Жена авиатора - Мелани Бенджамин

– Мне бы хотелось написать великую книгу. Только одну. И я была бы удовлетворена. С помощью слов помочь людям увидеть то, что вижу я, вернее, постараться это сделать.

Чарльз молча изучающе смотрел на меня, его лицо было бесстрастно. А потом мужчина, который пересек океан только благодаря силе своей воли и веры, произнес:

– Вы это сделаете.

Неужели все так просто? Я откинулась на сиденье, глядя на дорогу, бегущую впереди; мы приближались к городу, впереди уже сверкали уличные фонари и толпились группы зданий. Неужели все так просто – поставить перед собой цель, а потом добиться ее? Всю жизнь я боролась со страхами и сомнениями; я не была так красива и изящна, как Элизабет, не была мальчиком, как Дуайт, не была такой искрящейся весельем хохотушкой, как Кон. У меня были блестящие энергичные родители. Я всегда чувствовала себя в их тени, и, должна признаться, отчасти меня устраивало это положение, потому что избавляло от необходимости принимать решения и позволяло лишь предаваться раздумьям каждую минуту каждого дня. Теперь мне нужно было просто перестать так много думать и начать строить планы или еще лучше начать действовать. Именно так, как я поступила сегодня после того, как самолет перевернулся.

Просто появился тот, кто не позволил мне бездействовать. С ним я стала другой. Лучше, умнее.

Наконец мы въехали на подъездную дорогу нашего дома. Я почувствовала прилив теплоты и духовной близости – и чуть не заплакала при виде знакомых зеленых ставней, сказочного фасада с украшениями, похожего на пряничный домик, широкой галереи с каменными колоннами, обитой коленкором плетеной мебели, так уютно расставленной. Вскоре мы все покинем этот дом и переедем в новый, который уже почти закончен в другой части Инглвуда. Но здесь, в этом уютном домике, незримо присутствовало мое семейство и ждало меня, хотя разум и твердил мне, что внутри только один Дуайт. Именно эта реакция была такой естественной и сильной для меня – нахлынуло и накрыло с головой внезапное, всепоглощающее чувство дома.

Я повернулась к Чарльзу, желая разделить с ним это счастье, ведь у него было мало родных. Мысль, что он уедет обратно в полном одиночестве, один перед всем миром, пронзила меня.

– Не хотите ли… – начала я, но остановилась.

Он смотрел на меня так пристально, что я невольно вздрогнула. Он изучал меня, изучал, стараясь найти что-то важное. Я могла только отчаянно надеяться, что он найдет то, что искал.

– Есть еще одно обстоятельство, – проговорил он, и голос его не звучал столь же уверенно, как обычно, – довольно неожиданное.

– Да? – Я подумала о своем поведении; неужели я его чем-то смутила?

– Возможно, вам неизвестно – да, конечно, неизвестно. В последнее время я кое-чем занимаюсь. Поставил перед собой задачу – найти ту, с которой смог бы делить свою жизнь. – Он замолчал, как будто ждал, что я что-нибудь скажу.

Но я лишь молча смотрела на него. Он кашлянул и продолжал:

– Одиночество… Мне было очень одиноко последние несколько месяцев. И я подумал, что будет лучше иметь рядом того, кто разделит со мной… все это. С того дня, как мы встретились в Мехико, должен сознаться, я думал о вас. Что касается сегодняшнего дня, то вы все сделали очень хорошо. Как настоящий летчик.

– Спасибо, – ответила я серьезно, понимая, что это, наверное, самая большая похвала из его уст.

– Также есть еще одна вещь, – проговорил он со странной болезненной улыбкой, – я никак не могу выбросить ее из головы. Когда мы сегодня были там, наверху, я впервые испугался. Не за себя – я никогда не боюсь за себя. Я всегда знал, что со мной все будет в порядке. Странная вещь, но я испугался за вас. Испугался, что вы получите какую-нибудь травму. Должен вам сказать, что я никогда раньше не испытывал такого чувства. Честно говоря, сначала я даже не понял, нравится ли мне оно, – он засмеялся, – но теперь знаю, что нравится – не то, что вы находитесь в опасности, а то, что у меня появилось сильное желание вас защищать. И это кое-что значит.

– Что именно?

– Это означает, что я должен спросить, не согласитесь ли вы выйти за меня замуж, – тихо ответил он.

– Вы шутите! – вырвалось у меня, я рассмеялась и тут же испугалась, увидев, как дрогнули его ресницы, и поняв, что для него это серьезно.

