Лирик против вермахта (СИ) - Агишев Руслан

Нарком тут же напомнил.

— Так… Старинов, Старинов. Очень знакомая фамилия, — вдруг задумался хозяин кабинета. — Где-то я уже ее встречал…

В задумчивости несколько раз прошелся вдоль стола. У самой стены неожиданно остановился, и резко повернулся к книжной полке, где зашуршал бумагами.

— Вот! — в его руках оказался плакат с суровой женщиной, которая уже стала узнаваемой в войсках и тылу. — Художник — М. И. Старинов. Михаил Ильич? Однофамилиц? Так…

Через несколько минут Сталин уже держал телефонную трубку у уха.

— Александр Николаевич, — с той стороны у аппарат был его секретарь, Поскребышев. — Разузнайте, имя и отчество автора плаката «Родина-мать зовет». И возраст…

* * *

Молотов начал действовать, едва оказавшись в своем кабинете. Поручение Верховного было недвусмысленно и конкретно: немедленно готовить делегацию к выезду в Североамериканские соединенные штаты, и начать следовало с того самого пионера Старинова.

— Весьма необычный молодой человек. Даже любопытно стало, каков он на самом деле, — бормотал нарком, ища по справочнику нужный телефон. Михаил Старинов, как следовало из докладной записки, проживал в самой глуши, в Мордовской автономной социалистической республике, а, значит, звонить следовало в местный обком. — Наш пострел прямо таки везде поспел… И, как выяснилось, нарисовал плакат «Родина-мать зовет»…

Плакат, и правда впечатлял. Вообще, удивительно, как простому мальчишке удалось так выразительно изобразить непреклонный женский образ, символизирующий собой всех матерей огромной страны. У плаката была свой особая энергетика, которая никого не оставляла равнодушным. Каждый, кто смотрел на него, видел что свое, очень близкое, особенное — родные черты сестры, матери или бабушки, призыв сражаться до самого конца, надежду и любовь.

Как рассказывали военные корреспонденты, многие бойцы носили эти плакаты с собой. Считали из своеобразными защитными оберегами: танкисты вещали в боевых машинах, летчики крепили на приборных панелях. Женщинам на плакатах давали имена, словно иконам.

— … Очень интересный подросток, — вновь повторил Молотов, продолжая листать справочник. Нужный номер никак не находился. Республика, действительно, оказалась глубинкой. — А это его письмо в «Пионерскую правду» разве не потрясающая вещь⁈ Сколько веры, какой искренний поры… Хм, Не удивлюсь, если его на республике каждая собака знает. А, наконец-то, нашел!

Однако нарком глубоко ошибался. Ни первый секретарь Мордовского обкома партии (фактически первое лицо республики), ни его подчиненные и слыхом ни слыхивали про какого-то там пионера Михаила Старинова. Не помогли даже упоминания про плакат «Родина-мать зовет» и детский фонд обороны из газеты «Пионерская правда».

— У нас живет? — удивление первого секретаря, густо замешанное на непонимании, было столь выразительным, что сомневаться не приходилось. Он явно представления не имел, что это за пионера такой из сельской глубинки, и на какой черт он понадобился наркому иностранных дел.

Молотову, чтобы «подстегнуть» партийного чиновника пришлось даже самого Сталина упомянуть, что всегда действовало не хуже кнута или палки.

— Что⁈ Сам товарищ Сталин им интересовался? — голос в трубке дрогнул. — Мы немедленно все разузнаем. Сейчас же приступим к поиску, — сразу же зазвучал интерес и готовность сделать все, что нужно (и даже больше). — Говорите, он родом из села Маресьево? Это, значит, нужен Инсарский райком…

* * *

А что творилось в кабинете первого секретаря Мордовского областного комитета партии после звонка Наркома лучше и не видеть.

Сам хозяин кабинета — Астайкин Виктор Павлович, мужчина крупный с резкими, словно вырубленными из камня, чертами лица — выглядел сейчас так, что краше в гроб кладут. Он некоторое время сидел без всякого движения, остекленевшим взглядом глядя на письменный стол. Глаза буравили бумажные горы из многочисленных справок о надоях, заготовленном мясе птицы и крупного рогатого скота, запасах зерна, кубометрах древесины, домах для эвакуированных, зданиях для госпиталей, числе сформированных военных частей. Все это «приправлялось» еще большим количеством разнообразных циркуляров, распоряжений, постановлений и приказов, которые требовали немедленно / незамедлительно, самым скорейшим образом выполнить и исполнить. Причем сроки везде стояли «вчера» или даже «позавчера».

