Конфуций и Вэнь - Георгий Георгиевич Батура

никогда не имели (стр. 300).

О какой же «культуре», «литературе» или «письменности», в таком случае, можно вообще вести речь!? Ни у иньцев, ни у тех чжоусцев, которые пришли им на смену, и которые в культурном отношении были более отсталыми, чем иньцы, и многое у них открыто заимствовали, – никаких «книг» не существовало. И как в таком случае можно заявлять о том, что Вэнь-ван был «просвещенным» (Вэнь)? Абсурд! Но он действительно был «просветленным [сердцем]».

Более того, вышевысказанное предположение о незначительных масштабах древних государств Инь и Чжоу прекрасно коррелирует с практикой культивации Де в этих мини-государствах. В больших сообществах – а большое государство всегда таково! – невозможно культивировать подобные духовные дисциплины, охватывая этой практикой весь аристократический двор. Это возможно только в узком сообществе людей, связанных между собой почти родственными узами.

Скорее всего, Дэ в Китае исчезло вовсе не потому, что все китайцы вдруг стали бездуховными, а по той естественной причине, что чжоуское государство, начав с небольшого сообщества, стало быстро трансформироваться в обычное полномасштабное государство с развитой инфраструктурой. Конфуций застал уходящее время «взрывного» роста государства Чжоу. Отсюда – деление первоначальной «клетки-инфузории» на множество себе подобных княжеств и естественные в таком случае многочисленные войны. Смена древней парадигмы произошла по вполне естественной причине: маленький «монастырь» превратился в огромный «торговый центр».

Тех чжоусцев, которые первоначально культивировали Дэ, было чрезвычайно мало, – они общались между собой устно, обсуждая эти вопросы в беседах или на совместных пирах. Им не нужна была «литература» об этой древней практике: кому ее предлагать, если и без этой литературы все всё прекрасно знали? Да и сам уровень развития письменности в то время не соответствовал сложности передачи подобных внутренних состояний и их взаимных переходов. Фактически, этим людям надо было только посылать короткие «сообщения» духам предков, и прообразом «бумаги» для таких сообщений стали ритуальные сосуды.

Вот они-то нам и достались в качестве неоценимого «духовного наследства», – эти древние инскрипции. А больше ничего искать и не следует, да и бесполезно: больше ничего нет, и никогда не было. Эта маленькая «горстка» гениальных просветленных в одночасье исчезла со всеми своими «тайными» знаниями. Это и есть та катастрофическая «смена парадигм», которая самым драматическим образом произошла в древнем Китае. Все тысячелетия после этого Китай «с тоской» смотрел в это далекое чудесное время своего детства, не понимая, что́ же в действительности тогда было. Отсюда – всякие «фантазии», которые призваны как-то «продлить» это время. В том числе и про «династию Ся», и про тот чудесный «Небесный мандат», который якобы «получила» династия Инь (что, безусловно, является абсурдом). И в этой своей непреодолимой тяге Китай совершенно искренен и конечно прав. Вся его подлинная «сила» – все еще в этом древнем утраченном Дэ.

Суждение 3.23

3.23. Почтенный (цзы) беседовал (юэ) с уважаемым (тай) наставником (ши, т.ж. «воспитатель», «учитель») по музыке (юэ) в княжестве Лу и сказал (юэ): «Это (ци) музыкальное произведение (юэ, «музыка») можно (кэ) понять (чжи, т.ж. «знать»). [Его] начало (ши) воспринимается (цзо, т.ж. «чувствовать», «*действовать») как —

*си жу е.

За ним (чжи) следует (цун) [или: «к нему присоединяется»] {если взять за основу перевода этой фразы табуированное цзун вместо имеющегося в тексте цун, в таком случае выражене «за ним следует» изменится на: Это как волнообразные движения (т.ж. «*зубчатый узор»)} —

*чунь жу е, [затем – ]

*чжо жу е, [и, наконец, —]

*и жу е.

*Утверждаяя (и, т.ж. «*завершать») [таким образом] *мир-*спокойствие-*порядок (чэн) [в душе]».

Как только не фантазируют переводчики, придумывая всевозможные, как правило бесцветные, «описания» различных частей этого музыкального произведения! В чем их ошибка? В том, что древнекитайский язык Конфуция принципиально отличается от любого алфавитного языка, а также от китайского современного, который гораздо ближе к обычному алфавитному, чем к языку Конфуция.

Современников поразила та образность сравнения, которая точно отображает суть музыкального произведения, и только поэтому – а вовсе не потому, что Конфуций уже тогда был великим! – это суждение осталось в их памяти. Такая образность передается не словесно – т. к. в этом отношении древний язык всегда беден, – а зрительно, с помощью «картинок», чем и являлись иероглифы во время Конфуция. Конфуций был подлинным новатором в разработке того «рисунчатого языка», направление которого было тупиковым, и которое оказалось забытым по той причине, что быстро увеличивающееся количество используемых слов (лексикон) вступило в открытое противоречие с ограниченным набором «картинок» первоначального стиля чжуань. Язык пошел по иному пути, – по пути развития ключевых знаков и включения в состав иероглифа «фонетиков», т. е. из реальных «картинок» он стал быстро превращаться в «абстракцию штрихов» (и всевозможных линий).

Начнем разбор этого удивительного суждения с самого конца, – с иероглифа чэн. Он имеет еще одно древнее значение, кроме указанного в переводе: «*искренний», «*правдивый». А кроме того, – используется в устойчивом словосочетании чэн-сан – «траур», «траурная церемония [по пожилому человеку]», где иероглиф сан имеет значения «справлять траур», «соблюдать траурный обряд», «хоронить», «похороны», «гроб с телом покойника», «траурная колесница» (БКРС № 9658).

Мы уже знаем, как легко в Лунь юе отбрасывается важная часть словосочетания, ставя тем самым современных исследователей в недоумение. Однако в то время, когда описывались эти события, такое «отбрасывание» носило характер «экономии», т. к. пишущий материал стоил дорого, и, с другой стороны, современникам и без того было понятно, о чем идет речь. Они умели связывать воедино смысл высказывания в целом. Этот «отброшенный» иероглиф сан мы встретим уже в следующем суждении, и не только там.

Конфуций не случайно говорит именно об «этой» музыке, – речь идет о каком-то конкретном музыкальном произведении, и то, что оно носит ритуальный характер, – это не исключение, а общая норма для любой «музыки», о которой ведет речь Конфуций и которую он любит.

Итак, музыка исполняется по поводу похорон какого-то уважаемого человека, неважно какого – один раз одного, другой раз другого, – но при этом музыка одна и та же. Как ее воспринимает Конфуций? Мы это его восприятие оставили в переводе нерасшифрованным, а сейчас об этом скажем. Иероглиф е – это служебное слово, которое в данном случае равноценно обычной «точке» европейского языка в конце предложения. Пусть читатель не удивляется появлению такого знака: скорее всего он был введен в текст при переводе Лунь юя с первоначального стиля чжуань на стиль кай шу. Другой общий иероглиф в этих фразах – жу описывает сравнение чего-то с чем-то и переводится фразами «подобно [тому, как]», «быть