Эмансипированные женщины - Болеслав Прус

Слушая его, Мадзя сжимала руками голову.

- Да вам и в самом деле нездоровится! - воскликнул пан Казимеж.

- Мне душно здесь. Совсем как...

- Как в монастыре?

- О нет! Там я отдохнула. Там зеленый сад.

- Послушайте, панна Магдалена, - решительно произнес пан Казимеж. - Вам надо сейчас же выйти на воздух. Я увезу вас в Ботанический сад, даже против вашей воли.

- Уже поздно.

- Еще нет семи часов. А небольшая прогулка на свежем воздухе освежит вас.

- Ну, будь по-вашему! - сказала Мадзя. - Может, прогулка и в самом деле меня успокоит.

Мадзя оделась, и они вышли из дому. Пан Казимеж хотел кликнуть извозчика, но Мадзя отказалась. Они дошли до Нового Свята пешком и там сели в один из омнибусов, курсирующих между площадью Сигизмунда и Бельведером.

Ехали долго; солнце уже заходило, и на южной стороне неба появились темные тучи с багряными отсветами. Наконец омнибус остановился у Ботанического сада, и они вошли в ограду.

Хотя вечер стоял чудесный, в саду уже было немного народу; собирался дождь. Все же пан Казимеж встретил знакомых дам и мужчин, с которыми ему пришлось раскланяться; видя рядом с ним хорошенькую женщину, они бросали на него любопытные взгляды.

Пан Казимеж был чем-то озабочен, он то и дело украдкой посматривал на Мадзю. Но девушка шла, не замечая ни встречных, ни их взглядов. Ее опять осаждали прежние видения, в ушах звучали далекие голоса.

Чтобы уйти от толпы, пан Казимеж выбирал самые глухие аллеи. Гуляющие встречались все реже.

- Как здесь хорошо! - воскликнула Мадзя, остановившись посреди аллеи.

- Вот видите, я был прав.

- Да, да. Я чувствовала, что мне чего-то недостает - а мне просто надо было увидеть траву, густые деревья. В этом полумраке мне даже кажется, будто я вижу лес, большой лес... Но вы, пожалуй, скажете, - вызывающе прибавила она, - что в лесу, как и в монастыре, нет ничего... ничего! Никакой неземной силы, которая говорила бы с нашей душой без помощи органов чувств?

- Что это вас сегодня так привлекают метафизические, я бы даже сказал, мистические вопросы? - удивился пан Казимеж. - В чем дело? Вы всегда так рассудительны!

- Я хочу раз навсегда узнать: правда ли, что человек после смерти превращается в ничто, правда ли, что те, кто уходит в монастырь, сами себя обманывают? Если в мире существуют лишь химические элементы, тогда почему вид этого леса действует на меня совсем по-особому, почему он трогает мою душу? Вот взгляните туда! - сказала она, садясь на скамейку. - Ну что там? Десятка два деревьев, покрытых пышной листвой. А ведь я вижу что-то, оно зовет меня. Так зовет, что я готова заплакать! Сердце мое так и рвется из груди, стремясь к чему-то... Так что же это такое?

- Подсознательное, унаследованное воспоминание, - ответил пан Казимеж. - Наши доисторические предки жили в лесах. Там они находили пищу, защиту от ненастья и врага, там побеждали исполинских зверей - и все это потрясало их нервную систему. От этих далеких предков, - продолжал пан Казимеж, придвигаясь к Мадзе, - мы унаследовали группу уже отмирающих мозговых клеток. Эти частицы прошлого безмолвны в обстановке цивилизованной жизни, но среди лесов, гор и пещер в них начинают звучать давно смолкшие напевы: боли, страха, надежды, радости, ликования. Это эхо древности - и есть тот голос, который зовет вас, панна Магдалена, в нем-то и слышится вам что-то таинственное, неземное. Но, кроме него, ничего больше нет.

Сумерки сгущались, небо затягивалось тучами. В саду было пусто. Но цветы пахли все сильнее, деревья все громче шелестели, и в воздухе как бы проносились страстные вздохи.

Пан Казимеж ощутил легкий озноб, мысли у него начали мешаться.

"Удивительный все-таки вечер", - подумал он.

- Это ужасно, что вы говорите! - вздохнула Мадзя. - Если бы все в это верили, счастье ушло бы из мира, - тихо прибавила она.

У пана Казимежа стучало в висках, он прерывисто дышал, чувствуя, что весь пылает. С трудом подыскивая слова, он попытался овладеть собой и глухо сказал:

- Счастье уходит не из мира, а из нас самих, как вино из треснувших бутылок. Мир! Разве мир повинен в том, что люди соорудили себе железные клетки и сами терзают себя?

У него снова стали путаться мысли. Он хотел было взять Мадзю за руку, но вместо этого потер себе лоб.