Я взглянула на свой дом, дом моего детства. Дом, который всегда давал мне приют. Я не знала никакого другого мира, кроме того, который предлагали мне мои родители. Я не знала всего даже про собственную семью. Твердо я знала только одно: мне следует много работать и учиться, готовя себя – к чему? А вот это никто не удосужился мне объяснить.

Да, никто не подготовил меня к этому моменту. Мне и в голову не могло прийти подобное – брак с таким человеком, как Чарльз Линдберг, который совершенно не похож на тех, с кем я была знакома: всех этих банкиров, адвокатов, преподавателей. Умный, смелый, энергичный – эти качества я в нем знала. Но было еще много качеств, о которых я и не подозревала. Впрочем, они наверняка не такие важные.

Это был спокойный, дисциплинированный человек. Очень ответственный. Человек, который нуждался в партнере, чтобы больше никогда в одиночку не летать через океан.

Самый знаменитый мужчина в мире, который увидел меня, стоящую в тени, и каким-то образом понял, что я смелее, чем кажусь с первого взгляда. И я совершила полет на аэроплане, потому что он поверил в меня. Чего же еще мне ждать?

– Мне хотелось бы подумать, – сказала я серьезно, понимая, что он не одобрит, если мой ответ будет слишком скорым. Внезапно все наши месяцы врозь наполнились смыслом. Он строил планы, готовился к этой встрече так же тщательно, как к своему перелету через Атлантику. Я никогда не пойду на неоправданный риск, сказал он мне. Я не сомневалась, что в отношении своих сердечных симпатий он поступал точно так же.

Чарльз кивнул, его лицо было непроницаемо. Затем он вышел из машины, обошел ее вокруг, открыл мою дверь, подал руку и проводил меня до крыльца. И именно этот жест – трогательный галантный жест, этот знак ухаживания – обеспечил успешный результат его предложения, хотя в тот момент я ничего ему не сказала.

Он поцеловал меня на прощание, абсолютно целомудренно; его губы скользнули по моим, но не задержались, хотя я почувствовала, когда его худое тело оказалось близко от моего, что он хотел этого поцелуя. И я почувствовала, что это начало всего. Всего, что я ждала всю мою жизнь.

Чарльз отказался от моего приглашения войти внутрь, ссылаясь на свою травму. Я сказала ему нежно-ворчливым тоном женщины, которая имеет на это право, что ему надо пойти к доктору. Он усмехнулся моему тону и обещал сходить.

Я смотрела, как он спускается по ступенькам и идет к своей машине. И только после того как он уехал, я повернулась и вошла в дом моего детства с таким чувством, как будто захожу сюда впервые. Отчасти так оно и было, потому что впервые я переступила этот порог, став взрослой.

Остальное случилось позже, гораздо позже, после писем и телеграмм и поспешной поездки к моим родителям, тщательно составленного пресс-релиза и последовавшего за ним взрыва удивления и восторга всех газет в стране. После того как я научилась скрываться от прессы, покидая свой дом, научилась засыпать ночью под ослепляющие вспышки фотокамер, проникавшие даже сквозь плотно сомкнутые веки…

После того как мне пришлось уволить слугу, который продал репортерам несколько моих писем, и я поняла, что больше никогда не смогу сказать ни слова и написать ни строчки втайне от всего мира и что мне придется пробираться в город поздно ночью, чтобы примерить свое свадебное платье. И, несмотря на все предосторожности, увидеть свое приданое, включая подвязки и пеньюары, со всеми подробностями воспроизведенное на первых страницах «Нью-Йорк таймс» вместе с информационным бюллетенем выпускников Смита. И наконец, этот волнующий день в гостиной нового дома моих родителей, названного Некст Дей Хилл! Священник объявляет нас мужем и женой, и я чувствую, что сердце готово выскочить из груди, несмотря на плотный шелковый корсаж. Муж целомудренно целует меня в щеку, и все наши друзья и родные хлопают…

Я вижу себя на пороге, глядящую на удаляющегося от меня Счастливчика Линди, Одинокого Орла – нет, нет, моего жениха, – и не могу поверить, что из всех женщин на земле он выбрал меня…

Это было тогда. И только после того как моя прежняя жизнь изменилась так бесповоротно, что я никогда бы не поверила в нее, не будь реальных вещественных доказательств – фотографий, карт, паспортов и вырезок из желтых газет, – только тогда я поняла, что ни разу в тот вечер ни один из нас не произнес слово «люблю».

Но нам это было не нужно, уверяла я себя. Когда два сердца испытывают друг к другу такие сильные чувства, нет смысла говорить об этом вслух. Все слова слишком сентиментальны и глупы, Чарльз для них слишком необыкновенен. А теперь и я стала такой же.