следующую картину для Народного дома, поэтому со всей наивностью сказал «извините» тому, кто преграждал ему путь, и попытался его обойти. И получил удар кулаком под дых.

– Еретик! – зазвенело по переулку.

Далмау согнулся пополам, держась за живот, судорожно глотая ртом воздух, который никак не попадал в легкие. Пощечина заставила его резко повернуться вправо.

– Похабник! Бог не смилуется над тобой. Смерть тебе!

Далмау попробовал разогнуться. Но тело не слушалось, и он весь сжался в ожидании очередного удара. Вместо этого прозвучал выстрел; не громовой, раскатистый, а какой-то дребезжащий. Далмау даже не понял, что стреляют; а нападавшие – да.

– Нас атакуют!

Еще выстрел. Нападавшие удрали, на прощание стукнув Далмау по затылку и пригрозив ему:

– Мы еще вернемся, сукин ты сын. Ты оскорбил Бога, его служителей и его паству, это не сойдет тебе с рук. Тебе конец.

Они исчезли в тумане. Далмау наконец выпрямился, отдышался и прислонился к стене, когда к нему подбежали два молодых бойца. «С тобой все в порядке?» «Тебя не покалечили?» Его забросали вопросами, принялись ощупывать, расстегнули пальто, дабы удостовериться, что он не ранен.

– Все в порядке, – успокоил их Далмау. – Кто вы? – все-таки спросил, хотя, наверное, и знал ответ.

Его довели до дома, наперебой давая советы. «Не ходи никуда без нас». «Кто-то всегда будет рядом, или у твоего дома, или у Дворца». «Как это – почему? – удивился вопросу один из них. – Потому, что Леррус так велел. Чтобы мы за тобой присмотрели, защитили тебя». В Народном доме Далмау предупреждали: католики могут напасть на него из-за картины. Надо соблюдать осторожность. Все было так, как в первый раз, когда Маравильяс явилась перед ним и пересказала разговоры, которые слышала на церковной паперти в Барселонете. И сейчас он несколько дней осторожничал, не так долго, как после предупреждения trinxeraire, а потом расслабился. К счастью для него, «молодые варвары» не зевали.

Ни в одной газете не появилось сообщения о перестрелке в Сан-Пере. Несколько выкриков и пара выстрелов – не новость для города, где в течение 1907 года на улицах взорвали семнадцать бомб и двадцать один человек погиб. Полиция не в силах была остановить террор, который, по общему мнению, устроили анархисты, и даже приказ держать консьержку в каждом подъезде, чтобы туда не могли подложить бомбу, трудно было назвать действенной мерой. И домовладельцы не нанимали консьержек, и бомбы подкладывали не только в подъезды; излюбленными местами для террористов стали общественные туалеты на Ла-Рамбла; их в конечном итоге убрали, дабы избежать покушений. Ввиду подобного бессилия властей ассоциации промышленников и корпорации потребовали создать частную полицию, помимо государственной, управлявшейся из Мадрида, и в этом году замысел воплотился в жизнь; был нанят инспектор из Скотланд-Ярда, Чарльз Арроу, который не говорил ни по-кастильски, ни по-каталански, однако создал Бюро криминальных расследований с персоналом, явно недостаточным для такого города, как Барселона, и без каких-то особых компетенций; как и предсказывали газеты, Бюро продержалось недолго и не добилось особых успехов.

И если англичанин Арроу был призван спасти Барселону, то Эмма, как считали все, должна была заботиться о спасении Далмау, поскольку «молодые варвары» – телохранители сообщали ей обо всем, что творилось вокруг художника.

– Зачем вы мне все это рассказываете? – в ярости накричала она на ребят, когда те пришли к ней с докладом в вечер перестрелки.

Молодые бойцы заколебались.

– Ты ведь наш командир, – объяснил наконец один.

– Приказ Лерруса, – уточнил другой, пожимая плечами.

– Приказ Лерруса, – подтвердил Ромеро, когда Эмма побежала наверх, в кабинеты, чтобы выяснить все до конца.

– Но я тут ни при чем. Почему Висенс не займется этим?

– Приказ Лерруса, – повторил секретарь, уже собираясь захлопнуть дверь перед ее носом. – Пожалуйся ему, своему папочке, – добавил с насмешкой.

Эмма знать ничего не хотела о Далмау, который вихрем ворвался в ее жизнь. Вспоминала, как искренне он расхваливал ее на открытии картины, как был настойчив, несмотря на брань; но чаще всего на ум приходило его внезапное появление в разгар стычки с католиками. Губы Эммы невольно изгибались в улыбке, когда она вспоминала, с каким пылом и как неловко Далмау бросился в битву. С криком накинулся на карлиста, выставив вперед кулаки. Попытался нанести удар, но противник легко уклонился. Эмма испугалась, что карлист на нем места живого не оставит, но «молодые варвары» пришли на помощь. Потом он радовался как ребенок, шагал в обнимку с бойцами и республиканцами, такой довольный, будто один обратил врагов в бегство. Эмма неистово затрясла головой: еще чего не хватало – улыбаться, испытывая чувства, которые лучше от себя прогнать. Она была не готова к каким бы то ни было отношениям, все тело ее напрягалось при одной мысли. Тысячу раз отреклась она от мужчин! Ее едва-едва оставили в покое благодаря прилюдно высказанному уважению и поддержке Лерруса, а Энграсия, другая повариха второго класса, во всех подробностях передала Эмме визит Хосефы в кухню.

Теперь никто ее не беспокоил. Эспедито смотрел на нее как на пустое место, но все прочие с ней обращались любезно, даже ласково, будто она только что прошла через крайне суровое испытание. С Хосефой она это не обсуждала. Когда Энграсия рассказала ей