В лучах мерцающей луны - Эдит Уортон

На следующее утро воспоминание об отчаявшемся поклоннике Корал забылось и Ника снова закружило колесо собственных горестей. Накануне вечером, когда он посылал записку Сюзи из их любимого ресторанчика неподалеку от палаццо Вандерлинов, он твердо намеревался отсутствовать день или два, чтобы собраться с мыслями и обдумать сложившееся положение. Но, вручив письмо мальчишке, сыну хозяина, маленькому приятелю Сюзи, Ник решил дождаться его возвращения. Посыльного не просили дожидаться ответа, но Ник, зная дружелюбие и любопытство итальянцев, был почти уверен, что мальчишка, в надежде поглазеть на Сюзи, задержится там, пока письмо будут относить наверх. И он представил себе, как горничная стучится в темную комнату его жены и Сюзи торопливо припудривает заплаканное лицо, прежде чем вскрыть конверт, — бедная глупая девочка!

Мальчишка вернулся намного быстрей, нежели ожидал Ник, и не принес ответа, но просто сообщил, что синьоры не было дома: что никого не было.

— Никого?

— Синьоры и четверых джентльменов, которые обедали в палаццо. Они ушли все вместе пешком вскоре после обеда. Никого не было, кому я мог отдать записку, только гондольер на лестничной площадке, потому что синьора сказала, что придет очень поздно, и велела горничной ложиться спать, и горничная, конечно, тут же ушла со своим иннаморато.[15]

— Вот как!.. — сказал Ник, бросая монету в руку мальчишке и выходя из ресторана.

Сюзи ушла… ушла со своей обычной компанией, как делала каждый вечер в эти душные летние недели, ушла после разговора с Ником, словно ничего не случилось, словно весь его и ее мир не рухнул и они не остались перед его развалинами. Бедная Сюзи! В конце концов, она просто следовала инстинкту самосохранения, старой неисправимой привычке не сдаваться, идти вперед и не распространяться о своих трудностях; что, если эта привычка уже породила безразличие и для нее стало так же легко, как для большинства ее друзей, переходить от трагедии к танцам, от страданий к синема? Что в них осталось от души, спрашивал он себя…

Поезд отправлялся не раньше полуночи, и, покинув ресторан, Ник отправился бродить по душным боковым улочкам, пока усталые ноги не вынудили его завернуть в увитую виноградом перголу у винного погребка для гондольеров на пристани близ пьяцетты. Здесь за стаканом холодного вина он мог скоротать время, пока не придет пора двигаться на вокзал.

В начале двенадцатого он начал оглядываться, подыскивая лодку, когда черный челн причалил к ступеням и из него с шутками и смехом выпрыгнула стайка молодых людей в вечерних туалетах. Ник, наблюдая за ними из тени виноградных шпалер, увидел, что в компании всего одна дама, и ему и без фонаря над пристанью нетрудно было узнать ее. Сюзи — с непокрытой головой, смеющаяся, в легком шарфе, соскользнувшем с плеч, с сигаретой меж пальцев — подхватила под руку Стреффорда и повернула к столикам Флориана, а за ними следом Джиллоу, князь и молодой Брекенридж…

В часы, проведенные в поезде, и потом в бесцельном шатании по улицам Генуи Ник сотни раз вспоминал эту быстро промелькнувшую сценку. В их с Сюзи мире, подобном беличьему колесу, нельзя было останавливаться, иначе упадешь, и Сюзи явно предпочла продолжать бег. В свете фонаря на пристани он хорошо рассмотрел ее лицо и увидел накрашенную и напудренную маску, тщательно скрывающую следы всех переживаний, которые могла оставить сцена, происшедшая между ними. Ему даже показалась, что она капнула себе в глаза атропин…

Нужно было торопиться, если он не хотел опоздать на полуночный поезд, — а ни одной гондолы, кроме той, на которой только что приплыла жена. Он прыгнул в нее и попросил гондольера отвезти его на вокзал. Подушки, на которые он откинулся, еще пахли ее духами, а в электрическом сиянии вокзала он разглядел в ногах розу, упавшую с ее платья. Выходя из лодки, он раздавил ее каблуком.

Что ж, такой она теперь и запомнится ему. Поскольку теперь он понял, что не вернется назад, во всяком случае, чтобы возобновить их совместную жизнь. Он допускал, что придется увидеться с ней однажды, дабы все обсудить, кое-что решить в отношении их будущего. Он был искренен, когда говорил, что не испытывает к ней неприязни, а только никогда не сможет вернуться в эту трясину. Если же вернется, то неизбежно утонет в ней, идя от одного компромисса к другому…

Шум душной летней ночи в генуэзском порту не давал заснуть; но хотя Ник не спал, он не замечал шума, поскольку то, что творилось в его душе, было оглушительней. Рассвет принес бесплодное облегчение, и он просто от усталости провалился в тяжелый сон. Когда он проснулся, был почти полдень и в окне он увидел хорошо знакомый силуэт «Ибиса», темный на фоне сверкающего моря. Он мог не бояться встречи с хозяевами яхты, которые, несомненно, давно сошли на берег и укрылись в более прохладном и фешенебельном месте; как это ни странно, сей факт, казалось, подчеркивал его одиночество, чувство, что ему не к кому обратиться на всем белом свете. Он оделся и отправился, безутешный, выпить кофе в каком-нибудь тенистом уголке.