- Случалось ли вам ночью ехать в поезде? - внезапно спросил он. Видели ли вы снопы искр, вылетающих из паровоза? Каждая искра, сверкая, уносится ввысь, а затем падает в траву и гаснет. Этот светящийся сноп и есть все человечество, а искорки - наши жизни. Но представьте себе, что эти искры вместо того, чтобы взлетать, гореть и сверкать отпущенное им мгновенье, сразу погребали бы себя в землю или добровольно гасили свой свет, свою радость? Что бы вы на это сказали? Смерть, которая погружает нас в забытье, я не могу назвать несчастьем. Но когда люди отказываются от простых, но сильных наслаждений, когда жаждущие уста отворачиваются от чистой воды - это пытка и самоубийство.

Опершись рукой о скамейку, пан Казимеж коснулся пальцев Мадзи; они были такие же горячие, как и у него. На секунду он забыл, где находится, забыл, светло или темно вокруг. В руках и ногах бегали мурашки, голос звучал все глуше. Пан Казимеж придвинулся еще ближе. Плечо Мадзи касалось его плеча.

- Порой две искры падают рядом, - продолжал он шепотом. - Тогда их свет, огонь, пожирающий их, вспыхивает сильнее. Два существа вырастают в тысячи существ. Две искорки сверкают, как самая яркая звезда. Так не подло ли разлучать эти две жизни? И не безумие ли гасить собственный свет и... свет своей соседки?

Сумерки сгущались, листва шумела все громче. Над садом попеременно проносились два воздушных потока: теплый, из города, и прохладный, со стороны Лазенок. Аллеи уже совсем опустели, только верхушки деревьев то раскачивались, то пригибались к земле, то раздвигались, открывая синие тучи. Временами вверху трещала ветвь или обламывалась веточка и, фантастически подскакивая, падала на газон.

- Страшно и все же прекрасно! - сказала Мадзя, откинув голову на спинку скамьи.

- Как моя любовь к тебе, - шепнул пан Казимеж.

Он обнял Мадзю за талию, приник губами к ее губам и начал целовать ее как безумный.

С минуту Мадзя сидела, не шевелясь. Но вдруг вырвалась из объятий пана Казимежа, а когда он протянул к ней руку, резко оттолкнула его, словно защищаясь от удара.

- Ах! - гневно вскрикнула она. - Знали бы вы, о чем я думала, вы бы этого не сделали!

Мадзя вышла на середину аллеи, поправляя прическу. В эту минуту упали первые капли дождя.

Пан Казимеж поднялся со скамьи, шатаясь точно пьяный, но сразу отрезвел. В голосе Мадзи звучало такое отвращение, что он пожалел не только о том, что целовал ее, но и о том, что говорил с такой страстью и вообще затеял эту прогулку.

"Как глупо все получилось!" - подумал он, чувствуя, что эта девушка не родственная искорка, а совсем чужой ему человек.

Капли дождя, сперва редкие, стали падать все чаще.

- Я не знаю, куда идти, - сказала вдруг Мадзя дрожащим от возмущения голосом. - Уведите меня отсюда!

Они направились в сторону обсерватории, но там чугунная калитка была заперта. Тогда пан Казимеж предложил вернуться в глубь сада и выйти через калитку, что повыше обсерватории.

Дождь все усиливался, послышались далекие раскаты грома. Скрестив руки на груди, Мадзя бежала по незнакомым дорожкам. Пан Казимеж шел позади, подняв воротник своей визитки.

"Черт знает что такое! - думал он. - Глупейшее положение!"

Его страсть, охлажденная поведением Мадзи, теперь будто растворялась в дождевых струях, стекавших со шляпы, плеч, лопаток.

Наконец они добрались до аллеи, но извозчика там не оказалось, и им пришлось бежать под проливным дождем, без зонтиков, до Александровской площади. Мадзя по-прежнему держалась впереди и молчала, пан Казимеж спешил за ней и сокрушался про себя:

"Нелепая и противная история! Интересно, что она думает?"

А Мадзя в это время с досадой думала о том, что промокнет и поздно вернется домой. Минутами, словно какой-то сон, ей вспоминалась сцена на скамье. А может, это гроза так подействовала на них обоих?..

"Так это и есть любовь? Ну, ну! Ради этого женщины умирают у пани Туркавец? Ах, пани Ляттер не могла бы этого потребовать от меня! Она не имела бы права!"

Несколько часов назад пан Казимеж казался Мадзе гениальным, интересным и привлекательным человеком. Теперь все чары рассеялись, остался человек, который ни с того ни с сего схватил ее за талию и начал как сумасшедший целовать в губы.

"Хотела бы я знать, - думала она, - хватит ли у него храбрости взглянуть мне в глаза?"

Она-то чувствовала, что может смело смотреть ему в глаза, вернее, могла бы, но только ей было противно. Страстные поцелуи пана Казимежа произвели на нее такое впечатление, как если бы во время прогулки он, к примеру, надрал ей уши!

Наконец им попался извозчик; Мадзя вскочила в пролетку, не глядя на пана Казимежа.