Замогильные записки Пикквикского клуба - Чарльз Диккенс

— Однажды, господа, имѣлъ я честь обѣдать y лорда-канцлера, — продолжалъ м-ръ Пелль. — За столомъ сидѣло насъ только двое, онъ да я; но все было устроено на самую широкую ногу, какъ будто состояло присутствіе изъ двадцати человѣкъ: большая государственная печать лежала на подносѣ, и джентльменъ въ парикѣ съ косой хранилъ канцлерскій жезлъ. Былъ онъ въ рыцарской бронѣ, съ обнаженной шпагой и въ шелковыхъ чулкахъ… все какъ слѣдуетъ, господа. И вдругъ канцлеръ говоритъ: — "Послушайте, м-ръ Пелль, въ сторону фальшивую деликатность. Вы человѣкъ съ талантомъ; вы можете, говоритъ, водить за носъ всѣхъ этихъ олуховъ въ коммерческомъ судѣ. Британія должна гордиться вами, м-ръ Пелль". Вотъ такъ-таки онъ и сказалъ все это слово въ слово, клянусь честью. — "Милордъ, говорю я, вы льстите мнѣ". — "Нѣтъ, м-ръ Пелль, говоритъ онъ, — будь я проклятъ, если я сколько-нибудь лгу".

— И онъ дѣйствительно сказалъ это? — спросилъ м-ръ Уэллеръ.

— Дѣйствительно, — отвѣчалъ м-ръ Пелль.

— Ну, такъ парламентъ мотъ бы его за это словцо притянуть къ суду, — замѣтилъ м-ръ Уэллеръ. — И проболтайся такимъ манеромъ нашъ брать извозчикъ, вышла бы, я полагаю, такая кутерьма, что просто — наше почтеніе!

— Но вѣдь вы забываете, почтеннѣйшій, — возразилъ м-ръ Пелль, — что все это произнесено было по довѣренности, то есть, подъ секретомъ.

— Подъ чѣмъ? — спросилъ м-ръ Уэллеръ.

— Подъ секретомъ.

— Ну, это другая статья, — сказалъ м-ръ Уэллеръ послѣ минутнаго размышленія: если онъ проклялъ себя по довѣренности, подъ секретомъ, такъ нечего объ этомъ и распространяться.

— Разумѣется, нечего, — сказалъ м-ръ Пелль. — Разница очевидная, вы понимаете.

— Это сообщаетъ дѣлу другой оборотъ, — сказалъ м-ръ Уэллеръ. — Продолжайте, сэръ.

— Нѣтъ, сэръ, я не намѣренъ продолжать, — отвѣчалъ м-ръ Пелль глубокомысленнымъ тономъ, — Вы мнѣ напомнили, сэръ, что этотъ разговоръ происходилъ между нами по довѣренности, съ глазу на глазъ, и, стало быть… — Я должностной человѣкъ, господа. Статься можетъ, что меня уважаютъ за мою профессію, a статься можетъ, и нѣтъ. Другимъ это лучше извѣстно. Я не скажу ничего. Уста мои безмолвствуютъ, милостивые государи, и языкъ прилипаетъ къ гортани моей. Ужъ и безъ того въ палатѣ сдѣланы были замѣчанія, оскорбительныя для репутаціи благороднаго моего друга. Прошу извинить меня, господа: я былъ неостороженъ. Вижу теперь, что я не имѣлъ никакого права произносить здѣсь имя этого великаго человѣка. Вы, сэръ, возвратили меня къ моему долгу. Благодарю васъ, сэръ.

Разгрузившись такимъ образомъ этими сентенціями, м-ръ Пелль засунулъ руки въ карманы и, сердито нахмуривъ брови, зазвенѣлъ съ ужасною рѣшимостью тремя или четырьмя мѣдными монетами.

