Блиц-концерт в Челси - Фрэнсис Фавьелл

седьмая

Июнь, обычно самый веселый и светлый месяц, начавшийся в этом году с трагедии в Дюнкерке, завершился событием, о котором я уже упоминала и в котором виделись еще более мрачные предзнаменования: была объявлена новая эвакуация детей, продолжавшаяся почти неделю. На вокзалах вновь можно было наблюдать знакомую картину: толпы маленьких пассажиров, отважно улыбающихся и горько плачущих, отходящие поезда и машущие вслед родители. Но на этот раз настроение было гораздо тревожнее: угроза, нависавшая над нами черной тенью, омрачала сердца тех, кто еще полгода назад посмеивался над принимаемыми мерами; теперь все с беспокойством задавались вопросом, к чему приведет стремительное продвижение гитлеровских войск в Европе? А что, если Франция падет? Немцы пойдут на Англию? Нет, это немыслимо, Франция никогда не отступит. Разве французы не победили Германию в минувшей войне? Разве не были они самой воинственно настроенной нацией?

Прибытие в Великобританию короля Норвегии Хокона с наследным принцем Улафом и норвежским кабинетом министров в качестве правительства только увеличило наши опасения. Споры среди волонтеров службы первой медицинской помощи вспыхивали всякий раз, когда у нас выпадала свободная минута. Мы были молодыми и горячими и бойко рассуждали о том, что правильно и неправильно, переходя порой к серьезным словесным баталиям. Одна из старших сестер отделения была замужем за членом Британского союза фашистов, ее взгляды, хоть и вполне лояльные по отношению к стране, все же существенно отличались от наших. Иногда Рут и Бетти, коменданты больницы, вмешивались в перепалки и, чтобы положить им конец, давали какое-нибудь задание или заставляли штудировать курс по уходу за больными, который читала волонтерам доктор Керр, молодая энергичная женщина. Мобильные медицинские бригады формировались, как правило, из более опытных сестер, а волонтеры работали под присмотром врачей в больнице, многие были этим недовольны и мечтали поскорее оказаться в гуще событий. Кое-кто даже завидовал, что меня пригласили в комитет помощи беженцам, они считали – мне повезло. Я же не была в этом уверена. На дежурствах в пункте первой помощи у вас всегда оставалось достаточно свободного времени. Большинство девушек занимались вязанием, но я совершенно не умела держать спицы в руках и предпочитала читать или рисовать. Теперь же вдруг выяснилось, что у меня вообще не остается свободного времени, поскольку я занимаюсь только одним: добываю необходимые вещи для беженцев. С утра до ночи мне приходилось носиться по городу, проявляя чудеса изобретательности, но что бы я ни делала, этого всегда оказывалось недостаточно. Беженцы были требовательны и капризны. И если до сих пор я придерживалась убеждения, что люди, которым помогают, обычно проявляют благодарность, то вскоре оно улетучилось.

Дома, отведенные семьям переселенцев, были крайне скудно обставлены старой разномастной мебелью, которую люди отдавали за ненадобностью. В них было пусто, уныло и неуютно. В Бельгии и Голландии мне довелось побывать во многих жилищах местных жителей, и я прекрасно знала, с какой любовью они украшают их яркими картинками, кружевными занавесками, всевозможными статуэтками и цветочными горшками. Я взялась обходить друзей и знакомых, выклянчивая разные полезные вещицы. Удивительно, каких только «сокровищ» не обнаружили они у себя на чердаках и в кладовках: фарфоровые китайские собачки, керамические игрушки, бумажные цветы, красочные гравюры, пыльные, давно позабытые викторианские картинки и ярды старомодных кружев. Все это я радостно сгребала в охапку и несла своим подопечным. Для меня вскоре стало очевидным, что тем из них, кто говорит только на фламандском – а таких оказалось немало, – в первую очередь нужно заняться английским. Многие англичане говорят по-французски, но на фламандском – почти никто. А поскольку правительство надеялось, что переселенцы вскоре начнут работать на фабриках, занимающихся производством военной продукции, начальное знание языка было необходимо.

