Почетный караул - Джеймс Коззенс

IV

В застекленной кабине пилота было светлее, чем в пассажирском отсеке, но генерал Бил все же включил освещение на приборной доске. Поглощенный настройкой автопилота, он молча кивнул Хиксу на освободившееся кресло Каррикера. Циферблаты двадцати приборов отбрасывали на сосредоточенное лицо генерала слабый золотистый свет.

Натаниел Хикс проследил за взглядом генерала. Указатель воздушной скорости показывал 200 миль в час. Пузырек указателя скольжения чуть заметно подрагивал около нулевого положения. Вертикальная скорость снижения увеличилась на шесть делений. Стрелка высотомера, показывающая сотни футов, неспешно поворачивалась в обратном направлении. Хикс с интересом разглядывал светящиеся циферблаты, как вдруг прямо над ним вспыхнула лампа критического давления топлива. Генерал Бил положил руку на рычаг переключателя ручного насоса.

— Прокачайте немного давление, капитан, — сказал он Хиксу.

Хикс в замешательстве оглядел кабину.

— Качните насосом. Вон там, прямо под вами, — сказал генерал. — Вот тот рычаг. Покачайте его вперед и назад.

— Слушаюсь, сэр, — ответил Хикс.

— Как увидите на манометре, что давление поднимается, так хватит. Мы сожгли пропасть горючего. Все время шли против ветра. Да и сейчас еще сильный встречный ветер. Так, отлично, хватит. — Он переключил тумблер на цифру 3, подождал, пока топливо не стало поступать в двигатели, потом повернул на цифру 4. Стрелка рывком сместилась на десять десятых.

— Не дай Бог, если забыли заправить. Сто миль — не близкая прогулка. — Он достал пачку сигарет из нагрудного кармана рубашки и протянул Хиксу: — Сигарету?

— Благодарю вас, сэр, — ответил капитан Хикс. Ему было совестно, что он так опозорился перед генералом; тот наверняка понял, что Хикс ничего не смыслит в летном деле, а как приятно было бы в ответ на просьбу генерала с самым непринужденным видом сделать все, что требуется. Он принялся шарить по карманам в поисках спичек, но генерал Бил протянул золотую зажигалку и сам дал ему прикурить, чем привел в окончательное смущение.

Нельзя сказать, что Натаниелу Хиксу было свойственно чинопочитание, просто он приучил себя считаться со старшими по званию. Он замечал подобное отношение у многих некадровых офицеров — из-за неуверенности в себе или осторожности они держались подчеркнуто почтительно, не столько потому, что хотели выразить свое уважение (которого они порой и не испытывали), а скорее чтобы не дать повода какому-нибудь полковнику или генералу устроить им нагоняй — большинству из них не приходилось бывать в таком положении с тех пор, как они закончили школу, и они просто не представляли, что в таких случаях следует делать; за долгие годы своей штатской жизни они привыкли, чтобы другие уважали их чувство собственного достоинства и то положение, которое им удалось в этой жизни достичь. Хикс чувствовал себя неловко.

Впрочем, такую же неловкость — как понял сейчас Хикс — испытывал и сам генерал. Он тоже чувствовал себя не совсем уверенно — хотя, разумеется, не из-за боязни, что капитан Хикс может сделать ему замечание или выговор: просто генерал не знал, как ему держаться с этими штатскими.

— Полковник Росс сказал, о чем я хотел с вами поговорить?

— Нет, сэр, — ответил Хикс и почувствовал, как на лице его непроизвольно появилось не совсем искреннее выражение почтительного интереса.

— Вот какая штука, — сказал генерал. — Мы тут кое-что задумали. Правда, я пока не уверен, что я — «за», что это нам нужно. Хочу, чтобы вы это сразу поняли. Пока еще ничего окончательно не решено, нужно еще посмотреть, что из этого может выйти, прежде чем решать окончательно. Только с чего-то все равно начинать придется, чтобы знать, что и как. Понимаете, что я имею в виду?

Честно говоря, Хикс ничего не понял. Но решил, что лучше дать генералу подробнее высказаться об этом «кое-чем», чем бы оно ни оказалось. Поэтому он с умным видом кивнул в ответ:

— Да, сэр.

— Вот и отлично. Я переговорил насчет этого с полковником Култардом. Он сказал, что вы здорово загружены. Я уж сейчас не помню, чем именно; он сказал, вы заняты, и мне бы не хотелось, чтобы вы прерывали основную работу. Во всяком случае, из-за этого задания. Тут нужно действовать с умом. Главное, нужно твердо убедиться, что это действительно пойдет на пользу ВВС. Но я не хочу, чтобы вы бросили все дела и занимались только этим, по крайней мере — пока. Если мы решим довести эту идею до конца, тогда позже, может быть, я вас переведу на время в свой штаб. Думаю, вы сможете работать в кабинете полковника Моубри. Но это не к спеху, сперва надо посмотреть, что и как.

