Война мага. Том 4: Конец игры - Ник Перумов

Пока думай, что я — твой друг, раз атаковал твоих врагов. Хотя, конечно, у подобного тебе создания друзей нет и быть не может».

Игнациус заложил руки за голову, покачался с носки на пятку. Подумал, взглянул на Спасителя, и поспешно опустился на колени.

Ему это наверняка понравится. Самые могущественные силы более всего падки на грубые, простые символы поклонения.

Так что собирай своих мертвецов, Спаситель. Мне нетрудно отбить Тебе десяток-другой поклонов. А протянешь руки — имеется чем дать по пальцам.

А вообще уже пора поставить последнюю точку и убираться отсюда. Вытащить, что ли, Клару из заварушки с красно-зелёными? В конце концов, Алмазный и Деревянный Мечи пригодятся и самому мессиру Архимагу.

Хотя бы как украшение на стену.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Когда легионы маршируют, сердце мирного обывателя радуется.

Во всяком случае, именно с этих слов начинался эдикт одного из прошлых Императоров, предписывавший всем тягловым сословиям при прохождении имперского войска через места их, сословий, проживания, со всей спешкой выбегать на улицы, становясь в ряды и возглашая хвалу храбрым воинам с их командирами.

Сейчас армия Императора тянулась через опустевшую, разорённую страну. Здесь не успели побывать козлоногие, здесь не хозяйничали пираты — но пресловутая Конгрегация за недолгий срок правления успела выжать из пахаря с мастеровым все соки. «Общественные работы», строительство укреплений, бесконечные поборы, да деньгами, никак не натурой! — и люди побежали. Иные — на юг, но куда больше двинулось на восток, подальше от драки, справедливо полагая, что при таких обстоятельствах Семандра окажется меньшим злом.

Бароны, разумеется, пытались перехватывать беглецов и возвращать на место. Восстание зрело, и не вспыхнуло лишь потому, что легионы под знаменем Василиска сами перешли в наступление.

Большая часть войск Конгрегации оказалась в глубоком тылу Императора, в окружённом, но не осаждённом Мельине. Оставленные там когорты Скаррона, из испытанного Девятого Железного, как могли, создавали видимость многочисленной армии, готовящейся к немедленному приступу: маршировали отдельные манипулы со значками других легионов, копались рвы, валились деревья, возводились контрвалационная и циркумвалационная линии, строились мощные осадные башни, особо дальнобойные катапульты и требушеты.

Бароны пока что не дерзали высовываться из-за мельинских стен, но долго обман, конечно же, не продержится. Шестьдесят сотен легионеров не смогут вечно изображать семидесятитысячную армию.

Остальные силы мятежников, удерживавшие северные города — Гунберг, Остраг, Ежелин — готовились к отпору. Баронские разъезды медленно пятились, оттягиваясь назад перед выдвинувшимися кавалерийскими турмами Императора.

Арсинум сохранил верность правителю Мельина. Горожане так и не открыли ворота, несмотря на все посулы присланного баронского отряда и угрозы магов. Сидельцы немало претерпели — на их головы обрушивался огненный дождь, дома горели, мощный взрыв разнёс ворота и город бы наверняка пал, не возведи защитники заблаговременно вторую, временную стену — штурмующие упёрлись в засыпанные землёй срубы, соединённые тройным частоколом, и, понеся потери, откатились.

Магов было мало, они требовались для отпора козлоногим, ещё больше их застряло во взятом Мельине — лежащий на отшибе Арсинум бароны оставили в покое «до лучших времён», справедливо полагая, что город и так никуда не денется и что сперва надо справиться с Императором.

Сейчас от Арсинума дальше на север, на Ежелин, наступали два легиона из пришедших с Тертуллием Криспом, Десятый и Двенадцатый. Третий и Пятый присоединились к главным силам.

Империя давно не собирала такой армии, со времён битв с Семандрой на Свилле и Суолле. Первый, Второй, Третий, Пятый, Шестой, Одиннадцатый и Пятнадцатый легионы вместе с испытанным хирдом гномов.

Семь легионов наступали восточным трактом, пролёгшим через Гунберг на Остраг. Арсинум выстоял, но Гунберг баронам удалось захватить — не без помощи Радуги, конечно.

Император ехал по главе Первого легиона, Серебряных Лат, шагавших в армейском авангарде, и на все уговоры Клавдия, объединившегося с Сежес, лишь качал головой.

Наступала осень, обычная мельинская осень, безо всяких грозных предзнаменований, коими так изобиловала та, знаменитая, закончившаяся страшной битвой Алмазного и Деревянного Мечей у стен Мельина. С северо-запада, от Хребта Скелетов и Царь-горы, дули холодные ветры. Правда, восток теперь оставался чистым — чудовищный Смертный Ливень сгинул, словно его никогда и не бывало. И, с усмешкой рассказывала Императору Сежес, уже нашлись такие поселяне, что сетуют на «новую напасть» — мол, раньше-то землица куда лучше родила, не в пример нонешней! Ну и что, что прятались, да каждую щелочку в крыше камнем да извёсткой забивали — зато какие урожаи поднимались! А теперь гнись втрое больше, навоз на поля вози, спину ломай… — Таковы простолюдины, — философски закончила чародейка. — Им бы лишь на печи валяться. А как работать — так нет, не надо, уж лучше мы Смертный Ливень потерпим. Ещё и хорошо, покуда он лупит, никуда ходить не надо, а с голодухи не помрём. Особенно если на лавку забиться, да одеялом накрыться. Можно, как медведь, пол-осени проспать.

Сеамни лишь тихо улыбалась. Последние две недели она вдруг сделалась как-то по-особенному спокойной и умиротворённой. «Всё будет хорошо», только и повторяла она.

Ночами она прижималась к Императору и не спала. В какой бы момент он ни приоткрыл веки — на него в упор смотрели огромные миндалевидные глаза Дану. Пристально, неотрывно. Словно запоминая всё, до мельчайшей чёрточки.

…А призналась она, лишь когда перед легионами замаячили башни славного Гунберга, густо увешанные для поднятия боевого духа штандартами и вымпелами Конгрегации.

Император, как, наверное, все мужчины и до него, и после, сперва вытаращил глаза. А потом — нет, он не бормотал «как же так, ты ж говорила, ничего не будет…», не изображал бурную, но фальшивую радость, и даже не совершил сакраментального Возложения Мужской Длани на Лоно Любимой.

Просто стоял рядом с Сеамни, закрыв глаза и вдыхая пряный, нечеловеческий, тонкий аромат её волос цвета воронова крыла.

С левой руки медленными каплями, пятная ковёр походного шатра, уже привычно сочилась кровь.

— Я в тягости, — одними губами повторила Сеамни. — Да, знаю, что невозможно. Что никогда не случалось. А оно возьми и случись. Со мной. Не хочу ни о чём сейчас думать. Жалеть, сокрушаться, загадывать. Хочу ждать и радоваться. Слушать, как он растёт. Мы, Дану, это умеем — куда лучше, чем люди.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});