Замогильные записки Пикквикского клуба - Чарльз Диккенс

— На него-таки находитъ по временамъ, — сказалъ м-ръ Рокеръ, улыбаясь, — всѣ они иной разъ бываютъ очень похожи на слоновъ, и если что-нибудь расшевелитъ ихъ невзначай, тогда, что называется, пиши пропало.

Сообщивъ это филантропическое замѣчаніе, м-ръ Рокеръ вступилъ въ дальнѣйшіе переговоры, и слѣдствіемъ ихъ было то, что въ комнатѣ м-ра Пикквика появились въ короткое время: коверъ, шесть стульевъ, столъ, софа, складная кровать, чайникъ и другія мелкія принадлежности, необходимыя въ житейскомъ быту. За весь этотъ комфортъ м-ръ Пикквикъ условился платить двадцать семь шиллинговъ съ половиною въ недѣлю.

— Ну-съ, теперь еще чего не угодно-ли вамъ, м-ръ Пикквикъ? — спросилъ Рокеръ, озираясь вокругъ съ величайшимъ удовольствіемъ и весело побрякивая въ сжатой ладони деньгами, полученными за первую недѣлю.

— Да, мнѣ нужно еще попросить васъ кой о чемъ, — отвѣчалъ м-ръ Пикквикъ, размышлявшій о чемъ-то въ продолженіе нѣсколькихъ минутъ. — Нѣтъ-ли y васъ тутъ людей, которыхъ можно отправлять за разными порученіями и посылками?

— Отправлять въ городъ?

— Да. Я разумѣю такихъ людей, которые, не бывъ арестантами, могутъ выходить за ворота, когда ихъ посылаютъ.

— Какъ не быть, почтеннѣйшій! Найдутся и такіе люди. Вотъ, примѣромъ сказать, проживаетъ y насъ одинъ вертопрахъ, y котораго есть какой-то пріятель на Бѣдной Сторонѣ: онъ радъ изъ-за какой-нибудь бездѣлицы бѣгать по всему городу. Послать за нимъ?

— Сдѣлайте одолженіе, — отвѣчалъ м-ръ Пикквикъ. — Ахъ, нѣтъ… постойте. Вы, кажется, сказали на Бѣдной Сторонѣ? Мнѣ бы хотѣлось видѣть эту сторону. Я самъ пойду къ нему.

Бѣдной Стороной въ долговой тюрьмѣ, какъ показываетъ, впрочемъ, самое наименованіе, называется та часть Флита, куда сажаютъ самыхъ бѣдныхъ, нищихъ должниковъ. Арестантъ, отправляемый на Бѣдную Сторону, не платитъ ничего ни въ артель, ни за свой уголокъ въ общей комнатѣ, холодной и сырой. Несчастные содержатся здѣсь насчетъ доброхотныхъ подаяній отъ сострадательныхъ лицъ, которыя, время отъ времени, оставляютъ на ихъ долю въ своихъ завѣщаніяхъ болѣе или менѣе значительную сумму. Еще памятно время, когда за нѣсколько лѣтъ передъ этимъ каждый англичанинъ могъ видѣть на лицевой стѣнѣ Флита родъ желѣзной клѣтки, гдѣ сидѣлъ какой-нибудь горемыка съ голодными взорами и, побрякивая жестяной кружкой, взывалъ жалобнымъ голосомъ къ проходящимъ: — "Сжальтесь, милостивые господа, надъ бѣдными заключенными, сжальтесь, милостивые господа!" — Сборъ изъ этой кружки раздѣлялся между бѣдными узниками, и каждый изъ нихъ по очереди долженъ былъ исправлять унизительную должность сборщика въ желѣзной клѣткѣ.

Этотъ обычай уничтоженъ въ настоящее время, и прохожій не видитъ больше клѣтки; но положеніе арестантовъ на Бѣдной Сторонѣ не измѣнилось ни на волосъ {Справедливо въ отношеніи къ тридцатымъ годамъ текущаго столѣтія; но для настоящаго времени все это — анахронизмъ. Прим. пер.}.