— Да, сэр, — ответил Натаниел Хикс.

— Ну вот, значит, договорились. Вы ведь хорошо представляете себе, что такое АБДИП — ну там задачи, цели и тому подобное? Если нет, возьмите директиву ВВС — там все написано. Теперь так: мы считаем, и многие в штабе ВВС в Вашингтоне думают так же, что люди должны больше знать о нашей деятельности. Конечно, многое из того, чем мы занимаемся, идет под грифом «совершенно секретно». Об этом мы не можем рассказывать. Командование считает, что мы могли бы рассказать о структуре нашей работы в целом, дать основную идею. Но, естественно, нужно будет все утверждать в Вашингтоне. Мы выступили с конкретными предложениями, чтобы в Вашингтоне знали, что мы наметили и как собираемся подать материал. Мы не хотим, чтобы этим занимались в штабе — сами мы лучше справимся. Култард говорит, что вы издавали журнал. Так вот, есть мнение, что вы, с вашим опытом и подготовкой, могли бы подсказать, что можно подготовить для публикации в журналах — конечно, не касаясь секретных тем — о работе АБДИПа и оканарской базы. Может, побольше фотографий дать. Наш фотоотдел мог бы подготовить снимки.

— Вы хотите сказать, сэр, — Натаниел Хикс старался, чтобы в его голосе прозвучал приличествующий случаю энтузиазм, — что вас интересует возможность публикации статей об Оканаре в популярных журналах?

— Постойте, постойте, — сказал генерал. — Не нужно пока обещать им ничего конкретного, пока мы не знаем, что сможем дать. И потом, еще неизвестно, разрешат ли нам вообще эту затею. Вот, например, что-то появилось недавно насчет орландской базы. В Вашингтоне сказали, что сейчас учебное командование готовит публикацию для журнала. Я, правда, не считаю, что мы должны повсюду трубить о своих успехах. Но начальство полагает, что должны. Военно-воздушные силы — огромная организация… — генерал вдруг замолчал, потом добавил: — Я уверен, за всем этим стоит сам Старик. Ведь у нас теперь нет службы общественной информации. Я имею в виду, в армейских ВВС. Только группа в составе комитета военного ведомства. Старик, видимо, считает, что материалы об армейской авиации готовятся не на должном уровне. Он хочет, чтобы все службы подключились к созданию крупной обзорной статьи.

Вид у генерала был сосредоточенный, он хмурился, в уголках рта и вокруг глаз собрались морщины; видно было, что он повторяет старательно выученный урок из совершенно чуждой ему области. Скорее всего, генерал Бил не видел никакой потребности в создании этих обзорных публикаций, во всяком случае до тех пор, пока ему не приказал командующий. После этого такая потребность появилась, причем самая насущная. Натаниел Хикс подумал, что, несмотря на приказ командующего, генерал Бил в глубине души возмущен, что военно-воздушным силам приходится тратить время на публикации и убеждать общественность, что они работают не жалея сил и выполняют свой долг. Будь на то его воля, генерал Бил предпочел бы помалкивать и заниматься своим главным делом — воевать. Ведь самое важное — выиграть войну, так вот давайте сначала добьемся победы, а потом, если уж это так необходимо, расскажем, как мы это сделали. Хикс невольно почувствовал уважение к такой бесхитростной и безграничной цельности натуры, принимающей высокие понятия, культивируемые в военных училищах, такие, как Долг, Честь и Родина, за законы мироздания, ни секунды не сомневающейся, что это единственные истинные ценности в мире и что смысл этих слов понятен любому.

Зачем же пытаться показать эти ценности в еще более привлекательном свете? Да генерал Бил и представить не мог, что такое возможно; он и понятия не имел, что существуют книги, где доказывается, будто Родина не более чем иллюзорная проекция нашего собственного я, что, по мнению некоторых интеллектуалов, Честь — лицемерная выдумка общественного сознания, служащая для защиты интересов правящих классов, и что Долг — это всего лишь своекорыстие, искаженное до неузнаваемости всякими вздорными понятиями, вроде Чести. Если бы генералу Билу кто-то рассказал о существовании подобных взглядов, он, вероятно, простодушно ответил бы, что ни один нормальный человек так думать не может.

С точки зрения формальной логики это, разумеется, не аргумент в споре, но здравый смысл подсказывает, что в чем-то генерал здесь прав. В конце концов, эти умники способны дискредитировать любое отвлеченное понятие.