Золотые нашивки - Юрий Дмитриевич Клименченко

меня видели какой павлин с курами ходит?»

Все же пустили Кузьку в стаю. Красавец его и не замечает с высоты своего величия. Клюет себе зерна. Потом увидел Кузьку, как заорет. Голову наклонил и к нему. Ну, думаем, забьет Кузьку. А Кузька шпоры почистил да, не дожидаясь, на красавца налетел. Видели бы вы что было! Как он его трепал! И за гребень, и шпорами. Налетает, отскакивает, снова налетает. Пух и перья! Тот петух большой, тяжелый, неповоротливый, а наш — юркий, ловкий, легонький. Со всех сторон Кузька к нему подлетал. Не успеет тот оглянуться — удар в голову. В кровь дрались. Хозяин глаза вытаращил. Смотрит — не верит. Леночка подпрыгивает, в ладошки хлопает, прямо как судья на ринге, кричит: «Лупи его, так его, Кузя, бей правой!»

Не скажешь, что и балерина. Ишь, думаю, кровожадные инстинкты проснулись. Любят женщины такие зрелища. В общем, этот красавец минут через десять с позором показал нам зад, побежал, юркнул под изгородь и был таков. А Кузька, весь ободранный, в крови, испустил победный клич и пошел к курам. Хозяин говорит: «Не петух это, а орел. Такого гиганта победил. Пусть живет. А того в суп».

Спустя месяц мы зашли проведать Кузьку. Что бы вы думали? Петуха нельзя было узнать. Он гордо ходил среди кур. Такой гладенький, пополневший, ухоженный, хвост у него отрос. Следа не осталось от того замухрышки. Голос окреп. Найдет что-нибудь: «Ко-ко-ко!», и все куры к нему бегут. А он стоит, как монумент.

Вот что делает морская лихость и женская любовь. Поняли? Конец.

Боцман встал:

— Поднимайсь! Швабры, щетки разобрать! С носу пойдем.

ЗОЙКА

Нардин вошел в кают-компанию. Зойка Барышева, буфетчица «Ригеля», стояла на перевернутом ящике из-под сгущенного молока и мыла подволок. От поднятых рук кофточка лезла наверх, тянула за собой и без того короткую юбку. Нардин искоса взглянул на круглые обтянутые чулками Зойкины колени и подумал: «Какая девчонка! Прямо смотреть страшно. Того и гляди в грех впадешь. А курсанты от нее не отходят. По-настоящему ее следовало бы убрать с судна. Было бы спокойнее. Да разве с ней расстанешься? Надо как-то сказать ей. А как? Черт…»

— Доброе утро, Зоя. Надо бы тебе форму одежды другую, — строго сказал он.

Зойка соскочила с ящика.

— Доброе утро, Владимир Васильевич. Не понимаю, о какой форме вы говорите.

Нардин подумал: «Кажется, неловко начал. Вопрос деликатный».

— Да… Нельзя ли немного удлинить твои юбки, Зоя? А то ведь тут молодежь…

— Ах, вот вы о чем. Нельзя, Владимир Васильевич. Мода теперь такая. У меня на один сантиметр длиннее, чем у других, поверьте.

— Верно, мода, — неуверенно проговорил Нардин, — да у нас судно…

— Не хотите ли, чтобы я на вашем судне выглядела как чучело?

— Не хочу, но…

— Кто боится, пусть на меня не смотрит. Вот и все. Ничего с вашими мальчишками не случится. Сами-то не боитесь?

Зойкины светлые глаза весело блеснули. Капитан укоризненно покачал головой.

— Не сердитесь, Владимир Васильевич. Знаете ведь, люблю пошутить. Все сделаю. С завтрашнего дня буду на работу брючки надевать. Годится? Или тоже что-нибудь найдете неподходящее для вашего судна? Прямо монастырь, да и только, а вы — настоятель.

Зойка прыснула. Засмеялся и Нардин.

— Ничего не поделаешь, Зоенька. Служба морская. Ладно, все это пустяки. Как настроение?

Зойка сразу погрустнела.

— Настроение плохое.

— Почему же?

— Есть причины, Владимир Васильевич.

— Тайна?

— Нет. А говорить не хочется.

— Ну ладно…

Нардин ушёл, а Зойка снова забралась на ящик, принялась за мытье. С подволока по переборкам текли, расползаясь по палубе, грязные струйки. Мыльная пена белыми хлопьями слетала с Зойкиных рук. Казалось, что работается ей легко. Да оно так и было на самом деле. Зойка все делала ловко и споро.

Через несколько дней Зойке исполнится двадцать лет. Вот уже два года она плавает на «Ригеле». «Наша кадра», — уважительно называет Зойку боцман. Зимой, когда на «Ригеле» перестают готовить обеды и ужины, Зойку, чтобы не увольнять, переводят в матросы. Она стоит вечерние и ночные вахты. Вот уж когда капитану не надо беспокоиться за своих курсантов! Зойка надевает ватные штаны, валенки, шапку, полушубок и сама становится похожей на мальчишку. Только длинные, густые, загнутые ресницы да розовый, очень нежный цвет щек выдают ее. Присмотреться — можно угадать, что это девушка.

Вахту Зойка стоит отлично. Она не отойдет от трапа, не пустит на судно постороннего. Даже благодарность получила за «бдительное несение вахты».

Приехал один работник министерства из Москвы, решил прогуляться по набережной, заодно посмотреть на учебные суда. Смело поднялся на трап, а тут Зойка.

— Вы к кому?

— Я — такой-то.

— Ваше удостоверение?

Оказалось, что москвич оставил удостоверение в другом пиджаке, в гостинице. Как ни доказывал, что он, мол, в форме, и его тут все знают, Зойка его не пустила до тех пор, пока на палубу не пришел вахтенный штурман. На следующий день Нардин объявил ей благодарность. Начальство осталось довольным.

Три раза в неделю Зойка работает в кочегарке в жилом доме. Котел на газе. Легко. Требуется только внимание. Конечно, трудно и там и здесь. Свободного времени совсем не остается. Но ничего не поделаешь. Надо зарабатывать побольше денег. А в жилконторе прилично платят.

У Зойки семья. Мать и братишка-первоклассник. Живут они далеко. Зойка видится с родными редко, посылает им деньги. Мать болезненная, зарплата у нее небольшая. Трудно ей живется.

Три года назад от них ушел отец. Последнее время он жил с матерью плохо. Родители часто ссорились. Уж кто там был виноват, трудно сказать. Наверное, все же отец. Не ночевал дома, иногда приходил пьяным, отначивал часть получки. А как-то пришел с работы и объявил:

— Ухожу я от вас, Маруся. Жить так не могу. Ты не беспокойся, на мальчишку с Зоей буду посылать.

Собрал два чемодана и ушел. Мать молчала, не уговаривала остаться, только Лешка плакал.

— Мамочка, как же мы теперь без папы? Пусть вернется. Возьмем его обратно.

Ночью Зойка слышала, как рыдает мать, уткнувшись в подушку. Зойка перебралась к ней на кровать, обняла и сквозь слезы шептала:

— Ничего, мамочка, ничего. Не бойся. Может быть, тебе без него легче станет. А может быть, поживет-поживет без нас и вернется. Не плачь.

В эту ночь Зойка узнала, что такое настоящее горе. Не то чтобы она была очень привязана к отцу, но он бросил их, оскорбил, значит совсем не любил ни мать, ни Лешку, ни ее, Зойку. Ушел, и все.