Укрощение королевы - Филиппа Грегори

В течение нескольких следующих дней мы с Нэн составляем список должностей при дворе и начинаем заполнять их теми претендентами, которых выделил король, потом своими друзьями и родственниками, а потом, когда все пожелания и притязания были удовлетворены, – теми людьми, карьере которых мы хотели бы поспособствовать. Я просматриваю составленный Нэн список людей, поддерживающих церковную реформацию. Если я дам им места при своем дворе, это усилит их позиции как раз в тот момент, когда они стали лишаться поддержки короля.

Генрих одобрил публикацию учения, названного «Королевская Книга», – символа веры, содержащего указания, как должна проходить исповедь и как уверовать в таинство мессы. Вино становится символом крови, хлеб – символом плоти Христовой, а раз так сказал король, то все должны в это уверовать. Он забрал Библии из церквей всех приходов, и теперь только знатные и богатые прихожане могут позволить себе читать Слово Божье на английском языке и делать это только дома. Бедный же и необразованный люд оказался немыслимо далеко от него, словно в духовном изгнании.

– Мне нужны образованные дамы, учительницы, – почти смущенно говорю я Нэн. – Я всегда сожалела, что недостаточно читала и училась. Я хочу улучшить свои знания французского и латыни. И мне понадобятся компаньоны, которые будут заниматься вместе со мной.

– Разумеется, ты можешь нанять учителей, их здесь пруд пруди. И ты можешь распорядиться, чтобы каждый день проводилась обедня, так делала Екатерина Арагонская. В твоей свите уже и так полно представителей самых разных убеждений. Екатерина Брэндон – сторонница реформации, а леди Мария, скорее всего, втайне хранит верность Риму. Но она никогда в жизни не осмелится оспорить тот факт, что король – это глава Церкви. – Нэн назидательно подняла палец. – Здесь каждый должен быть очень, я повторюсь, предельно осторожен со своими высказываниями. Сейчас, когда король восстанавливает традиции и ритуалы, которые сам же отменил, и забирает из церквей те самые английские Библии, которые сам же и дал своему народу, леди Мария надеется, что он пойдет дальше и примирится с папой римским.

– Как мне все это пока чуждо, – говорю я. – Мы жили так далеко от Лондона, что почти ничего не слышали о происходящем, да и книг мне взять было негде. К тому же мой муж, лорд Латимер, был сторонником старых традиций.

– На самом деле таких людей еще много, – предупреждает меня Нэн. – Даже пугающе много, и король становится к ним все более и более благосклонным. Но мы должны противостоять им и победить. Мы обязаны вернуть Библии обратно в церкви, людям. Нельзя позволять епископам отнимать у людей Слово Божье, иначе они будут обречены на полное невежество. Даже тебе придется быть очень аккуратной в своих занятиях и постоянно следить за тем, чтобы не нарушить закон о ереси. Ни к чему позволять Стефану Гардинеру совать свой грязный нос в ваши покои, потому что за всеми остальными комнатами он уже присматривает.

Король приходит ко мне почти каждую ночь, но часто только за беседой или чтобы разделить бокал вина, перед тем как отправиться в собственную опочивальню. Мы сидим с ним, как престарелая пара: он, в роскошной вышитой ночной рубахе, туго натянутой на широкой груди и животе, с уложенной на специальный стульчик больной ногой, – и я, в черном шелковом платье, с заплетенными в косу волосами. Его лекарь приходит к нему по вечерам, чтобы дать вечерние лекарства: чтобы облегчить боль в ноге, от головной боли, потому что его глаза видят все хуже и хуже, чтобы очистить его кишечник и мочу, ставшей опасно густой и темного цвета. Генрих подмигивает мне, говоря, что лекарь дает ему снадобье для поддержки мужской силы.

– Может, нам стоит зачать сына? – предлагает он. – Что ты думаешь о маленьком герцоге Йоркском, брате старшего принца?

– О, в таком случае я тоже хочу этого зелья! – Уилл Соммерс пользуется всей свободой, дозволенной официальному шуту. – Мне совсем не помешала бы мужская сила. И стал бы я тогда настоящим быком, зверем! А то сейчас во мне прыти не больше, чем у ягненка. Правда, ягненок я и есть…

– И что, так же прыгаешь и скачешь? – Король улыбается, пока лекарь протягивает ему следующий напиток.

– Я шалю и гуляю. Прогуливаю свое состояние! – От очередного каламбура Уилла король смеется, а потом, поперхнувшись лекарством, начинает кашлять. Шут фамильярно хлопает короля по спине. – Тише, дядюшка, а то выкашляешь всю мужскую силу!

Я улыбаюсь и помалкиваю, пока лекари отмеряют и разливают по бокалам свои средства, но, как только все уходят из комнаты, я обращаюсь к королю:

– Милорд муж мой, вы же помните, что у меня не было детей от двух предыдущих браков?

