Ищи, кому выгодно - Инна Бачинская

– Зачем? – удивился Федор.

– Потому что… Не знаю, почему. Потому что она ни о чем другом больше не может, кроме как о супермене Славике. Мы все учились в одном классе, она тогда еще с ума по нему сходила. Понимаете, как заклинило! – Она в досаде махнула рукой.

– Что он был за человек? – Федор задал тот же вопрос вторично, уверенный, что услышит о Гетманчуке нечто совершенно другое.

– Славка? Козырный, сильный, шел по жизни как бульдозер… Он ее бросил, она была в положении… Только это между нами, она думает, никто не знает. А потом уже детей не было. Он всю жизнь ей переколошматил, она и с мужем не могла после Славика… Не могла забыть его. А теперь он вернулся, уже три года, и даже не почесался найти ее. Они случайно столкнулись в магазине, и он стал снова морочить ей голову. А сам женат, молодая жена, все такое. Он всегда был себе на уме, все греб под себя, он ее просто отшвырнул тогда, а она очень любила его. И теперь снова повелась. А я предупреждала! – Она опять махнула рукой. – И снова сопли, слезы, ревность… Она была у него в гостях, сама не своя стала, говорит, шикарная квартира, антиквариат, девчонка-жена… Он всегда умел жить. О мертвых ничего, кроме хорошего, но если уж так случилось, может, она хоть теперь возьмется за ум и начнет новую жизнь… без Гетмана. Очнется, наконец.

– А Сергей Иванович? – напомнил Федор.

– А что Сергей Иванович? Имел на нее виды, раскатал губы, сходили вместе на премьеру его нетленки к Виталику Вербицкому в Молодежный, а наутро она ему возьми и выложи про Гетмана, представляете?

Федор кивнул, хотя представлял не вполне.

Около площади они расстались и разошлись в разные стороны.

– Федор Андреевич, подождите! – услышал вдруг Федор и оглянулся.

– Телефончик ваш на всякий случай…

Она, ухмыляясь, смотрела ему в глаза, и такой призыв был в ее взгляде, такие прыгали там черти, что Федор невольно смутился. Достал из папки визитную карточку, протянул.

– Федор А. Алексеев, – прочитала она. – Доцент, Кафедра философии и истории… Философии? – Она взглянула изумленно. – Так вы не следователь? Вы профессор философии?

– Ну… да. Видите ли, дело в том…

– Федя-Философ! – воскликнула Лидка, хлопнув себя ладошкой по лбу. – Конечно! У вас мой Севка учится, он рассказывал, что вы частный сыщик! И без вас менты – как слепые котята. Это же… просто офигеть! Они же все от вас без ума! И шарфики дурацкие, и трубку прикупил… Ой, извините! Он же… – она замешкалась на миг, подбирая словцо поприличнее, – опупеет, когда узнает, что я с вами кофеи гоняла!

Она вошла в раж и не могла остановиться, хохотала, вскрикивала, схватила Федора за руку, заглядывала в глаза. На них оборачивались. Ему пришлось извиниться и сослаться на неотложные следственные дела, и только тогда они, наконец, распрощались.

Слава, однако.

Он шел по улице и невольно улыбался – не женщина, а вулкан! Спросил себя, хотел бы он такую подругу, подумал и решил, что нет, пожалуй. Такого накала ему не выдержать – занятия философией и аналитикой предполагают тишину и покой…

Глава 14

Похороны

Кладбище было простое, деревенское. Скромные памятники, кресты, скромные бумажные венки. Был задумчивый и мягкий день, чуть пасмурный; едва слышно шелестели бумажные розы и подсохшая трава, пахло потревоженной землей.

Собралось человек двадцать: коллеги Егора Овручева по таксопарку, коллеги Светланы Овручевой из бара «Манхэттен», соседи. Светлана, казалось, мало что понимала, ее поддерживала подруга, та самая официантка, которая осталась у нее ночевать – Диана, и капитан Астахов подумал, что вдова с утра накачалась транквилизаторами и теперь может запросто свалиться в обморок. Или уснуть прямо здесь, на холмике резко пахнущей сырой земли. Это было ему непонятно. Как человек, часто сталкивающийся с насильственной смертью, он насмотрелся всякого. И тихого горя, и деловитости в отправлении ритуала, и суеты, и громких рыданий. Барменша казалась ему крепкой женщиной с головой… Тут необходимо заметить, что всех женщин капитан Астахов делил на тех, кто с головой, и тех, кто без головы. Его гражданская жена Ирочка была женщиной без головы, Елена Гетманчук – тоже, пожалуй, безголовая, а барменша, судя по тому, как характеризовали ее товарищи по работе, – спокойная, неторопливая, сильная, – была женщиной с головой. А потому должна была принять смерть мужа без истерики и соплей, и ее невменяемое состояние было ему странно. «Федька накрутил бы тут своей мутной философии», – подумал с досадой капитан.

