В лучах мерцающей луны - Эдит Уортон

— Об Элли и молодом Давенанте?

— Молодом Давенанте или других…

— Или других. Но какое нам дело до них?

— Ну и я думаю то же самое! — воскликнула она, вскакивая в порыве облегчения.

Лэнсинг тоже встал, но лицо его не просияло в ответ.

— Мы в стороне от всего этого; мы не имеем к этому никакого касательства, так? — продолжал он добиваться ответа.

— Абсолютно никакого.

— Тогда что, черт возьми, значит эта благодарность Элли? Благодарность за то, что мы сделали с какими-то письмами… и за Вандерлина?

— О нет, не ты! — непроизвольно вскричала Сюзи.

— Не я? Тогда ты? — Он подошел ближе и взял ее за запястье. — Ответь мне. Была ты замешана в грязных делишках Элли?

Последовало молчание. Она не могла говорить, чувствуя его пылающие пальцы, сжимающие запястье, на котором до этого был браслет. Наконец он отпустил ее руку и отошел.

— Отвечай, — повторил он.

— Я уже сказала, что ты тут ни при чем, это касается меня.

Он выслушал молча; затем спросил:

— Полагаю, ты отправляла письма за нее? Кому?

— Зачем ты мучишь меня? Нельсон не должен был знать, что она уехала. Она оставила мне письма, чтобы я отсылала их ему раз в неделю. Я нашла их здесь в тот вечер, когда мы приехали… Это была плата — за жизнь во дворце. О Ник, скажи, что это стоило того… скажи хотя бы, что стоило того! — умоляла она.

Он стоял не шевелясь, не отвечая. Пальцами одной руки барабанил по углу ее туалетного столика, так что драгоценный браслет подпрыгивал.

— Сколько было писем?

— Не знаю… четыре… пять… Какая разница?

— По одному в неделю, на полтора месяца?..

— Да.

— И ты сочла это в порядке вещей?

— Нет, мне это было противно. Но что я могла сделать?

— Что могла сделать?

— Да, если от этого зависело, быть ли нам вместе. О Ник, как ты мог подумать, что я откажусь от тебя?

— Отказаться от меня? — повторил он как эхо.

— Ну… разве возможность для нас быть вместе не зависит от того, что мы можем получить от людей? Разве мы вечно не идем на какие-то компромиссы? Ты когда-нибудь в жизни получал что-то даром? — закричала она, неожиданно разозлившись. — Ты прожил среди этих людей столько же лет, что и я; думаю, это не в первый раз…

— Клянусь Богом, в первый! — воскликнул он, покраснев. — И потом, есть отличие… коренное отличие.

— Отличие!

— Между тобой и мной. Я в жизни не делал грязную работу для них — и уж менее всего в расчете на благодарность. Думаю, ты догадывалась об этом, иначе не скрывала бы от меня эту отвратительную историю.

Сюзи тоже кровь ударила в голову. Да, она догадывалась, инстинктивно почувствовала в тот день, когда впервые пришла к нему в его голую квартиру, что он следует более строгим жизненным принципам. Но как сказать ему, что под его влиянием она тоже стала строже и что для нее было так же трудно не думать о своем унижении, как о его ярости, поэтому она и промолчала?

— Ты понимала, что если я узнаю, то ни дня здесь не останусь, — продолжал он.

— Да; и куда бы мы тогда отправились?

— Ты имеешь в виду… так или иначе… что этот твой компромисс — цена возможности нам оставаться вместе?

— Ну… а разве нет? — неуверенно пробормотала она.

— В таком случае нам лучше расстаться, согласна?

Он проговорил это тихо, задумчиво, не торопясь, как неизбежный вывод, к которому привел их страстный спор.

Сюзи ничего не сказала в ответ. На минуту она перестала понимать, из-за чего все случилось; само случившееся погребло ее под своими развалинами.

Ник отошел от туалетного столика и остановился у окна, глядя на темную, в блестках света воду канала. Она посмотрела на его спину и спросила себя: что будет, если подойти и обнять его? Но если даже ее прикосновение могло бы развеять это наваждение, она не была уверена, что предпочла бы развеять его таким способом. Глубже немой боли горело полуосознанное чувство несправедливости. Когда они заключили свое необычное соглашение, Ник не хуже ее понимал, на каких компромиссах и уступках должна быть основана их совместная жизнь. То, что он забыл об этом, казалось таким невероятным, что она в новом приступе страха задумалась: не пользуется ли он опрометчивостью Элли (чтоб ей пусто было!), дабы избавиться от надоевших уз? Она, неожиданно рассмеявшись, подняла голову:

— В конце концов… ты был прав, когда хотел, чтобы я была твоей любовницей.