Печальныя мысли быстро пробѣгали одна за другою въ премудрой головѣ м-ра Пикквика, когда онъ взбирался наверхъ по узкой и грязной лѣстницѣ, y подножія которой разстался со своимъ проводникомъ. Взволнованный грустною картиной, нарисованной пылкимъ его воображеніемъ, великій человѣкъ машинально вступилъ въ общую арестантскую, имѣя весьма смутное понятіе о мѣстѣ, гдѣ онъ находился, и о цѣли своего визита.

Бѣглый взглядъ на комнату привелъ его въ себя. И лишь только м-ръ Пикквикъ поднялъ свои глаза на фигуру человѣка, сидѣвшаго въ мечтательномъ положеніи передъ каминомъ, шляпа невольно выпала изъ его рукъ, и онъ остановился неподвижный и безмолвный отъ великаго изумленія.

Да, такъ точно. Глаза не обманули м-ра Пикквика. То былъ не кто другой, какъ самъ м-ръ Альфредъ Джингль, въ грязныхъ лохмотьяхъ и безъ верхняго платья, въ пожелтѣлой коленкоровой рубашкѣ, съ длинными волосами, безпорядочно разбросанными по его щекамъ. Черты лица его измѣнились ужасно. Онъ сидѣлъ передъ разведеннымъ огнемъ, облокотившись головой на обѣ руки, и вся его фигура обличала страшную нищету и отчаяніе.

Подлѣ Джингля, безпечно прижавшись къ стѣнѣ, стоялъ дюжій и здоровый мужчина, похлопывавшій изорваннымъ охотничьимъ бичомъ по жокейскому сапогу, украшавшему его правую ногу: лѣвая обута была въ старую и дырявую туфлю. Это былъ беззаботный житель полей и лѣсовъ. Лошади, собаки и пьянство завели его сюда. На одинокомъ сапогѣ его торчала покрытая ржавчиною шпора, и по временамъ онъ вздергивалъ ее кверху, лаская сапогъ охотничьею плетью. Изъ устъ его вырывались звуки, которыми обыкновенно охотники погоняютъ своихъ лошадей. Несчастный воображалъ въ эту минуту, что онъ перескакиваетъ черезъ какой-то трудный барьеръ на скачкахъ съ препятствіями.

На противоположной сторонѣ комнаты сидѣлъ старикъ на небольшомъ деревянномъ сундукѣ. Глаза его неподвижно устремлены были въ землю, и на его лицѣ нетрудно было разглядѣть всѣ признаки глубочайшаго отчаянія и безнадежной скорби. Маленькая дѣвочка, вѣроятно, дочь его, суетилась вокругъ него и старалась бойкими и шумными движеніями пробудить его притупленное вниманіе; но старикъ не видѣлъ, казалось, и не слышалъ ничего. Этотъ дѣтскій голосокъ былъ для него плѣнительнѣе всякой музыки въ былое время, и эти глазки бросали радужный свѣтъ на его лицо; но теперь онъ былъ и глухъ, и нѣмъ для возлюбленной малютки. Тѣло его огрубѣло отъ физическихъ недуговъ, и чувства души его парализировались неисцѣлимо.

Были еще среди комнаты два или три человѣка, которые вели между собою одушевленный разговоръ. Тутъ же слабая и худощавая женщина, вѣроятно, жена одного изъ арестантовъ, поливала съ большимъ стараніемъ одряхлѣвшій остовъ какого-то растенія, которому, очевидно, не суждено было разрастись свѣжими и зелеными листьями въ этомъ мѣстѣ.

