Жена авиатора - Мелани Бенджамин

– Ты? Независимой? – Дуайт насмешливо свистнул, и только благодаря его странному, болезненному состоянию я не встала и не ушла, рассерженная и обиженная. – И кем же ты хочешь стать? Учительницей?

– Возможно, – мне не нравились подобные вопросы, слишком похожие на те, которые я задавала себе ночами, лежа одна в своей узкой девичьей постели, – во всяком случае, скорее Элизабет выйдет замуж за героя, чем я.

– Ты имеешь в виду полковника Линдберга?

Мое сердце екнуло, когда я подумала, как быстро и логично он соединил мою сестру с полковником, но кивнула.

– Ну что ж, по крайней мере папа будет рад, – Дуайт помрачнел, – помнишь, как он отчитал меня во время рождественской вечеринки, когда я нагрубил полковнику? Мне тогда здорово влетело.

Его лицо помрачнело, а глаза потускнели.

– Он любит тебя, ты же знаешь.

– Он с радостью заменил бы меня на полковника Линдберга.

– Нет, это неправда. Ты просто глупый.

– Да ну? Когда он в последний раз гордился мной? Когда?

– Когда, когда… Перестань, Дуайт! Сам знаешь, это было много раз!

– Назови хоть один.

Дуайт был совершенно спокоен. Раздражение исчезло. Его голос звучал ровно, лицо не меняло своих оттенков, как теперь бывало постоянно, и это испугало меня больше всего.

В тот момент я действительно не смогла вспомнить, когда папа в последний раз говорил, что гордится Дуайтом. Он твердил, что гордится мной и Элизабет, иногда по самым пустячным поводам: если мы хорошо выглядели или написали ему какое-нибудь особенно приятное письмо.

– Дуайт, не надо ловить меня на слове и немедленно требовать привести пример! Господи, да я не помню, что ела сегодня на завтрак! Но я точно знаю, что ты не прав. Папа любит тебя. Мы все тебя любим.

– Ну да, ты меня любишь, но какое это имеет значение? Ведь ты всего лишь женщина.

– Всего лишь женщина? Дуайт Морроу-младший, стыдно говорить такие вещи!

– Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Это действительно не имеет значения – когда-нибудь ты упорхнешь и выйдешь замуж за своего героя, и тогда у тебя не останется времени для меня. Так же, как у мамы и отца.

– Ты знаешь, что они с удовольствием приехали бы сюда, но не могут, потому что должны оставаться в Мехико-Сити.

– Как не знать! «Дуайт, ты должен помнить, у нас теперь есть обязанности и обязательства».

Я невольно рассмеялась. Голос моего брата так точно передал папин возбужденный задыхающийся баритон.

– «И у тебя есть обязанности, – продолжал Дуайт, – у твоих сестер есть обязанности. Помни, молодой человек, что образование…»

– «Учеба, учеба», – прервала его я, но внезапно зазвонил телефон на столе у папы, заставив нас замолчать.

Мы оба виновато переглянулись. Неужели папа каким-то образом умудрился услышать нас, хотя находился в Мексике? Думаю, никто бы из нас не удивился, если бы это произошло.

Первым пришел в себя Дуайт. Он поднял трубку и наклонился к телефону.

– Алло, резиденция Морроу, – проговорил он тем же уверенным резким голосом с отцовскими интонациями. Я снова хихикнула, и Дуайт наградил меня озорной улыбкой. Потом мой брат внезапно покраснел, выпрямился в кресле и проговорил: – Мисс Морроу? Нет, ее нет дома. А, вы уверены? Да, она здесь, – и резким движением протянул мне трубку, – это твой герой, Энни.

– Ну, конечно, – я показала ему язык, наслаждаясь этой игрой и желая продолжать ее как можно дольше, и наклонилась вперед с преувеличенным вздохом, – это, вероятно, тот самый молочник.

Плавной походкой я направилась к столу, взяла трубку и прошептала в нее глубоким, чарующим голосом:

– Хеллоу, это Энн Морроу. Это вы, мой герой?

Наступила пауза. Атмосферные помехи и потрескивания проникли в мое ухо. Потом послышался резкий голос:

– Мисс Морроу? Это говорит Линдберг. Чарльз Линдберг.

Мне захотелось бросить трубку и изо всех сил стукнуть своего брата, который трясся в кресле от приступа подавляемого смеха.

– Это… вы?

– Да. Извините, я, наверное, не вовремя?

– Нет… нет! Мой брат… Дуайт – вы встречались с ним, – помните? Он просто дразнил меня. Извините, я имела в виду… Нет, я действительно рада, что вы позвонили. Очень рада. Это… погодите… это Энн Морроу. Не Элизабет. Я – Энн.

– Да, я знаю. Мне сказали, что вы будете сегодня дома. Я звонил вчера, но вы отсутствовали.