Он обернулся и изумленно воззрился на нее:

— Ты… моей любовницей?

Несмотря на всю боль, она затрепетала от гордости, увидев, что подобный вариант давно стал для него немыслимым. Но продолжала настаивать:

— В тот день у Фалмеров… ты что, забыл? Когда сказал, что женитьба для нас — чистое безумие.

Лэнсинг стоял в проеме окна, упершись взглядом в рисунок мозаичного пола.

— Я был, конечно, прав, когда сказал, что женитьба для нас — чистое безумие, — наконец ответил он.

Она вскочила, вся дрожа:

— Что ж, это легко исправить. Наше соглашение…

— Ох уж это соглашение… — нетерпеливо прервал он ее со смехом.

— Ты не просишь, чтобы я расторгла его сейчас?

— Поскольку я сказал, что нам лучше расстаться? — Он помолчал. — Но соглашение, — я почти и забыл о нем — касалось обязанности, не правда ли, помочь друг другу, если одному из нас подвернется возможность лучше устроить свою судьбу? Нелепость, конечно; просто шутка; во всяком случае, на мой взгляд. Я никогда не захочу лучшей судьбы… никакой другой судьбы…

— О Ник, Ник!.. Но тогда…

Она стояла вплотную к нему, и его лицо расплывалось у нее в глазах, наполненных слезами; но он отстранил ее, сказав:

— Это было бы довольно легко сделать, не правда ли, будь мы такими же заменяемыми, как эта плитка? К тому же это будет ужасно мучительно. И ничему не поможет. Ты была права только что, когда спросила, как мы сможем жить по-другому. Мы с тобой, наверно, паразиты оба, иначе давно нашли бы какой-нибудь другой способ существовать. Но я считаю, есть вещи, с которыми я лично мог бы мириться в крайнем случае… и понял, возможно вовремя, что не могу позволить тебе мириться с чем-то ради меня… никогда… Те сигары на Комо: неужели ты думаешь, я не понял, что это было ради меня? Нет, ни за что… ни за что…

Он остановился, словно мужество ему изменило; и она простонала:

— Но твоя работа — если книга будет иметь успех…

— Бедная моя Сюзи — все это самообман. Мы оба знаем, что такого рода литература дохода не приносит. И какая остается альтернатива, кроме как множить все те же низости? И все больше становиться к этому нечувствительным? По крайней мере, до сих пор я не мирился с определенными вещами и не желаю продолжать это, пока сам уже не стану воспринимать их как должное.

Она робко протянула к нему руку:

— Но тебе и не нужно, дорогой… если бы ты только предоставил это мне…

Он резко отшатнулся:

— Тебе это, наверное, кажется так просто? Нет, мужчины другие.

Он подошел к туалетному столику и взглянул на маленькие, украшенные эмалью часы, тоже свадебный подарок:

— Пора одеваться, не думаешь? Не будешь возражать, если оставлю тебя обедать со Стреффи… и кто там еще придет? Я бы предпочел пойти побродить: просто не хочется сейчас ни с кем говорить, кроме как с самим собой.

Он быстро прошагал мимо нее и вышел из комнаты. Сюзи стояла неподвижно, не в силах поднять руку или найти последнее слово мольбы к нему. Среди беспорядка на туалетном столике в розовом свете лампы сверкали подарки миссис Вандерлин.

Да, мужчины другие, как он сказал.

XI

Но существовали вынужденные компромиссы, всегда существовали; Ник в прежние времена был первым, кто это признавал… Как они смеялись над Непреклонными людьми — людьми, которые держались иного мнения (потому что нельзя быть добрым самаритянином без того, чтобы не нагнуться и не ковыряться в куче невесть чего)! А теперь Ник неожиданно превратился в такого вот непреклонного…

В тот вечер Сюзи, сидя во главе обеденного стола, видела — в промежутках между мчащимися мыслями — тошнотворные знакомые лица людей, которых называла своими друзьями: Стреффорда, Фреда Джиллоу, придурковато хихикающего молодого Брекенриджа из их нью-йоркской компании, прибывшего днем, и князя Нерона Альтинери, Урсулиного князя, который в отсутствие Урсулы, проходящей утомительный курс лечения, совершенно просто и естественно предпочел присоединиться к ее мужу в Венеции. У Сюзи будто только сейчас глаза открылись, и, переводя взгляд с лица на лицо, она спрашивала себя, каково было бы жить, не видя вокруг иных лиц, кроме таких, как эти…

Ах, Ник стал непреклонным!.. В конце концов, большинство людей проходят по жизни, совершая заданный набор движений, наподобие танцевальных па, затверженных заранее. Если в твоем учебнике танцев сказано: в определенное время быть непреклонным, ты должен стать им автоматически, — вот так и с Ником!