Таковы были предметы, представившіеся глазамъ м-ра Пикквика, когда онъ озирался вокругъ себя съ безмолвнымъ изумленіемъ. Необычайный шумъ при входѣ въ комнату какого-то лица вдругъ пробудилъ его вниманіе. Обернувшись къ дверямъ, м-ръ Пикквикъ прямо наткнулся своимъ взоромъ на новаго пришельца и въ немъ, черезъ всѣ его лохмотья и нищету, онъ немедленно угадалъ знакомыя черты м-ра Іова Троттера.

— М-ръ Пикквикъ? — вскричалъ Іовъ.

— Э? — воскликнулъ Джингль, припрыгивая на своемъ мѣстѣ. — М-ръ… Такъ оно и есть… странное мѣсто… по дѣломъ вору и мука… самъ виноватъ… да!

Съ этими словами м-ръ Джингль опустилъ но бокамъ руки туда, гдѣ когда-то были его карманы, и, склонивъ подбородокъ на грудь, упалъ опять на стулъ.

М-ръ Пикквикъ былъ глубоко растроганъ при видѣ этихъ двухъ негодяевъ, доведенныхъ до ужаснаго состоянія нищеты. Не нужно было никакихъ объясненій: невольный и жадный взглядъ м-ра Джингля на кусокъ баранины, принесенный ему сердобольнымъ Іовомъ, краснорѣчивѣйшимъ образомъ истолковалъ ему всю сущность дѣла. Кротко и ласково взглянулъ онъ на Джингля и сказалъ:

— Мнѣ бы хотѣлось поговорить съ вами наединѣ, любезнѣйшій: не хотите-ли со мной выйти на минуту?

— Съ большимъ удовольствіемъ, — отвѣчалъ Джингль, быстро вставая съ мѣста — паркъ съ рѣшетками… стѣны зубчатыя… лужайка романтическая… не велика… для публики всегда открыта… владѣльцы дома на дачѣ… хозяйка отчаянно заботится о жильцахъ… да.

— Вы забыли надѣть сюртукъ, — сказалъ м-ръ Пикквикъ, когда они вышли изъ дверей?

— Нечего забывать, — отвѣчалъ Джингль. — Въ закладѣ… хорошая родня… дядя Томъ… нельзя… надобно ѣсть… натура требуетъ пищи.

— Что вы подъ этимъ разумѣете?

— Послѣдній сюртукъ, почтеннѣйшій… былъ, да сплылъ… физическія нужды… тѣлесныя потребности… человѣкъ немощенъ. Кормился сапогами… двѣ недѣли. Шелковый зонтикъ… слоновая рукоятка… еще недѣлю… честное слово… спросите Іовъ… все знаетъ.

— Кормился три недѣли сапогами и шелковымъ зонтикомъ со слоновой рукояткой — Боже мой! — Что это значитъ? — воскликнулъ м-ръ Пикквикъ, который читывалъ о подобныхъ вещахъ только въ описаніяхъ кораблекрушеній.

— Сущая правда, — подтвердилъ Джингль, тряхнувъ головой. — Все спустилъ въ лавку ростовщика… небольшія деньги… огромные проценты… ничего нѣтъ больше… всѣ они мерзавцы.

— А! — сказалъ м-ръ Пикквикъ, успокоенный нѣсколько этимъ объясненіемъ. — Теперь я понимаю васъ. Вы заложили свой гардеробъ ростовщику.

— Все до послѣдней рубашки… Іовъ тоже… тѣмъ лучше… прачкѣ не платить, Скоро шабашъ… слягу въ постель… умру… по дѣломъ вору и мука… шабашъ!

Всѣ эти будущія подробности своей жизненной перспективы м-ръ Джингль передалъ съ обыкновенною торопливостью, поминутно моргая глазами и корча свою физіономію въ жалкую улыбку. Но м-ръ Пикквикъ легко замѣтилъ это неискусное притворство, и ему даже показалось, что глаза Джингля были увлажены слезами. Онъ бросилъ на него взглядъ, исполненный самаго глубокаго состраданія.