– Вы звонили? – Мои колени так дрожали, что пришлось сесть на край стола; Джо, секретарша моей мамы, сказала, что он звонил. Но она сказала, что он звонил Элизабет, а не мне.

Наконец до Дуайта кое-что дошло, он встал и вышел из комнаты, оставив меня одну, причем его глаза по-прежнему весело сверкали. На мгновение забыв о его болезни, я показал ему язык, как сделала бы каждая старшая сестра.

– Мисс Морроу? Вы здесь?

– Да! О да, я здесь!

– Мне очень жаль, что я не смог прибыть на ваш выпускной вечер. С вашей стороны было очень мило пригласить меня. Но я побоялся, что если приеду туда, то вызову переполох, и это не понравится ни вам, ни вашим родным.

– О, вы очень прозорливы, – проговорила я, причем мой язык на полсекунды отставал от моих мыслей.

Наступила пауза. Я слышала его дыхание.

– Значит, вы проведете это лето дома? – в его голосе послышалась нерешительность, как в звуках прогревающегося мотора.

– Да. Я должна заботиться… я буду здесь вместе с братом. Мама и папа вернулись в Мексику.

– Причина, по которой я звоню, – проговорил он поспешно, как будто сожалея о своем звонке, – я хотел спросить вас, не согласитесь ли вы снова отправиться в полет? Я обещал, что еще раз прокачу вас на самолете. Не знаю, помните ли вы это. Но я не нарушаю своих обещаний.

– О! Да, я помню, конечно. – Зажав трубку между щекой и шеей, я крепко ухватилась за край папиного стола из красного дерева, радуясь, что он такой массивный, иначе я взлетела бы до потолка.

– Значит, решено. Я позвоню вам завтра в десять часов утра, если у вас нет других планов.

Конечно, у меня не было других планов. Даже если мама попросила бы меня развлечь короля Англии, я бы отказалась! Но потом, представив, как ответила бы на это предложение Элизабет, я заставила себя небрежно произнести:

– Полагаю, я смогу что-нибудь придумать.

– Нет, если у вас возникнут неудобства…

– О нет! Никаких неудобств! По правде говоря, я ни о чем не мечтаю больше, чем об этом, если у вас действительно есть время.

– Я же сказал, что есть. Значит, в десять часов?

– Хорошо.

– Ну, тогда до свидания, – проговорил Чарльз Линдберг каким-то тусклым, сдавленным голосом и дал отбой.

Я стояла, прижав трубку к уху, а микрофон ко рту, по крайней мере минуту – вполне достаточное время, чтобы Дуайт, тихо постучав в дверь, засунул в комнату свою лохматую голову – ему явно срочно требовалось сходить к парикмахеру.

– Это действительно был полковник Линдберг?

– Похоже, что так.

В оцепенении я положила трубку на рычаг аппарата.

– Кто ему нужен?

– Я.

– Ты? А я думал, он интересуется Элизабет.

– Нет, он действительно хотел поговорить со мной. Дело в том, что он мне просто кое-что обещал. Вот и все.

– Что обещал?

– Он обещал снова взять меня в полет. Он заедет за мной завтра в десять утра.

– В десять утра? Ты уверена, что он имел в виду именно тебя?

– Уверена.

Сколько раз мне надо было повторить, чтобы мы оба поверили в это?

– Гмммм, – Дуайт почесал голову, потом погладил свой живот, – Энни, я есть хочу. Что ты закажешь повару на обед?

– Обед? – Я уставилась на него.

– Ну, ты же только что сказала…

– Пойди на кухню и попроси, чтобы тебе приготовили сэндвич, – я наконец отклеилась от стола, – я не могу тебе помочь, мне надо переодеться!

– Но ведь он приедет только завтра утром!

– Я знаю! У меня почти нет времени!

Я оставила Дуайта стоящим в дверях, все еще чешущим затылок и произносящим сакраментальное:

– Ох уж эти женщины!

– Зато эти мужчины! – бросила я через плечо, уже мысленно роясь в своем платяном шкафу.

По дороге в свою комнату я остановилась и покачала головой, удивляясь своему брату. Как, черт возьми, он мог думать о еде в такой момент?

– Доброе утро, – сказала я, открыв дверь.

Потом подняла голову. Передо мной стоял Чарльз Линдберг, закрывая собой яркое утреннее солнце, светившее в окно. Я и забыла, какой он высокий.

Он изменился. Больше он не выглядел как мальчик. Слегка усталый взгляд пронизывающих голубых глаз, штатская одежда, в которой он, казалось, чувствовал себя гораздо естественнее – твидовые брюки, белая рубашка и галстук, хотя в руках – та самая изрядно потрепанная летная кожаная куртка. Но вместо летного шлема на нем была респектабельная мягкая шляпа, совершенно такая же, какие так любят носить банкиры, включая моего отца.

Из нагрудного кармашка выглядывали солнечные очки – он надел их, когда мы шли к машине.

– Боюсь, что это немного странно, – сказал он, открывая передо мной дверцу.