– Но это же не значит, что ты не получала в них удовольствия? – прямо спрашивает он.

Я смущенно смеюсь.

– Да, но замуж меня выдавали не ради удовольствия.

– Твой первый муж был юнцом, который и на гуся-то боялся замахнуться, какой из него был мужчина! А второй был стар как пень и, скорее всего, немощен как супруг, – заявляет король, даже не задумываясь о своей правоте. – Как они могли дать тебе детей? Я изучал этот вопрос, поэтому знаю, о чем говорю. Женщине, чтобы понести, необходимо получить удовольствие. У нее тоже должен произойти взрыв наслаждения, равно как у ее мужа. Так было задумано Господом. Так что, дорогая моя жена, наконец-то у тебя появился шанс стать матерью, потому что я знаю, как доставить женщине такое удовольствие, что она будет плакать от радости и просить продолжения.

Я молчу, потому что на меня накатывают непрошеные воспоминания о невольных криках и стонах, которые я издавала, когда Томас двигался во мне, когда я чувствовала нарастание волны удовольствия. После, когда у меня саднило горло, я понимала, что кричала, прижавшись лицом к его обнаженной груди.

– Я тебе это обещаю, – говорит король.

Я гоню от себя все эти мысли и улыбаюсь мужу. Мне уже точно известно, что я никогда не смогу получить удовольствия в кровати мертвой королевы, да и его вялые конвульсии не способны привести к зачатию. К тому же рута не позволит мне забеременеть, чтобы на свет не появился еще один уродец. Но поскольку Генрих расстался с первыми двумя женами из-за того, что те не могли подарить ему сына, с моей стороны было бы крайне глупо говорить королю, что я не хочу от него детей, какие бы удовольствия он ни обещал. К тому же, как это ни странно, но мне не хочется его обидеть. Я никогда не скажу Генриху, что не испытываю к нему страсти, тем более в тот момент, когда он с улыбкой обещает мне чувственный экстаз. Но я могу ответить ему хотя бы добротой, я могу дать ему нежность и уважение…

Он подзывает меня к себе.

– Иди сюда, сядь ко мне на колени, любимая.

Я с готовностью подхожу и присаживаюсь на бедро его здоровой ноги. Он обнимает меня, целует мои волосы, затем поворачивает мое лицо к себе за подбородок и целует в губы.

– Так скажи, ты рада быть богатой женщиной? Я ведь сейчас целую важную особу? Тебе понравились украшения? Ты взяла с собой их все?

– Я в восторге от украшений, – уверяю я. – И мне доставляют огромную радость роскошные наряды и меха. Вы очень добры ко мне.

– Я и хочу быть к тебе добрым, – говорит он, поправляя локон моих волос, отводя его за ухо; его прикосновение нежно и уверенно. – Я хочу, чтобы ты была счастлива, Кейт. Я женился на тебе, чтобы сделать тебя счастливой, не только ради себя. Я думаю о своих детях, о своей стране и о тебе.

– Спасибо, – тихо произношу я.

– Может быть, ты хочешь чего-то еще? Если ты велишь что-то мне, то твое повеление будет выполнять вся Англия. К твоему столу могут возить морской укроп со скал Дувра и устриц из Витстабла. Ты можешь просить золото из Тауэра и пушечные ядра из Майнориз. Чего ты хочешь? Проси все, что угодно. И тебе это будет дано.

Я не знаю, что ему ответить. Тогда король берет меня за руку.

– Не бойся меня, – нежно произносит он. – Представляю, чего тебе про меня наговорили люди. Ты вполне можешь вообразить себя Трифиной, выданной замуж за чудовище.

У меня прерывается дыхание от того, насколько точно его предположение описывает мой ночной кошмар, а король не сводит с меня внимательного взгляда.

– Любовь моя, – говорит он. – Моя последняя и единственная любовь. Прошу тебя, знай одно: то, что тебе расскажут о моих браках, – абсолютная ложь. Я расскажу тебе правду. Только я знаю всю правду об этом, но никогда и ни с кем об этом не говорю. Но тебе я все расскажу. Юношей я женился на женщине, которая вышла за меня не по своей воле. Только я об этом не знал, пока Господь не поразил меня горем. Один за другим умирали наши дети, и это почти убило ее – и разбило мне сердце. Мне пришлось ее отпустить, чтобы не подвергать большим мучениям. Я должен был освободить ее от ставшего проклятым брака. Это было самым трудным из того, что мне приходилось делать. Но ради Англии мне был нужен наследник, и мне пришлось ее отпустить. И я отправил домой Екатерину Арагонскую, лучшую принцессу из тех, что рождались на испанской земле. Мое сердце разрывалось на части, но я должен был это сделать.