Рыцарь бедный - Василий Панов

Ясно, что подобные взаимные упреки никогда не достигают цели, как и публичное разделение подписчиков на «злых» и «добрых», «хороших» и «плохих». Те же справедливые и логичные аргументы можно было изложить в совершенно ином – спокойном и корректном тоне. Снова нервы и темперамент Михаила Ивановича сослужили ему плохую службу!

Получился порочный круг: подписчики не были аккуратны в высылке денег, так как журнал не выходил аккуратно; неаккуратность журнала была вызвана неаккуратностью в подписке.

Но и после этого «откровенного разговора» положение не изменилось. Ценой отчаянных усилий Чигорин выпустил за первое полугодие 1880 года шесть номеров журнала, из которых только один (за март – апрель) был сдвоенным.

Затем, очутившись перед выбором: совсем прикрыть журнал или опять приостановить его на полгода из-за отсутствия средств, Михаил Иванович испробовал последнее средство: пригласил в соиздатели богатого владельца крупной типографии Голике, пытаясь обеспечить, так сказать, журналу техническую базу. Но Голике был чужд чисто шахматным интересам и решил лишь попробовать, нельзя ли журнал сделать доходным, учитывая столь редкую оказию, что ни гонорара авторам не надо выплачивать, ни компенсировать редакторский труд. Однако хлопот и при этом было много, и вскоре Голике пришел к выводу, что игра не стоит свеч. Остальные номера за 1880 год вышли все сдвоенными.

Устал от борьбы и Чигорин. Материалы, опубликованные в четырех номерах «Шахматного листка», вышедших в 1881 году, носят печальный характер прощания с читателем. В № 1 Михаил Иванович поместил свой большой литографированный портрет – по просьбе поклонников его таланта. Следующие номера выходили в жирной траурной рамке. Правда, это объясняется официальным трауром по случаю убийства Александра II народовольцами, но получалось впечатление, будто журнал заранее возлагает венок на собственную могилу!

Выпуском этих номеров Чигорин закончил свое первое крупное наступление на шахматно-литературном фронте. Внешне ему не удалось добиться успеха, но на самом деле созданный им журнал за пять лет существования глубоко всколыхнул русское шахматное «болото», помог возникновению многих шахматных клубов и кружков в Петербурге, Москве и провинции, воспитал тысячи квалифицированных шахматистов, которые впервые систематически осваивали теорию игры. Всего за пять лет – с сентября 1876 года по апрель 1881 года вышло пятьдесят два номера «Шахматного листка».

Очень способствовал чигоринский журнал сближению русских шахматистов с зарубежными шахматными союзами, для которых он стал единственным источником солидной информации о шахматной жизни России.

Семя, брошенное Чигориным в «каменистую» шахматную почву, не погибло!

В новом шахматном обществе, обладавшем скромным, но самостоятельным помещением, не зависящим от прихотей случайных покровителей, тоже были созданы нормальные творческие условия. Там удалось в 1880 году и в начале 1881 года провести ряд интересных соревнований, в которых Чигорин доказал свое превосходство над всеми соперниками.

Правда, организованный в начале 1880 года большой турнир-гандикап закончился победой Шифферса, а Чигорин оказался вторым. Но весной того же года Михаил Иванович с разгромным счетом: +7, –1, =3 выиграл матч у Шифферса, а затем со счетом: +7, –3, =0 – у Алапина.

На стыке 1880 и 1881 годов состоялся турнир, где в два круга встретились восемь сильнейших шахматистов Петербурга. Первые два места поделили Чигорин и Алапин, набрав по 11½ очков, но матч между ними за первый приз снова закончился победой Чигорина со счетом 2:1.

Ни у кого не осталось сомнений, что Михаил Иванович является сильнейшим шахматистом России. Пришла пора помериться ему силами с иностранными корифеями.

И Чигорин решил наконец дебютировать в международном турнире.

Глава четвертая

Звезда международной арены

Главные соперники

Даже в восьмидесятых годах прошлого века международные шахматные турниры были еще в диковинку. За тридцать лет со времени первого международного турнира, который состоялся в Лондоне в 1851 году, было проведено только одиннадцать.

Двенадцатый состоялся в Берлине осенью 1881 года.

В конце июня Чигорин подал министру внутренних дел прошение: «Имея надобность по делам своим отправиться за границу в Берлин 12 августа по 3 сентября текущего года, я имею честь ныне просить 28-дневный отпуск с 10 августа» и вскоре получил уведомление, что «министр разрешил Чигорину отпуск за границу».

