Рыцарь бедный - Василий Панов

Плотный, приземистый человек с лицом бульдога и бульдожьей хваткой в позициях, где можно «зажать» партнера, Алапин считал себя полноправным соперником Чигорина и настойчиво пытался захватить руководящую роль в петербургской шахматной жизни. Практичный, ловкий, неразборчивый в средствах, Алапин искусно использовал особенности гордой и нетерпеливой натуры Чигорина, чтобы, выражаясь шахматным языком, «добиться явного преимущества» не только на доске, но и в жизни.

Вот как рисует их современник В. Чиж антагонизм характеров Чигорина и Алапина. Пришел Чиж как-то к некоему любителю шахмат графу Граббе, числившемуся при русском посольстве в Париже и часто бывавшему в Петербурге. «Смотрю – он стоит в передней, – пишет В. Чиж, – вежливо жмет руку небольшому человеку с лицом мопса, а тот низко кланяется и говорит: „Не беспокойтесь, ваше сиятельство, все исполню в самом скором времени“ – и быстро вышел на лестницу, до которой Граббе проводил его. Я удивился и спросил: „Почему вы этого толстяка провожали с такой любезностью?“ Он ответил: „Да ведь это известный Алапин“. „Что ж, вы с ним играли?“ Граббе улыбнулся: „Нет, он у меня на службе“ – и рассказал, что он, интересуясь некоторыми дебютами и не находя исчерпывающих анализов в руководствах, обращается к крупным шахматистам. „Теперь я особенно интересуюсь гамбитом Стейница и играю по переписке серию партий им с французскими шахматистами. Все бранят этот дебют, а мне он нравится. Хочу исследовать его, но не хотелось бы в партиях сыграть слабо, когда есть хорошие продолжения. Я и обратился по приезде сюда к Чигорину. Он, правда, не отказал в помощи, но давал ее как-то неохотно. Я решил платить ему, пригласил к себе и сказал, что я не рассчитываю на бесплатную помощь. Он ответил как-то уклончиво – ни да ни нет. Я сказал, что скоро уезжаю во Францию и прошу ответы на мои запросы присылать туда. „Размер вознаграждения определите сами, – попросил я Чигорина. – Только одно условие: ответы присылайте без задержки – это мне очень важно“. Вдруг Чигорин покраснел, вскочил и, сказав: „Я к вашему сиятельству в услужение поступать не намерен“, почти бегом выбежал из комнаты, и я не успел остановить ею. Признаюсь, я растерялся. Что было делать? Мне как-то неловко было даже встретиться с ним, тем более что он явно избегал меня. Тогда меня познакомили с Алапиным. С ним дело кончили в пять минут. Он дает товар, я плачу. Он смотрит на это как на коммерческую сделку, и это так приятно: я могу, не стесняясь, сколько угодно и о чем угодно спрашивать, спросил и заплатил – и никаких одолжений!“»

– Зачем вы перебили заработок у Чигорина? – спросили позже у Алапина. – Ведь вы в деньгах не нуждаетесь. Что вам лишние сто рублей?

– Сто рублей никогда не бывают «лишними», – ответил Алапин. – Впрочем, я сговорился с Граббе не только из-за денег. Во-первых, я люблю анализировать и шлифую позицию не хуже вашего Чигорина, хотя и думают, что я уступаю ему. Во-вторых, я собираюсь обосноваться во Франции, и у меня будет «рука» в посольстве. И в-третьих…

Алапин замялся.

– Хотели насолить Чигорину?

– Нет, просто чуть-чуть подбавить соли, чтобы вскипел как следует!

Чигорин также испытывал к Алапину явную антипатию из-за крайнего теоретического догматизма Алапина, апломба, с которым тот отстаивал свои ошибочные взгляды, из-за постоянных его попыток сорвать дело объединения русских шахматистов, которому Михаил Иванович посвятил всю свою жизнь, и из-за недопустимых, неэтичных выходок Алапина по отношению к Чигорину, о которых будет рассказано далее.

«Рождественский» турнир был первой встречей этих двух вечных антагонистов в ответственном соревновании. Проходил турнир с 25 декабря 1878 года по 3 января 1879 года в «столовой дешевых обедов госпожи Мильбрет». Как видно, владельцы ресторанов учли выгоду привлечения шахматистов для «перевыполнения плана» по реализации залежавшихся съестных припасов и главным образом спиртных напитков.

Играли с песочными часами с семи вечера при контроле времени на обдумывание – двадцать ходов в час. Можно было по взаимному соглашению играть и без часов, но с обязательством закончить партию к часу ночи, иначе она засчитывалась как ничья.

Весь турнир Чигорин шел на первом месте, сделав лишь ничью с Шифферсом и победив остальных участников, но в последнем туре проиграл Соловцову, и его нагнал Алапин. Оба набрали по 6½ очков из восьми возможных.

