Не предавай любовь. Книга 2 (СИ) - Ефремова Тата

— Замётано, — обрадовался Глеб. — А где тут душ?

— В цоколе в левом корпусе.

Глеб спустился к душевым, поплутав по незнакомой общаге, и начал поджидать. Стоя в сыром полуподвальном коридоре и прислушиваясь к шуму труб, думал о Кате. Когда они встречались, она была идейной «пацифисткой», противницей любых вооруженных конфликтов. А как тебе такая ситуация, Катюш? Когда что-то внутри мужчины, который тебя любит, требует крови. И ничем иным оскорбление не смыть.

Он сидел на ступеньках у технического выхода, на двери которого висел небольшой амбарный замок, несерьезная вещь. Глебу потребовалась пара минут, чтобы открыть его крупной скрепкой. Он всегда носил с собой скрепку в бумажнике — дед велел и научил, как ей пользоваться в качестве отмычки. Старик Кузьмин все еще боялся. И внука предостерегал. Знать бы еще, от чего.

Глеб распахнул дверь наружу, глотнул терпкого осеннего воздуха. Прикрыл дверь и аккуратно подвесил замок. Теперь у него есть путь к отступлению.

Юдин появился раньше дилера. Остановился, выжидающе посмотрел на Глеба.

— Ты Стас?

— Нет.

— А, ну тогда… слушай, лицо знакомое, не помню, как зовут…

— Помнишь, — бросил Глеб поднимаясь. — Ты стоял рядом и слушал, когда я с Катей разговаривал. В день ярмарки клубов.

— А-а-а, — протянул Юдин, — бросив осторожный взгляд в ту сторону, откуда пришел, — с Катей…

Но глаза у него оставались такими же неестественно неподвижными, словно они жили в более медленном ритме, чем все тело.

— Поговорить надо, — сказал Глеб, теряя терпение.

Юдин настолько обдолбался, что с ним не хотелось даже общаться. Мероприятие по выбиванию дерьма и вправлению мозгов музыканта вообще стало казаться каким-то унизительным делом, зашкваром, как любили выражаться одногруппники Глеба.

— А-а-а, — повторил Арсений, оглядываясь. — Слушай, может, как-нибудь потом? Я тут, короче, человека жду.

— На пять сек выйдем, поговорим, — предложил Глеб.

— Не, — ответил Юдин, — тут давай.

И вдруг бросился на Глеба, попытавшись подсечь его позорным уличным приемчиком. Глебу повезло, что он был с знаком с такой уловкой, когда противник падал лицом вверх и вынужден был защищать от тяжелого ботинка (иногда с металлическими набойками) то лицо, то живот. Он дрался когда-то с интернатскими, повадившимися стрелять мелочь у младшеклассников возле его старой школы. «Уронить» он себя не позволил и почти сразу отбил удар в пах.

И пятерней в лицо, пальцами в глаза Глеб тоже знал и теперь от всей души благодарил свою богатую на события и пацанские разборки школьную жизнь. Помогло также, что Юдин был слегка заторможен, неопытным рубалой Глеб бы его не назвал.

Сам он любил драться красиво. От Антона, еще когда Глеб считал его отцом и они были не разлей вода, ему достались уроки старинного английского бокса без перчаток — кое в чем отчим был настоящим «эстетом».

Однако в этом бое не было никакой эстетики, и, в конце концов, Глебу надоело. Он начал наносить удары из глухой защиты, уклоняясь от все более неуверенных выпадов Юдина. Слышно было, как кто-то спускается в цоколь, а потом опять наступила тишина. Кто бы это ни был, ни ввязываться в драку, ни разнимать «бойцов» он не захотел. И с дурью Юдин, походу, пролетел.

Поединок закончился нокдауном — Арсений влип в стену. Вот тогда Глеб и высказал ему все накипевшее — в заплывающую рожу. Он усвоил урок, полученный от трусоватого Тимура: в таких делах рулит не одиночка, а только стая. До таких, как Юдин, нужно было сразу доносить: за мной стоят верные друзья, сегодня мы с тобой один на один, как пацан с пацаном, а посмеешь еще раз подкатить к моей девушке, вернусь с подмогой. Иначе будет искать способ подловить и отомстить. Судя по лицу, Юдин понял.

Глеб ушел через подвальную дверь, потому что ему показалось, что на главной лестнице кто-то стоит. Да и скорее хотелось вдохнуть чистого воздуха, не смешанного с дыханием разных… мразей.

