Диалектика капитала. К марксовой критике политической экономии. Процесс производства капитала. Том 1. Книга 2 - Николай Васильевич Сычев

точную калькуляцию – основу всех последующих операций, что позволило упорядочить рациональную организацию труда, приведшей к рациональной трансформации социальной структуры общества, связанной с появлением новых классов – крупных промышленников (буржуазии) и свободных наемных рабочих[1098].

В этой связи М. Вебер указывал, что проблема капитализма может быть рассмотрена в двояком аспекте: 1) экономическом, поскольку капиталистическая деятельность имела место на всех стадиях всемирной истории культуры и меняла только свою форму, а потому существовали разные типы капитализма: авантюристический, торговый, ориентированный на войну (очевидно, в духе прусского милитаризма); 2) культурно-историческом (заметим, первый аспект есть по своей сути исторический, специфику которого почему-то игнорирует автор), в рамках которого внимание акцентируется на происхождении буржуазного промышленного капитализма с его рациональной организацией свободного труда. Иными словами, в рамках этого аспекта нужно выяснить, почему возникла западная буржуазия, деятельность которой связана с подобной организацией труда, но не сводимой полностью к ней. При этом следует иметь в виду, что сама по себе буржуазия появилась до возникновения специфически западного капитализма, правда, только на Западе.

Согласно М. Веберу, этот капитализм в значительной степени связан с развитием техники и созданными ею новыми возможностями, благодаря присущей ему рациональности. Последняя обусловлена наличием исчисляемости решающих технических факторов, которые образуют основу точной калькуляции. Это означает, что такая рациональность покоится на своеобразии западной науки, прежде всего, естественных наук с их рациональным математическим обоснованием и точными экспериментальными методами. В свою очередь, развитие этих наук и основанной на ней техники стимулировалось и стимулируется ныне рядом факторов: практическим применением в капиталистической экономике результатов естественнонаучного исследования, утверждением нового социального устройства западного общества, имманентной ему рациональной структуры права и управления.

Поясняя свою мысль, М. Вебер подчеркивал, что во всех этих «своеобразных явлениях речь, очевидно, идет о специфическом «рационализме», характеризующем западную культуру. Между тем в это понятие можно вкладывать самый различный смысл … Существует, например, «рационализация» мистического содержания (то есть такого отношения к жизни, которое с иных точек зрения представляется специфически «иррациональным»), но также и рационализация хозяйства, техники, научного исследования, воспитания, войны, права и управления. Более того, и в рамках каждой подобной области, «рационализация» может быть проведена с самых различных точек зрения при различной целенаправленности, причем то, что с одной точки зрения является «рациональным», с другой – может оказаться «иррациональным». Поэтому во всех культурах существовали самые различные рационализации в самых различных жизненных сферах. Характерным для их культурно-исторического различия является то, какие культурные сферы рационализируются и в каком направлении. Следовательно, вопрос вновь сводится к тому, чтобы определить своеобразие западного, а внутри него современного западного рационализма, и объяснить его развитие. Любая подобная попытка толкования должна ввиду фундаментального значения экономики принимать во внимание прежде всего экономические условия. Однако нельзя упускать из виду и обратную каузальную связь. Ибо в такой же степени, как от рациональной техники и рационального права, экономический рационализм зависит и от способности и предрасположенности людей к определенным видам практически-рационального жизненного поведения. Там, где определенные психологические факторы служат ему препятствием, развитие хозяйственно-рационального поведения наталкивается на серьезное внутреннее противодействие. В прошлом к основным формирующим жизненное поведение элементам повсюду относились магические и религиозные идеи и коренившиеся в них этические представления о долге»[1099].

Отсюда видно, что здесь затрагиваются вопросы, касающиеся, во-первых, трактовки рационализации как общего явления, присущего разным областям человеческой деятельности. Не определяя сущности этого явления, М. Вебер сразу «взял быка за рога», т. е. выделил различные виды рационализации: мистическую, хозяйственную (экономическую), техническую, научную, воспитательную, военную, правовую и управленческую. Указывая на взаимосвязь между ними, автор утверждал, что в каждой области человеческой деятельности рациональное может стать иррациональным и наоборот. Однако столь категоричное утверждение лишь постулируется, поскольку автор не объяснил, каким образом осуществляются эти процессы.

Во-вторых, своеобразия современного западного рационализма. Не определяя опять-таки сущности последнего, М. Вебер указывал на фундаментальную значимость экономики и экономических условий в общественной жизни, с одной стороны, и воздействие на нее неэкономических факторов, с другой. По его мнению, решающую роль в этом воздействии играют не социально-политические и правовые факторы, а психологические, которые предопределяют хозяйственно-рациональное поведение людей.

В-третьих, прежних экономических систем, в которых основными элементами, определявшими подобное поведение людей, являлись магические и религиозные идеи и коренившиеся в них этические представления о долге как неотъемлемом атрибуте человеческой деятельности.

Переходя к более подробному рассмотрению специфики современного западного рационализма, М. Вебер отмечал, что она обусловлена отнюдь не экономическим базисом, а особенностями хозяйственного мышления людей, их «этосом», т. е. духовным порядком жизни. Этот порядок определяется прежде всего религиозным вероисповеданием и социальным расслоением населения, ставших отправным пунктом возникновения протестантской этики. Ее основы были заложены Реформацией, которая «означала не полное устранение господства церкви в повседневной жизни, а лишь замену прежней формы господства новой; причем замену господства необременительного, практически в те времена мало ощутимого, подчас едва ли не формального, в высшей степени тягостной и жесткой регламентацией всего поведения, глубоко проникающей во все сферы частной и общественной жизни»[1100].

Подобная регламентация, предопределявшая рациональное поведение всех социальных слоев населения в экономической сфере общества, утвердилась в процессе реформационного движения, направленного против католицизма. Сторонников этого движения стали называть протестантами[1101].

Как известно, наиболее крупными идеологами реформационного движения были М. Лютер (Германия) и Ж. Кальвин (Швейцария), бросившие вызов католической церкви. Положив в основу своего вероучения догмат о достижении «небесного спасения» посредством личной веры, а не посредством подчинения авторитету церкви, М. Лютер утверждал, что всякая профессиональная деятельность человека в мирской жизни есть исполнение религиозного долга.

В качестве исходного пункта вероучения Ж. Кальвина выступает догмат о «предопределении». Суть его состоит в том, что еще до рождения человека бог изначально предопределяет кому «спастись», т. е. идти в рай после смерти, а кому «погибнуть», т. е. идти соответственно после смерти в ад. Поэтому только своим послушанием богу человек может добиться в повседневной жизни экономического благополучия, в противном случае он обречен на неудачу.

Рассмотрев весьма обстоятельно религиозные воззрения этих (как, впрочем, и других) идеологов Реформации, М. Вебер считал, что лютеранство и кальвинизм стали основой формирования главных принципов протестантской этики. К ним он относил разумный аскетизм, трудолюбие, бережливость, стремление к накоплению богатства, скромность, честность, аккуратность в ведении дела.

По мнению М. Вебера, именно эти принципы обусловили возникновение духа капитализма. Определяя содержание последнего, автор опирался на следующее высказывание американского экономиста Б. Франклина: «Помни, что время – деньги …

Помни, что кредит – деньги. Тот, кто оставляет у меня еще на некоторое время свои деньги, после того как я должен