Канцлер Мальтийского ордена: Вежливые люди императора. Северный Сфинкс. К морю марш вперед! - Александр Петрович Харников

мы хорошо знали, кто такой Мишель Дюваль на самом деле. Был же он тайным иезуитом. Еще в 1762 году орден был запрещен во Франции по настоянию маркизы Помпадур. Но его отделения остались в Индии и Китае, а в Европе – в Швейцарии и Пруссии. Именно из Пруссии, точнее, из Кёнигсберга, и явился эта свинья Дюваль.

Я узнал о его принадлежности к ордену и желании отомстить Бурбонам за гонения, которым подверглись иезуиты во Франции, случайно – Дюваль толковал об этом с одним из своих собратьев по ордену, а я оказался невольным свидетелем этого разговора. Моя семья сдавала комнату этому мерзавцу, и мы прекрасно знали друг друга. Каким-то образом Дюваль сумел пронюхать о том, что мы раскрыли его тайну. И он приложил все силы, чтобы нас уничтожить нас.

Потом якобинцев свергли, Робеспьера и его приспешников самих отправили на гильотину, а к власти пришли жирондисты. В октябре 1795 года роялисты подняли мятеж в Париже. К тому времени я уже служил в армии. Под командованием молодого генерала Наполеона Бонапарта мы расстреляли из пушек мятежников, Конвент был распущен, а власть перешла «Совету пятисот».

Во время роялистского мятежа я снова встретил Дюваля. Он оказался в числе тех, кто ратовал за восстановление Бурбонов. Я надеялся, что этого иезуита покарала картечь, которая выкосила мятежных шуанов и бездельников из числа «золотой молодежи» у церкви Сен-Рош. Разглядывая трупы мятежников, я пытался обнаружить среди них Дюваля. Но многие трупы были обезображены, и узнать среди них человека, по наветам которого казнили моего отца и чуть было не убили меня, было невозможно.

И вот я увидел его мерзкую рожу в Митаве. Дюваль крался по коридору дворца к комнате, в которой находились русский генерал и граф с труднопроизносимой фамилией Ростопчин. Не знаю, что хотел иезуит – подслушать разговор русских или убить их. Последнее для него оказалось бы не таким уж простым делом. Русский генерал прекрасно стрелял и умел драться так, что мог уложить трех самых умелых мастеров савата[113].

Я окликнул человека, чье лицо показалось мне знакомым…

И вот я лежу на кровати, раненый, и не могу пошевелить ни рукой, ни ногой. Но я жив, и когда-нибудь я своими руками прикончу этого подонка Дюваля…

* * *

19 (31) мая 1801 года. Митава.

Генерал-майор Михайлов Игорь Викторович

Все попытки разобраться в ночном происшествии ясности нам не дали. Понятно было лишь одно – нашего «Фигаро» пытался убить некто, имеющий непосредственное отношение к обществу Иисуса. Или, проще говоря – иезуит. Надо сказать, что и в России, и в Пруссии к коллегам Игнатия Лойолы отношение было весьма снисходительное, и они могли в этих странах не опасаться неприятностей.

Мне же они категорически не нравились. Я вообще-то недолюбливаю разного рода тайные общества. Народ в них какой-то мутный. А если судить по тому, что те, кто состоит в этих обществах, легко пускает в ход ножи и прочее холодное и огнестрельное оружие, то они весьма опасны для окружающих. И потому этих самых иезуитов следует по возможности отловить и «замочить в сортире».

Мы с графом опросили всех из состава посольства, кто хоть немного был знаком с потерпевшим. Общее мнение таково – Маршан парень неплохой и со всеми поддерживал нормальные отношения. Никакого компромата за ним не замечено. Денежки у него, судя по всему, водились, и он при нужде легко ссужал их всем, кто в них нуждался. Свои обязанности Маршан выполнял исправно, со слов его клиентов, он и в самом деле был неплохим куафером. Что же касается его определенных талантов в рисовании, то он их ни от кого и не скрывал, а под настроение рисовал шаржи или портреты всех желающих запечатлеть для истории свою личность.

Я спросил у Алана, который оказал первую помощь Маршану, насколько покушавшийся на него профессионально владел оружием.

– Игорь Викторович, – ответил мне капитан Бутаев, – судя по всему, убийца был опытным и собирался нанести куаферу удар ножом в грудь. Но Маршану в последний момент удалось увернуться, и лезвие прошло по касательной, разрезав его камзол и распахав мышцы брюшной стенки. Внутренние органы при этом не были повреждены, крупные артерии – тоже. Конечно, болевой шок и обильная кровопотеря реально угрожали жизни раненого. Но я оказал ему всю необходимую в таких случаях помощь, и сейчас его жизнь вне опасности. Думаю, что сегодня-завтра он очнется, а через пару недель сможет уже ходить.

– А насколько он транспортабелен? – поинтересовался я. – Мне не хочется оставлять его в Митаве. Ведь покушавшийся на него сумел скрыться, и не факт, что он не попытается добить Маршана. Мы не сможем оставить в Митаве охрану, чтобы защитить раненого, а здешним сторожам я не доверяю.

– Конечно, самое лучшее для него – это постельный режим и полный покой. Но оставлять его здесь – это значит, дать шанс его врагу довести до конца то, что не удалось сделать этой ночью. Думаю, что мы сможем благополучно довезти Маршана до Кёнигсберга, где я окончательно поставлю его на ноги.

– Вот и отлично. Только теперь нам всем надо держать ухо востро. Думаю, что зловредный иезуит последует за нами. И хрен его знает, кого еще ему захочется зарезать.

– Как вы считаете, Игорь Викторович, за чью команду играет убийца? – спросил Алан.

Я задумался. Мы с графом Ростопчиным предположили, что недорезанный Маршан, скорее всего, работает на секретную службу Наполеона, которую возглавляет Анн Жан Мари Рене Савари, будущий герцог Ровиго. А неизвестный, напавший на Маршана, похоже, тайный агент англичан или роялистов. Видимо, где-то наверху у нас сильно «течет», и оппоненты сумели пронюхать о цели нашей миссии. И потому они приложат все силы для того, чтобы помешать нам достигнуть соглашения с Бонапартом. Для британцев наш союз – это смертный приговор. И они не пожалеют ни сил, ни денег для того, чтобы совместный российско-французский поход против английского владычества в Индии не состоялся.

Именно так я ответил на вопрос Алана. Тот согласился со мной, добавив, что британцам не менее важно добраться до кого-нибудь из пришельцев из будущего. Так что покушение на Маршана – это всего лишь первый тревожный звоночек для нас.

И тут мне пришла в голову одна умная мысли. А что, если очнувшийся куафер не только сообщит нам имя этого самого иезуита, но и нарисует его портрет. Ведь он неплохой художник, и сделать ему подобный «фоторобот» не составит большого труда.

Алан, услышав мое предложение, сразу