И лишь только онъ принялъ эту благонамѣренную рѣшимость, какъ въ комнату вбѣжалъ мальчикъ съ синимъ мѣшкомъ и сказалъ, что дѣло сейчасъ будетъ пущено въ ходъ. При этомъ извѣстіи вся компанія немедленно бросилась на улицу и принялась пробивать себѣ дорогу въ судъ: эта предварительная церемонія, въ обыкновенныхъ случаяхъ, могла совершиться не иначе, какъ въ двадцать или тридцать минутъ.

М-ръ Уэллеръ, мужчина толстый и тяжелый, бросился въ толпу и, зажмуривъ глаза, принялся, съ отчаянными усиліями, прочищать себѣ путь направо и налѣво. Усилія его были безуспѣшны: какой-то мужчина, которому онъ неосторожно наступилъ на ногу, нахлобучилъ шляпу на его глаза и рѣшительно загородилъ ему дорогу. Но этотъ джентльменъ, повидимому, тотчасъ же раскаялся въ своемъ опрометчивомъ поступкѣ; изъ устъ его вырвалось какое-то невнятное восклицаніе, и затѣмъ, схвативъ почтеннаго старца за руку, онъ быстро притащилъ его въ галлерею коммерческаго суда.

— Ты-ли это, Самми? — воскликнулъ, наконецъ, м-ръ Уэллеръ, бросая нѣжный взоръ на своего нечаяннаго руководителя.

Самуэль поклонился.

— Ахъ, ты, дѣтище мое безпутное! — продолжалъ м-ръ Уэллеръ, — могъ-ли я думать и гадать, что собственный сынъ, на старости лѣтъ, задастъ мнѣ нахлобучку?

— A какъ мнѣ было узнать тебя, старичина, въ этихъ демонскихъ тискахъ? — возразилъ Самуэль. — Неужто, думаешь ты, что, кромѣ тебя, никто не мотъ придавить мнѣ ногу такимъ манеромъ?

— И то правда, другъ мой, Самми, — отвѣчалъ разнѣженный старикъ, — ты всегда былъ кроткимъ и послушнымъ сыномъ. За какимъ только дьяволомъ ты пришелъ сюда, желалъ бы я знать? Старшинѣ твоему тутъ нечего дѣлать. Коммерческія дѣла не по его части, Самми. Резолюціи тутъ и протоколы пишутся для нашего брата,

И м-ръ Уэллеръ тряхнулъ головой съ великою торжественностью.

— Что это за старый хрычъ! — воскликнулъ Самуэль. — Только y него и на умѣ, что резолюціи да протоколы. Кто тебѣ сказалъ, что мой старшина въ этомъ судѣ? Ужъ, разумѣется, ему нѣтъ дѣла до вашихъ резолюцій.

М-ръ Уэллеръ не произнесъ отвѣта, но опять покачалъ головой совершенно ученымъ образомъ.

— Полно раскачивать своимъ кузовомъ-то, старый пѣтушище, — сказалъ Самуэль запальчивымъ тономъ, — будь разсудительнѣе, дѣдушка. Я вотъ вчера вечеромъ путешествовалъ въ твое логовище y маркиза Гренби.

— Ну, что, видѣлъ ты мачиху, Самми? — спросилъ м-ръ Уэллеръ, испустивъ глубокій вздохъ.

— Видѣлъ, — отвѣчалъ Самуэль.

— Какъ ты ее нашелъ?

— Да такъ себѣ: она, кажется, повадилась y тебя прихлебывать по вечерамъ анисовый пуншъ вмѣсто микстуры. Не сдобровать ей, старичина.

— Ты думаешь?

— Совершенно увѣренъ въ этомъ.

М-ръ Уэллеръ схватилъ руку своего сына, пожалъ ее и стремительно оттолкнулъ отъ себя. И, когда онъ производилъ эти эволюціи, на лицѣ его отпечатлѣлось выраженіе не отчаянія и скорби, но что-то весьма близкое къ пріятной и отрадной надеждѣ. Лучъ тихой радости постепенно озарилъ всю его физіономію, когда онъ произносилъ слѣдующія слова,

— Право, Самуэль, я не знаю, какъ пойдутъ впередъ всѣ эти дѣла, но думать надобно, что авось какъ-нибудь выйдетъ приключен… горестное приключеніе, другъ мой, Самми. Вѣдь ты помнишь этого жирнаго толстяка?

