Повести и рассказы - Исаак Григорьевич Гольдберг

Да и пугаться нечего! — Пошутил Солодух. — Человек предлагает руку и сердце, как говорится!

Но шутка не дошла до Марии. Пряча глаза от Александра Евгеньевича, она не могла взять себя в руки, не могла стать спокойной, улыбнуться. У Александра Евгеньевича на лбу пролегли складки. Сдержанная горечь покривила его губы.

— Значит, я не люб вам, Мария! — утвердительно сказал он. — Ну, так бы вы прямо и говорили. Конечно! Я не буду надоедать вам. Слышите! Не буду.

Но Мария еще ниже опустила голову, еще ярче зажглись румянцем ее щеки, шея и грудь.

Солодух поднялся со стула и отошел в сторону.

— Я человек простой, без всяких хитростей, — глухо заговорил он. — Может быть, я не так чего-нибудь понимаю… Повстречался я с вами, увидел вас, вашу жизнь, обиду вашу почувствовал. Стало мне жалко и досадно, что вы так близко принимаете к сердцу то, что с вами случилось. Понял я, что не стоит вас тот Вовкин отец. Ну и… Конечно, не сообразил я одного: закваска у меня рабочая, тонкости, может быть, какой-то во мне нету, а вы устроены по-иному. Не сообразил, да и полез. Понимаю, моя это оплошность. Ну, обещаю, что больше надоедать не стану. Давайте руку!

Он подошел к Марии и протянул ей руку. Мария всхлипнула и, внезапно схватив ее обеими руками, припала к широкой ладони Солодуха пылающей щекою.

— Ох, девчоночка моя светлая! — просиял Александр Евгеньевич и нежно привлек Марию к себе. — Маленькая какая! Милая.

14

Должно бы быть все таким ясным и простым. Было у Марии в сердце горячее чувство к Солодуху. Была тихая нежность, влекло к нему. Увидела, поняла она, что и он, действительно, тянется к ней, любит ее. И все-таки… Томило ее что-то неосознанное, как далекая, нарастающая боль, как предчувствие, предтеча боли. Томило и не давало покоя.

В тот день, когда Александр Евгеньевич, не выдержав, оказал ей о своем чувстве, она долго после его ухода бродила по комнатке смятенная и словно пришибленная. Вовка тянулся к ней, Вовка требовал ее ласки, но она не подходила к нему, и плач его не трогал ее. Она вся ушла в свои смутные думы, вся сжалась в комочек, вся притаилась. И не было у нее ясности, не было в ней радости.

Пришла Валентина шумная, оживленная. Откуда-то дозналась она о том, что произошло. Схватила Марию за плечи, закружила по комнате.

— Ну, я так и знала! Иначе и быть не могло!.. Когда вы съезжаетесь вместе? Не тяни ты только, Мурка!

Мария вырвалась из ее рук и исподлобья, почти неприязненно поглядела на нее.

— Не знаю… Может быть, ничего и не будет.

— Мурка! — покачала головою подруга. — Мурка, не мудри! Парень-то какой! Прямо на-ять! Ты и не смей дурачиться! Ведь любишь его! Это по всему видно! Из вас замечательная пара выйдет. Не успеете оглянуться, как второго Вовку дождетесь, а то девчушку курносенькую!

— Не будет! Не будет этого! — испуганно крикнула Мария.

— Ах, и волынщица ты! — оборвала ее Валентина. — Сама не знаешь, что тебе надо. Ты подумала бы о Вовке, если о себе не заботишься. Солодух для Вовки будет прекрасным отцом!

— Отцом! — вспылила Мария, глядя на Валентину в упор. — Вовка будет ему чужим! Вовка станет для него лишним. Я это чувствую, я это понимаю… Ты думаешь, что я уже совсем такая бестолковая! Нет. У меня чутье есть. Я мать. Он с Вовкой кровью не связан. А это — огромное, кровь, родная кровь…

— Ерунда! Сказки прабабушек! Ребенок становится родным не потому, что я его родила, а потому, как я его воспитываю! Много ли у нас было кровно-родного с нашими родителями? Вспомни! Мне вот дороже отца те люди, которые меня человеком сделали. Вот так и с Вовкой твоим будет. Какой ему Николай отец, если он отмахнулся от него, если он от него ушел? Никакой. А Солодух может стать настоящим родным человеком для парнишки.

Упрямо наклонив голову, Мария возразила:

— Вовка может совсем обойтись без отца. Я его сама воспитаю. Сама, собственными силами.

— Не сумеешь. Тебя еще самую надо воспитывать, куда тебе браться!.. Да и не в этом дело, Мурка! Что ты представляешься? Ведь ты Солодуха любишь, а это главное. И еще самое главное — он тебя любит. И, наконец, третье: он и Вовку твоего любит. Ты это учти! Это редко бывает. Мужчины чужих ребятишек не обожают. Ревнуют они через них…

— Вот, вот! — подняла голову Мария.

— Чего «вот»?

— Вот это самое: сейчас он, может быть, Вовку и любит, а пройдет время, вспомнит о том, что он ему чужой…

— Зачем же он это вспоминать будет? Вовсе это ему ни к чему. Он, наоборот, чем дальше, тем больше к парнишке привязываться станет.

— Не знаю… И что ты вяжешься ко мне с этим, Валентина? Откуда ты взяла, что я Александра Евгеньевича люблю? С какой это стати?

Валентина рассмеялась:

— Ну, теперь ты меня не проведешь! Я по всему вижу. У тебя это в глазах светится.

— Ничего подобного! — смущенно попыталась отпереться Мария, но подруга поглядывала на нее лукаво и недоверчиво.

— Не отпирайся! Все равно не скроешь. Скоро уж не я одна начну это замечать. А это будет смешно, если ты станешь мудрить, вертеться да очки всем втирать. Лучше прямо и открыто: люблю, мол, и никаких!

Валентина говорила, поучала, но Мария хранила молчание. Она снова замкнулась в себе, снова внутренно как-то затихла и притаилась. Подруга заметила это и остановилась. Гримаска досады тронула ее губы, взгляд стал слегка неприязненным.

— Не хочешь разговаривать? Как знаешь.

Мария встрепенулась.

— Ты обиделась? Не обижайся, Валя. Мне не сладко. Вот и все. Нехорошо мне, и твои слова меня мучают. Вот я плакать хочу… До слез мучась! Я запуталась! Совсем запуталась. То мне кажется, что люблю Александра Евгеньевича и что все может быть таким простым и легким, а то и сомневаюсь… боязнь на меня нападает, страх. И никак не могу до правды до настоящей дойти. И Вовка мне дорог, о Вовке я болею. Все у меня мешается. И как мне быть, не знаю.

У Марии на глазах поблескивали слезы. Она сдерживала их, но они рвались наружу.

— Ты не томи себя, Мурка, сомнениями, не будь нерешительной! — участливо наклонилась над ней Валентина, снова наливаясь нежностью и жалостью к подруге. — Решено. И все!

— Не могу… Трудно мне…

15

Ничего не было решено. Ничего не было определенного. Солодух должен был притти, и ему надо было