Царская Русь - Дмитрий Иванович Иловайский

женщину находим мы в повести о Юлиании Лазаревской.

Она родилась от благочестивой четы, происходившей из Мурома, но жившей в Москве, так как отец ее Юстин Недюрев был одним из царских ключников при Иване IV. В детстве своем она лишилась матери и была взята на воспитание своей бабкой, а после ее смерти — теткой. Таким образом, Юлиания росла в Муромском краю. С раннего возраста она обнаружила смирение и благочестие; прилежала посту и молитве и удалялась от игр и «пустошных» песней, которыми увеселялись ее сверстницы. Девицы, даже и боярские дочери, тогда не учились грамоте, а упражнялись в разном рукоделии. Юлиана очень успевала в сем последнем, особенно в прядении и вышивании на пяльцах. Но так как церковь была довольно далеко от села, то ей во все время ее девичьей жизни не пришлось посещать церковную службу.

Шестнадцати лет ее выдали замуж за родовитого и богатого человека, по имени Георгия Осорьина; их повенчал в его селе Лазареве, в церкви св. Лазаря, священник Потапий, который и дал им наставление, как жить по Закону Божию. Юлиания с ревностью исполняла его наставление. Осорьин жил со своими родителями. Она оказывала послушание свекру и свекрови, а те поручили ей «править все домовое строение». Муж ее подолгу отлучался на царскую службу, и тогда молодая жена еще усерднее занималась как домашним хозяйством и рукоделием, так молитвой и делами благотворения. Всякий вечер творила она до 100 земных поклонов с коленопреклонением, вставала и молилась по ночам; с раннего утра она уже была на ногах; причем не требовала к себе рабынь для помощи, но умывалась и одевалась сама. С холопами обращалась ласково, пеклась об их довольствии пищей и одеждой; провинившихся старалась исправлять кротостью, заступалась за них перед свекром и свекровью; нищих, вдов и сирот принимала, кормила и по возможности наделяла. Особенно проявила она свою благотворительность, когда Русскую землю постигли голод и моровая язва; тогда она последний кусок делила с голодными и собственными руками омывала гнойные язвы, меж тем как другие боялись всякого прикосновения к зараженным. Когда умерли ее свекр и свекровь, она осталась полной хозяйкой в доме. Судьба послала ей жестокое испытание. У нее было несколько сыновей и дочерей. Между детьми ее и холопами происходили частые ссоры, которые она старалась усмирять; но, кажется, меры кротости не всегда были успешны. Однажды холоп убил ее старшего сына, а другого сына убили на царской службе. Тогда Юлиания хотела всю себя посвятить Богу и просила мужа отпустить ее в монастырь. Муж умолил ее не покидать его и детей; Юлиания осталась, но с условием, хотя жить вместе, однако прекратить супружеский союз. С этого времени она окончательно предалась посту, молитве, добрым делам и посещению храма Божия. Будучи сама неграмотной, она очень любила слушать божественные книги, которые читал ей муж. Сей последний умер прежде нее. Жена раздала щедрую милостыню ради его памяти и заказывала многие сорокоусты по монастырям и церквам.

Хотя Юлиания продолжала жить в миру, но старалась во всем уподобиться самой строгой подвижнице. Свою теплую одежду раздавала нищим, а сама и в жестокие зимы ходила легко одетая, сапоги обувала на голые ноги и вместо стелек клала в них ореховую скорлупу; спала не на постели, а на дровах, которые клала острыми концами к телу, а под ребра свои подкладывала железные клинья. Житие ее рассказывает, что, подобно святым подвижницам, она была искушена видениями бесовскими; бесы являлись к ней и пытались ее смущать; но всегда были прогоняемы ее молитвами и слезами. Имея в руках четки (обычную принадлежность того времени не только духовных, но и мирян), она постоянно творила молитву, так что и во сне уста ее двигались. Так дожила она до времен царя Бориса Годунова, когда Русскую землю посетил страшный голод. Юлиания распродала все: скот, платье, домашнюю утварь, чтобы покупать жито, кормить свою челядь и подавать милостыню нищим. В это время она переселилась из Муромского края в Нижегородский. Многих рабов своих она отпустила на волю, будучи не в состоянии их прокормить, а оставшихся принуждена была питать хлебом, смешанным с лебедой и даже с корой древесной; так велико уже было оскудение. Наконец и сама она скончалась в эту бедственную пору, в 1604 году. Тело ее отвезли в село Лазарево и погребли рядом с ее мужем у церкви Лазаря. Праведное житие Юлиании было потом описано одним из ее сыновей. Мы не думаем, чтобы подобные женщины были редкими явлениями в древней Руси. Житие ее показывает также, что далеко не все мужья того времени изображали из себя грозных деспотов, наделяющих жестокими побоями жену и всех своих домашних, и что свекор и свекровь также бывали люди добродушные, которые жили в наилучших отношениях со своей невесткой{88}.

От памятников письменности обратимся к памятникам строительного искусства в данный период, т. е. к памятникам храмового зодчества. В этой области мы встречаемся с несколько новым для нас типом или, по крайней мере с значительным видоизменением прежнего.

Государственное объединение русских земель вместе с возвращением политической независимости и полной самобытности, как это везде бывает, не могло не отразиться оживлением и заметным движением в самой внутренней жизни народа. Такому движению особенно способствовали возобновление более близких сношений с Западной Европой и начатый Иваном III вывоз в Россию всякого рода мастеров и художников, по преимуществу из Италии, где тогда эпоха Возрождения находилась в полном расцвете. Мы знаем, что итальянскими художниками и мастерами, между прочим, были сооружены Успенский собор и некоторые другие храмы Московского Кремля. Храмы эти представляют все главные черты известного Суздальско-Владимирского стиля и указывают на то, что итальянские архитекторы должны были подчиняться требованиям православного, т. е. византийско-русского церковного зодчества. Тем не менее они и в эту сферу внесли некоторую собственную струю. Главное влияние их отразилось в области техники, особенно в искусстве делать прочные церковные постройки из кирпича. (Лучшие суздальско-владимирские храмы были построены из белого камня.) По всей вероятности, новые сооружения и вообще строительная деятельность того времени дали сильный толчок русскому храмовому зодчеству, которое не замедлило проявить яркие черты самобытного творчества и чисто народного вкуса.

Жители русских равнин, изобильных лесом и бедных камнем, естественно, вырабатывали издревле своеобразное плотничное искусство и привычку к деревянным постройкам, приноровленным к условиям северного климата с его суровой снежной зимой. Основой русского жилья служил квадратный бревенчатый сруб, или «клеть», и если это жилье, смотря по степени достатка, принимало большие размеры, усложнялось, обращалось в «хоромы», то оно