Жена авиатора - Мелани Бенджамин

– Там была я, – сказала я и объяснила, что произошло, – просто я твердила, что я мисс Морроу. Я не сказала им, как меня зовут.

– Ты? – повторяла она снова и снова, вызывая мой гнев и раздражение. – Ты? Полковник Линдберг пригласил тебя? Он полетел с тобой?

– Да, – повторяла я, испытывая непреодолимое желание сказать ей и все остальное, но понимая, что не должна это делать, пока Чарльз не поговорит с мамой и отцом.

А потом, когда я получила возможность сказать ей все до того, как папино министерство напечатало краткое сообщение, что полковник Линдберг женится на мисс Энн Морроу, дочери посла, газеты снова все переврали. Они продолжали сообщать, что невеста – Элизабет (а не я), которая «на сегодняшний день является самой прелестной девушкой в мире и которую галантный Линди решил сделать своим вторым пилотом в жизни».

Папино министерство напечатало еще более краткое заявление, опровергающее газетное вранье. И тогда наконец газеты удосужились вспомнить, что у посла Морроу имеется еще одна дочь.

Когда мы с Элизабет наконец встретились вскоре после объявления о моей помолвке с полковником, я бросилась к ней с извинениями.

– О, Элизабет, какая ужасная путаница в этих газетах! Мне очень жаль, что они сделали такую ошибку. Они заставили тебя выглядеть, как…

– Брошенная невеста? – Она легко рассмеялась, покачав головой, но я успела увидеть боль в ее голубых глазах.

– Нет, нет, конечно, нет, это просто…

– О, Энн, я не обращаю внимания на прессу! Честно, ни капельки! Просто… просто…

– Что, что?

Элизабет схватила меня за плечи, глядя мне в лицо полными слез глазами, и прошептала:

– Я так хочу, чтобы ты была счастлива! Ты должна мне верить!

Она бросилась в свою комнату и заперла дверь. С того самого мгновения между нами возникла какая-то неловкость; наши роли поменялись так внезапно, что ни одна из нас не знала, как себя вести. Элизабет всегда была единственной золотой девочкой. Я же довольствовалась тем, что находилась рядом.

За одну ночь я превратила Элизабет, красавицу, предмет всеобщих желаний, в старую деву. Брошенную старую деву к тому же. Хотя она никогда не обвиняла меня, я это чувствовала. У нее в голове имелись мысли, которые она хотела мне высказать, но не могла; это становилось очевидным каждый раз, когда она резко меняла предмет разговора или отводила глаза, если Чарльз находился в комнате.

Но все же она пришла на мою свадьбу, даже проверила, на месте ли бутоньерка у Чарльза, и ослепительно улыбалась в течение всей церемонии.

Так что не муж, а сестра занимала мои мысли, когда я окончательно проснулась в то первое утро своей замужней жизни. Чувствуя незащищенность, ранимость, я внезапно вспомнила, что под моим пахнущим плесенью, царапающимся шерстяным одеялом я совсем голая. Вспомнив, почему на мне ничего нет, я улыбнулась и потянулась к мужу, но обнаружила, что рядом со мной пусто.

– Чарльз! – Я осмотрела крошечную сырую каюту, примыкавшую к такой же крошечной сырой кухне в поисках какой-нибудь одежды; заметив незнакомый фланелевый халат, не думая, кому он принадлежит, я закуталась в него, надела теннисные туфли и по узкой лесенке поднялась на палубу.

Мой муж стоял, наклонившись над столом, дочерна загорелый и необыкновенно красивый в толстом белом рыбацком свитере и голубой морской фуражке, чувствуя себя в море так же непринужденно, как и в воздухе. Взглянув с восхищением на его руки, завязывающие узлы на толстом белом канате с уверенностью бывалого моряка, я покраснела; мое тело все еще хранило память об этих руках, ласкавших меня.

– Поздно встаешь, – сказал он, и его пронзительные голубые глаза скользнули по мне, вобрав всю меня; халат неплотно прилегал к телу, и я плотнее запахнула поношенную материю, но Чарльз все равно покраснел. Потом улыбнулся.

– Извини.

Я подошла к нему и на какое-то мгновение растерялась, не зная, что делать. Надо его поцеловать? Обнять? Сумеречная близость прошлой ночи, казалось, испарилась при свете дня, и он больше не был моим мужем, моим любовником, который вскрикивал в темноте, снова и снова; это опять был Чарльз Линдберг, Одинокий Орел.

Я все еще не привыкла к тому, что имею право находиться рядом с ним.

Но все же решилась нежно погладить его по руке, в ответ он так же нежно погладил меня по плечу, и мы оба облегченно вздохнули. Я подумала, что мы не всегда будем так неуверенны друг с другом, и захотела сказать ему об этом, но не могла найти нужных слов. Молчание, начинала понимать я, постепенно постигая негласный курс обучения, являлось ответом, наиболее удобным для моего мужа.

