Шолохов. Незаконный - Прилепин Захар

В Москве Шолохов рассказал об этом Александру Афиногенову, возглавлявшему литературный отдел Совинформбюро. Публикации о «случных пунктах» тут же прекратились.

В сентябре Шолохова вызвал секретарь ЦК ВКП(б), руководитель Совинформбюро Александр Щербаков. Это было реакцией на шолоховскую записку Сталину.

Обсудили ситуацию: Шолохов выложил всё, что думал – о наших тыловых службах, о явном техническом превосходстве немцев, об общем настроении в армии. Щербаков выслушал, записал, покивал, даже успокоил, сказав:

– Когда похолодает и полетят белые мухи, товарищ Шолохов, станет попроще.

Со своей стороны – вернее даже со сталинской – он попросил о следующем: нужен короткий, всеобъемлющий, вдохновляющий текст, который можно за полчаса прочитать в окопе, в землянке.

Фашисты разбрасывали над советскими позициями сотни тысяч листовок – надо было отвечать: так, чтобы слова достигли солдатского сердца.

Шолохов задание принял, осознавая притом, что по писательской типологии он к журналистам не относился. Шолоховская публицистика всегда была тяжеловесной, чуть дидактичной. Он являлся носителем романного мышления: даже его «Донские рассказы» напоминали сколки огромного текста. В жизни лёгкий на подъём, стремительный, как прозаик Шолохов, в отличие от многих собратьев по перу, был нетороплив, обстоятелен, даже степенен.

Ортенберг скоро понял: напрасное дело – гонять с редакционными заданиями не просто полковника, а великого писателя эпического размаха. От Шолохова ждали другого.

В том сентябре Ортенберг напрямую спросил:

– Михаил Александрович, а как вы отнесётесь к такому заданию: ездить по фронтам и писать то, что по душе вам самому?

Шолохов улыбнулся – и согласился.

Его очерки, что уже были опубликованы – он сам видел! – уступали тому, что выдавали иные, более хваткие на такую работу собратья по ремеслу.

Надо было как-то перенастроить себя.

* * *

12 сентября Конев, получив звание генерал-полковника, был назначен командующим Западным фронтом. 19-ю армию теперь возглавил генерал-лейтенант Лукин.

Проведя во второй половине сентября крупную перегруппировку войск, немцы предполагали, нанеся удары от Духовщины и Рославля на Вязьму, прорвать нашу оборону. Затем, окружив и уничтожив советские войска у Вязьмы, двинуть силы на открывшуюся Москву.

Немецкое командование сосредоточило на западном направлении огромные силы. К началу операции у немцев на Духовщине имелось превосходство в людях в три раза, в танках – в 1,7, в орудиях и миномётах – в 3,8 раза.

27 сентября директивой Ставки войскам Западного фронта предписали перейти к жёсткой обороне. Ставка ожидала немецкого наступления вдоль дороги Смоленск – Вязьма – Москва, по магистрали. До сих пор немцы так и делали – двигались по магистралям, чтоб не терять темп. На их пути стояли 19-я армия и 16-я армия генерал-лейтенанта Константина Рокоссовского. Обе армии обороняли узкие рубежи по 25–35 километров. Соседние армии – по 100. И в этом был просчёт Ставки: в летних условиях немцы могли идти по просёлочным дорогам, а не наступать в лоб.

Утром 2 октября 1941 года основные силы группы армий «Центр» перешли в наступление. В первый же день операции противник прорвал оборону советских войск на духовщинском и рославльском направлениях и вклинился на глубину 15–30 километров. 6 октября советское командование отдало приказ об отходе, но организованный отвод войска в условиях жестоких боёв и частичной потери управления осуществить не удалось.

В те жуткие дни Шолохов был там. Мотался по линии фронта. Насмотрелся такого – что ни в какой очерк не вставишь никогда. Он вспоминал, как 6-го случайно встретился с Бусыгиным: «Увидел я Сашу где-то около Вязьмы, немцы бомбили нас. Несколько наших редакционных машин стояли в берёзовой рощице. Самолёт противника их нащупал и разбил, раскрошил все машины. А моя уцелела…»

Всё это время, пока долбили с воздуха, они лежали неподалёку, под деревьями. Шолохов с детства ни одну молитву не забыл. Все теперь пригождались.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Бомбёжка ещё не закончилась, как Бусыгин закричал:

– Миша, мне срочно надо в политотдел дивизии! Добрось, прошу!