Он пил кофе, и в голове у него постепенно прояснялось. Ему стало очевидно, что он вел себя как сумасшедший или капризный ребенок, — предпочтительней, конечно, как сумасшедший. Если они с Сюзи должны разойтись, почему не совершить это пристойно и спокойно, как полагается у людей их круга. Всякая мелодрама казалась нелепой в их мирке безмятежных сибаритов, и сейчас ему хотелось смеяться над неуместностью своего поступка… Но внезапно глаза его наполнились слезами. Будущее без Сюзи было невыносимо, немыслимо. Почему, в конце концов, они должны расстаться? При этом вопросе перед ним возникло ее ласковое лицо с чуть приподнятой верхней губой, что делало ее улыбку такой необыкновенной. Нет… он вернется. Но не ради какого-то обсуждения, какой-то договоренности, завершения их совместной жизни как делового партнерства. Если он вернется, то без всяких условий, окончательно, навсегда…

Вот только как насчет будущего? Как насчет того не очень далекого дня, когда свадебные чеки будут истрачены, бабушкины жемчуга проданы и ничего не останется, кроме неприкрытой зависимости от богатых друзей, роли признанных любителей поживиться на чужой счет? Неужели нет иного возможного решения, нового способа им устроить свою жизнь? Нет… ни единого: он не мог представить, чтобы кто-то из них жил подобно, например, Нату Фалмеру и его семейству! Он вспомнил убогое неопрятное бунгало в Нью-Гэмпшире, неряшливых слуг, несъедобную еду и вездесущих детей. Как он может просить Сюзи разделить с ним такую жизнь? Если бы попросил, у нее, наверно, хватило бы здравого смысла отказаться. Основанием их союза было краткое летнее умопомрачение; теперь пришла пора расплачиваться…

Он решил написать ей. Если им предстоит расстаться, лучше ему не видеться с ней, иначе может не хватить твердости. Он попросил официанта принести перо и бумагу и отодвинул кипу непрочитанных газет на угол столика, за которым пил кофе. Отодвигая их, он заметил среди них «Дейли мейл» двухдневной свежести. Как предлог, чтобы оттянуть написание письма, он взял газету, взглянул на первую полосу и прочитал:

«Трагическое кораблекрушение в Соленте.[16] Граф Олтрингем и его сын виконт д’Эмбле утонули при полуночном столкновении их яхты с другим судном. Оба тела найдены».

Он читал дальше. Отметил, что несчастье произошло в ночь накануне его отъезда из Венеции и что в результате тумана в Соленте их старый друг Стреффорд стал теперь графом Олтрингемом и обладателем одного из крупнейших частных состояний в Англии. При мысли, что у их вечно безденежного Стреффа так круто изменилась судьба, голова шла кругом. И какая ирония в этом двойном повороте колеса, которое в один день погрузило его, Ника Лэнсинга, в пучину несчастий, а другого вознесло к звездам!

Он снова, и еще более отчетливо, увидел Сюзи, выходящую из гондолы, услышал ее смех и подшучивание Стреффорда, как она подхватила его под руку и прижалась к ней, оставляя остальных мужчин позади. Стреффорд — Сюзи и Стреффорд!.. Не раз Ник замечал нежные интонации в голосе своего друга, когда тот разговаривал с Сюзи, и задумчивость в глазах, когда тот останавливал на ней свой ленивый взгляд. Защищенный своим семейным счастьем, Ник не придавал значения этим знакам. Единственный, к кому он по-настоящему ревновал, — это Фред Джиллоу из-за его безграничной возможности удовлетворять женские капризы. Однако Ник знал, что подобных материальных преимуществ теперь никогда не будет достаточно для Сюзи. В случае со Стреффордом все было иначе. Ей было приятно его общество, в то же время он был общеизвестно незавидной партией; не может ли быть так, что теперь она находит его неотразимым?

Нику вспомнились забытые условия брачного соглашения: их абсурдная договоренность, которую он и Сюзи торжественно поклялись соблюдать. Но было ли это абсурдным, в конце концов? Предложила внести этот пункт Сюзи (не он, слава богу!); и возможно, предлагая его, она была серьезней, чем ему воображалось. Возможно, даже не случись бы между ними этот разлад, неожиданное возвышение Стреффорда побудило бы ее просить отпустить ее на свободу…