— Пионер… Пионер… Паск…я селень! Сек…м анагне! — с трудом сдерживаясь, бормотал мужчина, мешая мордовские, русские и татарские ругательства. — Б… ь! Какой на хрен пионер⁈ Тут план горит… Все, к чертям горит… Они там совсем охуе…

Тут он понимает, кого «склоняет по всякому» и с шумом захлопывает рот. Зубы аж клацают, как звериная пасть. После с испугом оглядывается по сторонам. Вид был такой, словно кто-то его подслушивает. Хотя, как говорится, кто знает.

— Черт, черт.

Схватился за трубку телефонного аппарата и набрал нужный номер по памяти. Несмотря на ночь, на том конце тут же сняли трубку.

— Каракозов у аппарата! — раздалось в трубке.

— Алексей, не спишь? — первый секретарь подтянул поближе блокнот для записей и вооружился остро заточенным карандашом. Ему срочно нужна была вся информация про этого мальчишку, что живет на территории республики. — Слушай меня внимательно. Срочно мне подготовь объективку[1] на Михаила Ильича Старинова. По полной программе: кто, откуда, куда и зачем. Сроч… Подожди, ты знаешь его? И?

К удивлению Астайкина его подчиненный прекрасно знал этого мальчишку. Больше того совсем недавно видел его и разговаривал с ним.

— Так, учащийся девятого класса Маресьевской школы… Отец механизатор, коммунист, участник Гражданской войны… Мать доярка… Хорошо… Ответь, что он такого сделал, что мне сам Молотов звонил?

Следующие пол часа первый секретарь провел едва ли не с открытым ртом. Слишком уж невероятные вещи он услышал, больше подходящие для целой группы партийных работников идеологического отдела, но ни как не несовершеннолетнего пацана. Этот самый пионер Старинов оказался «на все руки мастером», словно вышедшим из сказки. Он сумел нарисовать агитационный плакат, который сейчас почти на каждом столбе висел. По его примеру во всех селах Инсарского района из школьников были созданы тимуровские отряды, которые взяли под опеку родственников бойцов Красной Армии. Они помогали с огородом и уборкой, кололи дрова, следили за маленькими детьми. Но еще более удивительным было то, что именно с него по стране начал «шагать» почин со сбором детьми средств на нужды фронта. Никто и никогда про такое еще не слышал.

— … Даже с «Пионерской правды» несколько раз звонили? Понятно… Вот что, Алексей Петрович, ответственное партийное поручение тебе. Немедленно обеспечь выезд Михаила Старинова в Москву! Необходимые документы от наркома иностранных дел я пришлю нарочным! Что? Не расслышал…

Послышался какой-то шум, отчего не все можно было разобрать.

— Что? Что вы говорите? Уже отбыл⁈ Куда? В Москву?

Астайкин убрал трубку от уха и растерянным взглядом обвел кабинет. После снова приложил трубку к уху:

— Его там нет, Караказов! Ты слышишь меня? Он не прибыл в Москву! Его ждут в Кремле, Караказов! Сам товарищ Сталин о нем справлялся! Куда этот пацан делся? Разберись, немедленно разберись! Найди мне этого Старинова! Хоть из под земли его вытащи, а то полетишь верх тормашками со своего места!

Телефонная трубка с хрустом упала на место, едва не разваливаясь на части.

* * *

Илья Старинов, отец Мишки, с кряхтением опустился на скамейку, откинулся на спинку и с облегчением выдохнул. Топор, которым только что колол дрова, положил рядом. Сил больше никак не было. Старое, еще с Гражданской, ранение снова давало о себе знать. Прихватило в груди так, что ни разогнуться, ни согнуться. Вот и присел, чтобы дух перевести. Глядишь, полегчает, тогда можно и продолжить с дровами.

— Опять? — на скамью рядом села Прасковья, с тяжелым вздохом коснувшись его плеча. — Сейчас барсучьего жира принесу, помажу. В глечике, кажется, немного осталось. Ты, Илюшь, пока не вставай, посиди.