«Мы поехали. Немецкие артиллеристы тут же взяли нас в “вилку”. Один снаряд разорвался впереди, другой позади. Ну, думаю, следующий снаряд наш. Гляжу на Бусыгина, а на его лице ни один мускул не дрогнул. Только кричит: “Врёшь – не возьмёшь, гадюка!” Проскочили мы простреливаемое место…»

На искомом перекрёстке остановились. Бусыгин вышел из машины, снял каску и говорит:

– Давай, Миша, попрощаемся.

Обнялись.

7 октября немцы прорвались к Вязьме, окружив значительные силы советских войск: так появился Вяземский котёл. В этом котле оказались и Бусыгин, и Штительман, и Кац вместе со всей своей редакцией.

И 32-я армия, где служил Василий Кудашёв, оказалась в той же западне. 8 октября тяжело раненный Кудашёв попал в плен. Милый Вася, ненаглядный брат…

32-ю армию рассеют, уничтожат, пленят почти целиком. Шолохов до самого конца войны будет думать, что Кудашёв пропал без вести.

19-я армия, окружённая, держалась в страшных боях до 13 октября. На следующий день при попытке выхода из окружения командарм Лукин был тяжело ранен и в бессознательном состоянии взят в плен.

В одном из боёв Александр Бусыгин получил ранение в обе ноги. Он дополз до станкового пулемёта и прикрывал отход своих, пока его всего не изрешетили. В те же дни погибли Михаил Штительман и Григорий Кац. Штительману было 30, Кацу – 34, Бусыгину – 41. Всех их похоронили в братской могиле под Вязьмой.

Василий Кудашёв умрёт в плену 20 февраля 1944 года от туберкулёза лёгких – в 42 года. Генерала Лукина, оставшегося без ног, лично Андрей Власов будет уговаривать перейти на сторону фашистов. Тот откажется, сумеет выжить в плену и после войны вернётся на Родину.

Шолохов вышел, вырвался из Вяземского котла не просто в последний день, но в последние часы перед тем, как окружение замкнулось, хотя тогда он об этом, конечно, не знал: сел в редакционную машину и редакционный водитель его доставил, куда приказали.

Если б в той бомбёжке разбило и его машину – скорее всего, Шолохов остался бы там навсегда.

Но эту братскую могилу он миновал.

18 ноября 37-летний комиссар Дмитрий Лестев, искавший Шолохова в окопах на передовой и ругмя его ругавший, – получит осколочное ранение в висок и в тот же день умрёт.

Война взмахнула косой и за месяц с небольшим выкосила тех, кому Шолохов только что жал руку, с кем пел и поднимал тост за победу.

Артиллерийский полковник Николай Гросицкий пропал без вести. В декабре 1941-го, согласно документам, пропадёт без вести и генеральский повар – младший лейтенант Анатолий Яковлевич Недзельский. Но он – выживет. Спустя некоторое время, пройдя положенные проверки, Недзельский вернётся в строй. После войны он станет известным советским художником.

* * *

В московском метро к Шолохову подсел старый рабочий. Спросил:

– Товарищ полковой комиссар! Скажите, что же это происходит? Нам всё время говорили, что наши самолёты летают выше всех и дальше всех, что ни одна вражеская бомба не упадёт на нашу землю. А что мы видим сейчас? Немцы уже бомбят Москву. Что же это, сынок?

Шолохов поиграл желваками и не ответил.

В октябре немецкие войска группы армий «Юг» нанесли жесточайшее поражение войскам Южного фронта и овладели большей частью Донбасса. Ростов-на-Дону оказался под ударом.

На второй неделе октября Шолохов получил от Ортенберга краткосрочный отпуск и отправился к своим на Дон. В Вёшенской уже началась эвакуация. Загодя был создан партизанский отряд, командиром которого назначили шолоховского свояка – Владимира Шолохова. То посадить всё хотели, а теперь, пожалуйста: командуй партизанами, товарищ, ты у нас самый надёжный, и фамилия у тебя – подходящая.

Шолохову надо было срочно вывозить семью.

На семейном совете определяли, как быть. Анастасия Даниловна сказала, что хозяйство и дом не оставит: растащат, разграбят – а куда лошадей, куда скотину? Две коровы, две лошади, собак стая!