— Пастыря, что ходитъ къ твоей сожительницѣ? Не забуду до гробовой доски.

— Такъ вотъ, y него, другъ мой, Самми… какъ бы это въ добрый часъ молвить, въ худой помолчать… y него, видишь ли, зудитъ печенка и завалы въ обоихъ бокахъ.

— Стало быть, онъ очень нездоровъ? — спросилъ Самуэль.

— Онъ необыкновенно блѣденъ, — отвѣчалъ отецъ, — только носъ y него сдѣлался еще краснѣе. Аппетитъ его такъ себѣ, ни то, ни се, зато ужъ пьетъ какъ, еслибъ ты зналъ!

И, махнувъ рукой, м-ръ Уэллеръ погрузился въ глубокое раздумье.

— Все это прекрасно, — сказалъ Самуэль, — и я радуюсь за тебя, старый человѣкъ. Поговоримъ теперь о моемъ собственномъ дѣлѣ. Развѣсь уши, и не заикайся до тѣхъ поръ, пока я не кончу.

Послѣ этого приступа, Самуэль разсказалъ въ короткихъ словахъ всѣ подробности послѣдняго своего разговора съ м-ромъ Пикквикомъ.

— Какъ? Остаться въ тюрьмѣ одному? — воскликнулъ м-ръ Уэллеръ старшій. — Не позволить никому ходить за собою? Бѣдный старичокъ! Нѣтъ, нѣтъ, Самми, до этого не надобно допускать его.

— Ужъ, конечно, не надобно, — подтвердилъ Саму-эль. — Это я и безъ тебя зналъ.

— Да они тамъ съѣдять его живьемъ, Самми, и съ косточками! — воскликнулъ м-ръ Уэллеръ.

Самуэль нашелъ это мнѣніе весьма основательнымъ.

— Онъ вѣдь еще не доварился, Самми, когда вступилъ въ эти казематы, — продолжалъ м-ръ Уэллеръ метафорически, — a они, повѣрь мнѣ, пропекутъ и изжарятъ его такъ, что никто изъ самыхъ близкихъ друзей не угадаетъ въ немъ прежняго птенца. Не такъ ли, Самми?

— Истинно такъ.

— И выходитъ, что этого не должно быть, Самуэль.

— Ужъ это какъ водится.

— Стало быть, рѣчь о томъ, какъ уладить это дѣло?

— Именно объ этомъ, — отвѣчалъ Самуэль. — Ты, старичина, уменъ не по лѣтамъ, позволь тебѣ это замѣтить: говоришь ладно, складно, и видишь впереди всю подноготную, какъ этотъ вотъ краснощекій Никсонъ, котораго продаютъ съ картинками въ маленькихъ книжкахъ по шести пенсовъ за штуку.

— Что это за человѣкъ, Самми? — спросилъ м-ръ Уэллеръ.

— До этого ужъ тебѣ нѣтъ дѣла, кто онъ таковъ, — возразилъ Самуэль, — довольно съ тебя, что онъ не извозчикъ.

— Знавалъ я въ старину одного конюха, котораго звали Никсономь: не онъ-ли Самми?

— Нѣтъ, не онъ. Это былъ джентльменъ, да еще вдобавокъ кудесникъ.

— A что такое кудесникъ?

— A это, видишь ли, человѣкъ, который знаетъ будущее такъ, какъ мы съ тобой не знаемъ и настоящаго.

— Вотъ что! Желалъ бы я познакомиться съ такимъ человѣкомъ, Самуэль, — сказалъ м-ръ Уэллеръ. — Авось онъ повѣдалъ бы мнѣ кой-что насчетъ печенки и заваловъ, о которыхъ мы съ тобой бесѣдовали. Но ужъ если онъ скончалъ свой животъ и никому не передавалъ своего секрета, такъ нечего объ этомъ и распространяться. Ну, Самми, катай дальше, любезный! — заключилъ Уэллеръ, вздохнувъ изъ глубины души.