Рядом с ним стоял бывший прокурор Глеб Северинович Гапочка, без ружья, на сей раз, в черном костюме и белой рубашке, при галстуке; оба внимательно разглядывали гостей и обменивались замечаниями. Прокурор не удержался и ехидно пробормотал что-то о законах жанра, в силу которых всякий уважающий себя сыщик не преминет появиться на скорбной церемонии, как будто убийца такой идиот, что даст себя расшифровать. И капитан пожалел, что с ним нет Федора, который бы вставил философского фитиля зарвавшемуся бывшему прокурору. Но тем не менее вежливо задавал вопросы, и бывший прокурор отвечал в меру информированности; и наоборот. Они уже обсудили соседей, которых Гапочка прекрасно знал, и работников бара «Манхэттен», которых немного знал капитан. Представители такси-сервиса «Орион» держались вместе: шестеро крепких хмуроватых мужчин в кожаных куртках и одна девушка-диспетчер. Четверых из водителей и девушку капитан Астахов также уже знал.

Потом народ потянулся в местное кафе «Космос», снятое для поминок, и капитан распрощался с бывшим прокурором…

* * *

На следующий день, во вторник, ближе к вечеру, собрались на посиделки в «Тутси». Капитан Астахов – с отчетом о похоронах; Федор Алексеев – с отчетом о встрече с одноклассницей Гетманчука, и Савелий Зотов в качестве недоумевающей публики или греческого хора, подпевающего героям. Капитану и Федору приходилось повторять ему снова и снова различные мысли, возможные версии и мотивацию преступника – до тех пор, пока смысл не искажался до абсурда и, как изображение на проявляемой фотографии, не проступало нечто скрытое ранее…

– Одноклассница Гетманчука – красивая женщина, – сказал Федор. – Она действительно его любила, причем всю жизнь… Знаете, мне всегда казалось, что любовь на всю жизнь встречается только в романах, и автор изрядно преувеличивает, но сегодня я убедился, что такая любовь существует. Правда, должен вам заметить, господа, что вечная любовь осложняет жизнь обоим партнерам, так как они часто не совпадают по накалу.

– Ты, Федя, не прав, – заметил Савелий. – Просто ты еще не встретил…

Капитан Астахов бессовестно заржал.

– И это говоришь ты, Савелий? Я встретил девушку, достойную любви, но ее у меня увели из-под носа, причем мой лучший друг[6].

Савелий покраснел.

– Федя, но ты же… я не думал!

– Я тебя давно простил, Савелий. Иди и больше не греши. Я познакомился также с подругой Ирины, все они учились в одном классе. Очень живая особа, зовут Лидия Кулик. Мы выпили кофе в парке и поговорили. В субботу вечером Гетманчук был у Ирины, ушел около десяти, а в половине одиннадцатого его застрелили. Ирина узнала об убийстве на другой день, в воскресенье, от Регины Чумаровой, нашей с капитаном доброй знакомой, а ей, в свою очередь, позвонила приятельница. Ирина была в черном, печальна, до сих пор ревнует Гетманчука к жене… или женам, кроме того, унижена, так как прекрасно понимает, что их отношения были бесперспективными. Она была всего-навсего подругой, а они – женами.

– Это она тебе сама сказала? – спросил капитан, и в его тоне прозвучал здоровый скепсис.

– Это я сам увидел.

– Это лирика, а по делу?

– По делу немного. Никто ему не угрожал, проблем тоже не было, наоборот, все у него было схвачено, он шел по жизни с высоко поднятой головой. Намекал, что, возможно, уедет, здесь ему мало места. На первый взгляд кажется, будто это убийство – трагическая случайность, но нет, господа, то была не случайность. Я бы на месте капитана заглянул в его сейф, мало ли что там может обнаружиться?

– Заглянем, не переживай. Уже заглянули.

– А что у тебя? – спросил Федор. – Как прошли похороны?

– Вдова была совсем плохая, – ответил капитан. – Не понимаю я женщин: после драк и оскорблений – так убиваться… Не понимаю.

– Любила, значит, – заметил Савелий. – И не развелись…

– Гапочка сказал… Помнишь Гапочку, Савелий?

– Помню! Прокурор! – обрадовался Савелий. – Как он?

– Жив, курилка, – ответил Федор. – По-прежнему с ружьем, в камуфляже, готов отразить атаку. Гапочка сказал, что она пыталась развестись, но Овручев не позволил, грозился убить. Она хотела детей, он не мог – что-то со здоровьем, потому и срывался на ней.