Эта история с отпуском сама по себе любопытна. Чигорин как бы стесняется указать, для какой цели он отправляется за рубеж, точнее – в чем его «надобность», вместо того чтобы, наоборот, подчеркнуть, что он едет в качестве представителя России вообще и петербургского шахматного клуба в частности на соревнование лучших шахматистов мира. И министра почему-то ни капли не удивляет, что какой-то ничтожный коллежский регистратор возымел «надобность» отправиться в Берлин.

На самом деле министр, конечно, не мог не знать, что один из его подчиненных является известным шахматистом, фактическим чемпионом России. Не мог министр и не знать, что Чигорин уже пять лет издает шахматный журнал и является основателем Общества любителей шахматной игры. Не мог хотя бы потому, что именно через министра внутренних дел шло и утверждение журнала и разрешение на открытие шахматного клуба. Да и как министр внутренних дел в то тревожное время, когда в России после убийства царя свирепствовала реакция, мог не поинтересоваться: зачем и на какие деньги мелкого чиновника на 30-рублевом жалованье понесло за границу?

Все это министр несомненно знал. Но холодное чиновничье сердце не позволило ему поинтересоваться Чигориным, этим удивительным человеком, годами прозябавшим в канцелярии и в то же время завоевавшим международную известность. Естественно было бы вызвать Чигорина, подбодрить его, предложить добавочный отпуск для отдыха и подготовки, назначить пособие для дорогой поездки. Нет! Холодное безучастие!

Но, как бы там ни было, дело решилось, и на последние деньги Чигорин отправился на конгресс Германского шахматного союза, где его встретил старый знакомый, по рекомендации которого Михаил Иванович получил приглашение, – Винавер, с 1875 года поселившийся в Берлине.

Кроме польского маэстро, который со времени их знакомства не раз успешно выступал в международных турнирах и стал одним из ведущих шахматистов мира, в Берлин, считая Чигорина, прибыло еще семнадцать шахматистов. Среди них были такие крупнейшие имена того времени, как Блекберн, Цукерторт, Луи Паульсен, его брат Вильфрид и Мэзон.

Джозеф Генри Блекберн – высокий, стройный англичанин – в течение своей полувековой шахматной карьеры сыграл, по его собственному подсчету, 50 тысяч партий! Сын манчестерского купца, семнадцатилетний Джозеф, познакомившись с шахматами, бросил коммерческую деятельность, к которой начал было приучаться, и целиком посвятил себя игре.

Любопытно, что и многие другие знаменитые шахматисты, выросшие в богатых семьях, не устояли против таинственного очарования шахмат и предпочли обеспеченному жизненному благополучию богемное, плохо оплачиваемое, полное невзгод и трепки нервов существование шахматного профессионала. К таким «фанатикам игры» можно, кроме Блекберна, отнести Винавера, Алапина, Барделебена, Шлехтера, Шпильмана… и даже самого Алехина, не говоря уже о десятках более мелких «имен».

Радости турнирных и матчевых побед над могучими соперниками, первенство в каком-то (неважно: большом, малом или крошечном – размером в ЖЭК!) районе планеты Земля, удовлетворение от безукоризненного воплощения собственных творческих замыслов, признание знатоков и известность среди любителей с лихвой компенсировали любые материальные блага. Именно они, а не призы и гонорары – обычно очень скромные и далеко не гарантированные в соревновании шахматистов примерно равной силы!

Впрочем, такую же картину мы наблюдаем и в артистическом мире: среди музыкантов, певцов, художников и т. п. Ведь, может быть, лишь один из ста, пройдя тернистый путь учебы и совершенствования мастерства, добивается признания современников и материальных плодов успеха. Но и остальные 99 процентов «неудачников» испытывают те же незабываемые минуты творческого горения, поисков, разочарования, «находок» и ярких достижений.

Когда вы смотрите на запись шахматной партии, перед вами на разграфленном листке бумаги монотонный набор цифр и знаков. На деле – это конденсированная, лаконичная повесть борьбы и страданий, удач и неудач, горечи поражения и сладости победы. Некоторые из этих записей, подобно ленте кинохроники, десятки лет хранят все перипетии умственного фехтования двух шахматных д’Артаньянов. При переигрывании они даже долгое время спустя возбуждают тот же трепет сочувствия и ожидания, как возбуждали в турнирном зале у болельщиков, а у знатоков – те же эмоции восхищения и удивления мастерством, как старинное полотно или классическая поэма.