Мы оба повернулись, чтобы обозреть отрывавшийся вид. Мы находились примерно в четверти мили от берега. Шлюпка, в которой мы подъехали к прогулочному судну, была закреплена на корме. Небо сплошь затянули облака. Стоял конец мая, и воздух еще не был наполнен влажностью летних штормов. Ни одного дуновения ветерка.

– Что у тебя по расписанию? – Я повернулась к мужу с озорной улыбкой – ведь это был медовый месяц. Не могло быть никакого расписания, только поздние завтраки (для лежебок), ужины при свечах – и много ночей, похожих на вчерашнюю. Я даже захватила несколько своих стихотворений, которые хотела ему показать; я представляла, как он читает их вслух в сумерках при свете свечей.

– Я собирался выйти в море в восемь тридцать. Но ты спала, так что мы вылетели из графика. На камбузе есть консервы, можешь приготовить завтрак. После того как приберешься – тебе придется драить палубу каждый день, – мы сможем поднять якорь. Я планирую добраться до Блок-Айленда к половине первого. Самолет уже ждет нас, так что нельзя задерживаться слишком долго.

– Но… – моя голова закружилась от количества информации; я не могла ее сразу переварить, – Блок-Айленд? Что мы будем делать на этом Блок-Айленде? Я знаю здесь один прекрасный маленький ресторанчик, и мы могли бы…

– Никаких ресторанчиков. Нас обнаружат. Нам надо сделать остановку, чтобы заправиться и взять запас еды.

– Но я… я не умею готовить. В колледже я ходила на курсы по домоводству, но это было так давно. Я не уверена, что знаю, как…

– Научишься. В любом случае ты должна научиться для наших совместных полетов.

– Но я думала, что мы…

– Найди яйца, бекон, сухое молоко и кофе, – Чарльз кивком указал на лестницу, ведущую в камбуз, – когда мы тронемся в путь, я возьму книги и морские карты, и мы начнем.

– Начнем что? Какие книги и морские карты? Чарльз, пожалуйста, немного помедленнее и более конкретно. – Мой голос задрожал, я была озадачена и даже разочарована. Что происходит с моим медовым месяцем?

Мой муж вздохнул, и угол его рта дернулся вниз.

– Ты незамедлительно начнешь учиться летать и, кроме того, освоишь навигацию. Я планирую путешествие на Восток, чтобы нанести на карту маршруты пассажирских полетов. Самолет, естественно, буду вести я, но ты тоже должна уметь это делать. Ты будешь выполнять работу штурмана.

– Я… я – штурманом? – Какое ужасное слово. Магеллан был штурманом. Колумб тоже был штурманом. Как я могу делать такую работу? – Ты уверен? – спросила я взволнованно, завязывая пояс халата потуже. – Ты уверен, что хочешь этого?

– Конечно! Чего еще я могу хотеть? Кому еще я могу доверить все это, кроме тебя, моей жены? А теперь я хочу, чтобы ты приготовила мне на завтрак яйца.

Я могла лишь молча смотреть на него, ошеломленная всем тем, что теперь требовалось от меня. Прошлая ночь – меня осенило – была всего лишь началом. Чарльз Линдберг выбрал меня; само по себе, это было почти невозможно осмыслить, и я пока не могла это сделать. Но теперь я начала понимать, что это означало на самом деле. Я должна стать не только его женой, но и вторым пилотом. Я буду не только варить ему яйца, но и выполнять работу штурмана во время полета на Восток. Я хотела сказать: «Я постараюсь», но вовремя остановилась, поняв, что слово «постараюсь» для него неприемлемо.

Вместо этого я сказала:

– Конечно. Как мне их приготовить?

– Просто свари.

– Прекрасно. Я тоже так люблю.

Я не любила вареные яйца, но поняла, что лучше об этом умолчать.

Ну вот, я усвоила еще один урок. И так быстро.

На Блок-Айленде нас сразу же обнаружили. Как только мы сошли на берег, чтобы пополнить запасы еды, какой-то мужчина сказал:

– Эй, а вы не тот парень Линдберг? И его новая невеста?

Я напряглась, готовая броситься бежать. К моему крайнему удивлению, Чарльз просто почесал нос и сплюнул, чего я раньше за ним не наблюдала.

– Тот парень Линдберг? Не-а. Что ему тут делать? Я слышал, они вроде бы полетели в Мэн.

– А, точно. Я теперь припоминаю, что тоже слышал по радио что-то в этом роде.

Чарльз повернулся и подмигнул мне, и я подавила улыбку. Я почувствовала его радость, его озорное удовольствие от своей проделки по тому, как он впервые на публике схватил меня за руку. Он крепко сжал ее и продолжал держать, пока мы неторопливо передвигались по маленькой рыбацкой лачуге, затариваясь яйцами, зерновым хлебом и кофе. (Сегодня утром мне пришлось сделать три попытки, чтобы приготовить приемлемый кофе, и даже тогда Чарльз крякнул и зажмурился, когда пил его.)