Пугачев - Абрам Исаакович Гайсинович

на вечное житье в Сибирь».

Пока решалась его судьба, неугомонный Пугачев принимал меры к новому побегу. Он вспомнил о Щелокове, о котором ему говорил Филарет на Иргизе. Выходец из крепостных крестьян, Щелоков выбился в богатого купца, подрядчика и промышленника. Как и многие купцы, теснимые дворянами, стоявшие далеко от вершин политической власти Щелоков ударился в раскол. Раскольник он был ревностный. Богобоязненный богач, он непрочь был задобрить хмурого раскольничьего бога тем, что с мальчиком посылал несчастным колодникам пироги и калачи, раздавал им милостыню. Щелоков узнал о Пугачеве, о том, что он «содержитца по поклепному делу в кресте и бороде». Щелоков и Пугачев искали встречи. Связью между ними служил щелоковский рассыльный мальчик.

— Пожалуй, мальчик, — сказал ему однажды Пугачев, — скажи, бога ради, штоб Василий Федорович пришол ко мне, и скажи ему про меня, што я донской казак и имею до него нуждицу; пожалуйста, попроси, штоб пожаловал, повидался он со мной{62}.

При встрече Пугачев умолчал о своем самозванстве, назвал себя преследуемым раскольником, передал поклон от Филарета и его просьбу помочь староверу-казаку. Заверил, что скупиться на взятки не надо, ибо у Филарета лежат его, пугачевские, деньги. Пугачев связался и с другим купцом Хлебниковым, тоже знакомым Филарета, и пытался добиться помощи через него. Одновременно он написал Филарету о присылке денег.

Из этих энергичных попыток ничего не вышло, Филарет с присылкой денег не торопился, купцы Щелоков и Хлебников ограничивались обещаниями и мелкими подачками колоднику. Пугачев не унывал. Его энергия и изворотливость не знали предела, особенно теперь, когда яицкие дела сулили столь заманчивое будущее. Он сидел закованный в ручные и ножные кандалы в «черных тюрьмах» под губернской канцелярией. Кормовых денег не давали, приходилось довольствоваться тем, что приносили не слишком щедрые «добрые люди». На улиц не выпускали. При таком режиме нечего было и думать о побеге.

Пугачев пожаловался, что кандалы очень тяжелы «и обломили ему руки и ноги». Сержант распорядился надеть на него «легинки железы». В них уже можно было ходить. Губернская канцелярия пришла в ветхость, ее начали перестраивать, а колодников перевели из «черных тюрем» на тюремный двор. Здесь было относительно легче, чем в темных, сырых, холодных «черных тюрьмах».

Вскоре Пугачева начали отпускать в сопровождении солдата в город «для прошения милостыни». Он чаще других ходил на Арское поле, куда арестантов гоняли на работы; тюремному начальству он казался послушным, скромным, набожным.

В тюрьме Пугачев познакомился с колодником Парфеном Дружининым. Дружинин знал лучшие времена. В 1772 году он работал целовальником по продаже соли, растратил казенные деньги, за что и попал в острог. Здесь он сблизился с Пугачевым. Частенько колодники присутствовали при порке их товарищей. Наблюдая как-то подобную сцену, Дружинин произнес грустно:

— Што, Пугачев, вот тово и смотри, што и нас так же выведут да пороть станут.

Не склонный к пустопорожней меланхолии Пугачев немедленно сделал практический вывод:

— Ну, как же быть? — ответил он. — чем переменишь? Вить разве отсюдова бежать? — и сразу набросал план побега. — Нас для работы гоняют на Арское поле, так, как туда пойдем, караул за нами невелик, то, сев на судно, да и были таковы.{63}

Дружинин купил уже лодку, но случая все не представлялось. Тем временем полая вода спала, и плана осуществить не удалось. Но упорство Пугачева, его жажда воли неиссякаемы. Пешком далеко не уйти — нужна лошадь.

— Да, лошадь я куплю — сказал Дружинин. — только, как уйдем, то куда мы денемся?

Это меньше всего смущало Пугачева: он отлично изведал все беглые места.

— Мало места куда бежать! — воскликнул он, — на Яик, на Иргиз, а не то так на Дон. Уж об этом не пекись, найдем дорогу, лишь бы отсюда как выбраться.{64}

Осталось подговорить караул. Пугачеву понравился в этом смысле один из караульных солдат, украинец. Его недавно определили на службу из числа вывезенных из Польши дезертиров. Человек показался ему «тихой, не так, как русской солдат», и Пугачев, «смеючись», сочувственно спросил:

— Што, служивой, служить ли ты хочешь или на волю бежать хочешь?

— Я б давно бежал, да не знаю куда бежать-та, видишь, стал от своей стороны далеко.

Ясно, что солдат не будет помехой. Лошадь с телегой готовы, солдат готов, осталось бежать. В назначенный день Пугачев и Дружинин отпросились У тюремного офицера к дружининскому знакомому попу. Офицер отправил с колодниками двух солдат, в том числе украинца.

Дружинин послал попа за вином, пивом, медом. Хорошенько напоили незнакомого солдата. Потом вышли. На улице ждала приготовленная лошадь с кибиткой; в качестве ямщика на ней сидел сын Дружинина.

Дружинин невинно спросил сына:

__ Емщик, што возьмешь отвезти в Кремль?

«Ямщик» попросил пять копеек. Сели в кибитку, закрыли ее рогожею и выехали из города.

За городом пьяный солдат очнулся.

— Што, брат, долго едим?

— Видишь, кривою дорогою везут, — смеясь ответил Пугачев.

Солдата выбросили из кибитки на дорогу, «где солдат весьма оробел и стал как изумленный».{65} Ударили лошадь и ускакали. По дороге Пугачев избавился от остальных попутчиков и направился на Яик, где жили знакомые люди, где ждало большое дело.

Почти через два с половиной месяца посла побега пришел из Петербурга приказ. «Оному Пугачеву за побег ево за границу в Польшу и за утайку, по выходе его оттуда в Россию, о своем названии, а тем больше за говорение им яицкому казаку Пьянову… возмутительных вредных слов… учинить наказание плетьми и послать, как бродягу и привыкшего к праздной, предерской при том жизни, в город Пелым, где употреблять его в казенную работу такую, какая случиться может, за то ему в пропитание по три копейки на день; однако ж накрепко тамо за ним смотреть, чтобы он оттуда утечки учинить не мог».{66}

Но Пугачев находился уже далеко. Казанский губернатор Брандт принял меры к розыску беглеца. Он был уверен, что казак ушел на Иргиз, жители которого, раскольники, охотно укрывали всяких бродяг и беглых. Брандт приказал местному управителю разведать, не скрываются ли на Иргизе оба беглых и солдат. На Иргизе Пугачева, конечно, не нашли.

Правильнее определили направление побега в Петербурге. Граф Чернышев распорядился искать Пугачева на Дону, «а особливо Яицкого войска в жилищах». Оренбургскому губернатору Рейнсдорпу и донской войсковой канцелярии предписывалось разыскивать Пугачева по хуторам и станицам, поймав, заковать в кандалы и «за особливым конвоем» отправить в Казань.

Беглец скоро об’явился, но в такой обстановке, которая заставляла думать уже не о поимке неуловимого казака,