Марджери Скотт, которая могла найти все что угодно, раздобыла грифельную доску, а я прихватила свои мелки для рисования. Итак, у нас состоялся первый урок английского языка – для взрослых и детей. Взрослые учились с большим трудом, многие и на родном языке едва могли читать и писать. И не потому, что их этому не учили, просто они были рыбаками и не имели нужды ни в том, ни в другом. Зато дети схватывали буквально на лету. Я пообещала, что первого из ребят, кто сможет гладко и без ошибок произнести целое английское предложение, приглашу на чай в свою мастерскую. Предложение было крайне заманчивым, поскольку кроме угощения в мастерской их ждала всеобщая любимица Вики. Я научила таксу вставать на задние лапы и по команде «хайль Гитлер» вскидывать переднюю лапу в нацистском приветствии, а затем по команде «умереть за Англию» падать на спину и притворяться бездыханной. Вики с удовольствием исполняла свой цирковой номер, неизменно срывая аплодисменты публики и получая в награду кусочек шоколада.

Однажды днем, вернувшись со смены в больнице, я обнаружила под дверями мастерской целую ватагу ребятишек. Посетители ждали обещанного чая. Миссис Фрит сказала, что поверила моим ученикам на слово и всех пустила внутрь, а сама предусмотрительно сбегала к мистеру Фереби в лавку напротив – купила несколько бисквитов и большой торт. Я проверила домашнее задание у каждого гостя. Все как один без запинки произнесли короткую английскую фразу, кроме одной робкой восьмилетней девочки, у которой были проблемы с дикцией. «Она не знает предложения! Отправьте ее домой, marraine», – с детской жестокостью закричали ее товарищи. Однако наблюдавшая за нами миссис Фрит наклонилась к малышке и быстро шепнула: «Я люблю Вики». Испуганное личико девочки залилось краской, она повторила фразу и погладила подбежавшую к ней собаку.

Миссис Фрит, которая никогда в жизни не выезжала за пределы Англии и которая была самой настоящей кокни, вскоре доказала, что языковой барьер отнюдь не является препятствием для дружбы, а понимание менталитета представителей другой страны вовсе не обязательное условие для того, чтобы помогать людям, оказавшимся в беде. Она быстро перезнакомилась со всеми моими подопечными, знала их имена, возраст и особенности характера гораздо лучше меня. Когда бы они ни появлялись у дверей нашего дома – а они появлялись регулярно, – миссис Фрит прекрасно справлялась со всеми их нуждами. Если посетительнице требовалось что-либо из домашней утвари, она проводила ее на кухню, и та указывала пальцем, что именно ей нужно. Если же речь шла о душевных страданиях – к примеру, визитер заламывал руки и заливался потоками горючих слез, – добрая женщина усаживала его в кресло, наливала чашку чая или предлагала вместе с ней заняться какой-нибудь мелкой работой по хозяйству, дожидаясь моего возвращения.

Беженцев нужно было сопровождать повсюду – получать удостоверения личности, продовольственные книжки, а некоторых – в полицейский участок, особенно мужчин, где специально выделенный сотрудник задавал им кучу вопросов. Внимание и терпение, с которым служащие полиции относились к этим людям, поражали меня, как и страх, в который повергала беженцев сама мысль, что им придется переступить порог государственного учреждения. Иногда мы с офицером от души смеялись над анкетой, составленной в результате его вопросов и моего перевода.

– Женаты? – спрашивает он мужчину. – А, да-да, вижу, тут указано. Ваша жена прибыла вместе с вами?

– Нет, – энергично мотает головой человек. – Осталась дома.

– О, вот как, – вздыхает офицер, заполняя соответствующую графу. – Сочувствую.

– Да ничего страшного, – с невозмутимым видом отвечает мужчина. – Просто она добилась, чего хотела. Теперь найду себе новую.

– То есть жена сама решила остаться?

– Нет, – снова качает головой мужчина. – Это я сделал все, чтобы у нее отпала всякая охота ехать со мной.

Одна женщина, которую спросили, где сейчас находится ее муж, воскликнула в ярости: «А мне почем знать?! В ту ночь, когда мы собирались отплыть, он пошел в „Кафе дю Порт” – попрощаться с очередной шлюхой. Надеюсь, они там до сих пор прощаются под немцами. Грязная свинья!»

Те же, кто оказался разлучен с близкими не по своей воле, ужасно страдали, снедаемые тревогой за оставшихся на родине и не имея надежды получить от них весточку. И вновь тактичность полицейских поражала меня. Это были совсем молодые офицеры, ожидавшие призыва;