… Саша открыла дверь с мученическим выражением лица, но заранее отрепетированная гримаса не удалась — она увидела заплывающий багровым подбородок Глеба, сбилась на незапланированное удивление — глаза забегали.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Что? Как? Что случилось?!

Ее тарахтение вызвало дикую боль в голове.

— Все норм, — бросил Глеб. — Сейчас умоюсь и поговорим.

— Ой, не ходи пока в ванную, я там… не успела прибраться, прости, пожалуйста, — Саша согнулась, прижала руки к низу живота и медленно пошла к матрасу. Упала на него, тихо застонав.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Глеб толкнул дверь в санузел. На полу и в душевом поддоне, даже на занавеске и в раковине — повсюду была кровь. Глеба затошнило, но не от вида крови, а от понимания того, насколько крупным лохом его считали Саша и ее тетушка. На секунду в сознании мелькнуло сомнение: вдруг он ошибается и все это не игра на развод, а настоящая беременность с выкидышем? Но в памяти всплыло то самое воспоминание лета: после попойки с друзьями он подставляет голову под ледяную воду, вытирается и идет спать. И ничего. Ничего того, о чем как заведенная твердила Максимова. Никаких причин для беременности.

Прошло много месяцев, но они не спали с Сашей, она вызывала у него все меньше чувств. Хорошо, что это не дошло до ненависти. Сейчас Максимова пробуждает в Глебе лишь одну эмоцию — отвращение. Где, интересно, она раздобыла столько крови?

— Что случилось? — спросил он, вернувшись в комнату, стараясь не выдавать эмоций.

— Ребенок, — простонала Саша, — любимый, я потеряла нашего ребенка.

Она заплакала. Глеб стоял и недоверчиво смотрел на слезы, стекающие у Саши по щекам. Но как? Как они способны на такие манипуляции, эти Саши, Дианы? Он ведь на мгновенье поверил! Выложить ей все в лицо? Нет, шоу должно продолжаться, в конце концов, не он его начал — не ему заканчивать.

— Я немедленно вызываю врача, — он достал телефон. — Сейчас позвоню в скорую.

— Не-е-ет, — прошептала Саша. — Какой смысл? Все закончилось. Кровотечение остановилась. Диана сказала… нужно полежать. Она приедет.

— Ты с ума сошла? Могут быть последствия. Тебя должен осмотреть врач. Я поеду с тобой в больницу.

— Я не хочу в больницу! Мне плохо!

— Это не шутки, Саша. Я помогу дойти до машины.

— Тебе все равно? — с надрывом спросила Максимова, заливаясь слезами. — Тебе плевать, что я сейчас чувствую? Ты хочешь, чтобы я прошла… через это? Через эти вопросы, домыслы? Они будут спрашивать снова и снова! А мне так больно вспоминать об этом несчастном ребенке!

— Мне не все равно, — жестко сказал Глеб.

— Я же позвонила Диане, она приедет, отвезет к моему врачу.

— Слишком долго. Поедем в больницу. Сейчас.

— Глеб, ты меня не бросишь? — зачастила Саша, подскочив и на коленях двигаясь к краю матраса. — Поклянись, что ты меня не бросишь.

— Я звоню в скорую.

— Ты меня бросишь! Я знаю! Ты никогда меня не любил! И этого ребенка тоже! Ты только рад! — ее глаза бегали, она искала выход — точку, на которую можно было надавить, эмоцию, с помощью которой можно было отвлечь.

— Хватит, Саша. У тебя истерика, ты себе еще больше навредишь. Я хочу знать, что с тобой все хорошо, что последствий для здоровья не будет.

— Они все равно будут!!! — а это истерика, уже непритворная. Страх разоблачения? И все-таки слова Сашей подбирались… эффектно. — Нельзя потерять ребенка и… вот так, без последствий! Они будут у меня в голове, потому что я вижу — ты не веришь! Ты мне не веришь!

— Не нервничай, — ровно проговорил Глеб. — Я поверю, когда тебя осмотрит врач и скажет, что у тебя был ребенок, а сейчас его… нет.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— А если он так и скажет? — негромко спросила Саша, резко успокаиваясь.

Глеб моргнул и упрямо качнул головой:

— Это было бы очень печально. Было бы. А вообще, на будущее советую не налегать на алкоголь. Сопьешься.

Они оба застыли, глядя друг другу в глаза. Слезы высохли, на лице Максимовой проступила гримаса усталости и разочарования. Больше не было смысла настаивать на лжи. Саша проиграла, но последнее слово должно было остаться только за ней.