Алапин проиграл Чигорину и сделал ничью с Ашариным. Третье и четвертое места поделили Соловцов и Шифферс – по 5½ очков.

Чтобы определить победителя, между Чигориным и Алапиным, согласно регламенту, была сыграна добавочная решающая партия, закончившаяся убедительной победой Михаила Ивановича, ставшего фактическим чемпионом России.

Выбор сделан

Чигорин получил первый в своей жизни крупный приз – 125 рублей, равнявшийся его более чем четырехмесячному жалованью. Ольга Петровна тоже была довольна. Но – увы! – именно этот первый крупный материальный успех повел к трагическому финалу первой любви Чигорина.

– Молодец, Миша, – целовала Ольга мужа. – Вот что значит перестать возиться с журналом! Тогда и от шахмат можно пользу иметь. Я так рада, так рада. Нам деньги ой как нужны! Давай их мне и решим, что надо купить в первую голову. А к чаю принесу торт!

Однако у Чигорина был не радостный, а виноватый вид.

– Деньги? Хм… Денег у меня, Оля, нет.

– Как? Почему? Ты что – долги отдал? Могли и подождать. Есть более неотложные нужды.

– Вот, вот! Ты знаешь, ведь я снова должен выпускать журнал, а то за прошлый год недодал подписчикам шесть номеров. Нехорошо. Ну и я…

– Ну и ты?!

– Внес весь приз в типографию за бумагу и печать. Скоро выпущу первый номер.

Ольга Петровна долго смотрела на мужа. Она была так ошарашена, что даже не могла говорить.

– Больше не могу, – наконец прошептала она.

– Что ты говоришь? Не слышу.

– Больше мочи нет, – качая головой, так же тихо повторила она. – Капля камень точит! Я долго ждала, терпела, надеялась. Не жизнь, а мученье! Вечная нищета, долги, насмешки родственников, соседей. Знаешь, как тебя все называют: «Блажной»! И ничего не скажешь против. Они правы! Ты не злой, хороший, но тебе шахматы дороже семьи. А я еще молода, жить хочу. Ночами не спала, тебя поджидая, но ты неисправим!

Чигорин горько улыбнулся.

– «Неисправим»? Какое выражение! Точно я конокрад, или взломщик, или горький пьяница! Разве я не люблю тебя, не пекусь о тебе и дочке! Пойми и ты меня. Есть же обязанности перед обществом. Обещал выпустить журнал, взял подписные деньги и обманул людей, их ожидания. Все равно, что занял без векселя, на честное слово – и сбежал. Какое дело читателю-шахматисту до моих семейных дел? Обещал, значит, подай, я и то полгода отсрочки взял. Нет, Оля, я всегда был и буду честным человеком. Не сердись, Оля, пойми меня. Поздравь даже. Уж одно то, что я взял первый приз, что стал лучшим игроком России – разве не шаг вперед, не прыжок! Послушай, что говорят люди.

– Лю-ю-ди? – презрительно протянула она. – Нешто шахматисты люди, нешто ты человек? Нешто вы думаете о чем, кроме проклятых деревяшек? Нет, нет, я твердо решила. Не проси. Завтра же перееду к родителям и ребенка заберу с собой. Развод! Ты возьмешь вину на себя. Ты виноват! Ты меня доехал!

Чигорин вспыхнул.

– Хорошо! Развод так развод! И вину возьму. Но и развод тоже денег стоит. И больших! Да и содержать вас придется. Или ты за другого собираешься?

– Тебе-то что? Может, и за другого, за Федор Федоровича, например. Такой ласковый, душевный. Вот хоть и в шахматы играет, а карьеру делает. Тебя по службе давно обскакал. Ни много ни мало – титулярный советник! С таким шахматистом можно жить. А на девочку нашу буду тебе присылать счета: за одежду, обувь, питание.

– Ладно, – упавшим голосом согласился Чигорин. – Невелика твоя любовь была, если ты за моей спиной шуры-муры заводила да нового мужа подбирала… – Он помолчал. – А может, передумаешь, Оля? Попробуй еще, последний раз. Я ведь и то бьюсь как рыба об лед…

– Нет, нет. И разговору не может быть! Подумать только: получил после голодовки и нищеты большую сумму и бросил собаке под хвост!

Она хлопнула дверью перед носом мужа и стала выдвигать ящики комода, собирая пожитки. Михаил Иванович тоскливо прошелся по комнате и присел к письменному столу.

Там лежала пачка свежих гранок очередного номера журнала, которые он принес, и были расставлены небольшие дорожные шахматы со свертывающейся деревянной доской – верные спутники его жизни и дома и в поездах. Он попытался читать гранки, но работа не шла.

Как быть? Что делать?! Оля уходит и ребенка забирает! Точно куски живого мяса от души отрывают. Ведь я их люблю и они меня, хотя… У нее, видно, уже давно задумано. Ее не уговоришь…