Эмансипированные женщины - Болеслав Прус

"Но это гениальный человек! - подумала Мадзя о пане Казимеже. - Ах, какой гениальный! Вон какие удивительные открытия он сделал в своем банке!"

Всю ночь ей снились Сольский и пан Казимеж. Пан Казимеж брал ее за руку, касался ее коленом и рассказывал о своих удивительных открытиях; Сольский же стоял в стороне, засунув руки в карманы, и с презрением смотрел на пана Казимежа.

Мадзя проснулась сердитая на Сольского. Даже если ты богач, это еще не дает тебе права издеваться над бедными, но гениальными людьми, чьи мысли заняты разоблачением банковских махинаций и улучшением участи несправедливо обиженных тружениц. Но когда девушка пошла на уроки, она позабыла и о злобном нраве Сольского, и о будущих реформах пана Казимежа.

После обеда, в течение которого пан Пастернакевич бросал на Мадзю многозначительные взгляды, пани Бураковская выбежала вслед за своей квартиранткой в коридор и сунула ей в руку какую-то записку.

- Сегодня вас тут спрашивала одна женщина и оставила свой адрес, сказала пани Бураковская.

- Кто бы это мог быть? - удивилась Мадзя, прочитав записку, в которой был указан адрес какой-то Никодемы Туркавец.

- Видно, из простых, - заметила пани Бураковская. - В синем платье, желтой шали с красными и зелеными цветами, в шляпке с пером и вдобавок ко всему с полотняным зонтиком! Можно подумать, что она собрала эти вещи с целой кучи богатых дам. Толстая такая, черты лица грубые.

- Но кто она и чего ей надо? - спросила Мадзя. - Я никогда не слышала этого имени.

- Она говорит, - продолжала пани Бураковская, - что у нее с мая месяца проживает какая-то очень бедная... девица.

- Неужто Стелла? - воскликнула Мадзя, хлопнув себя по лбу.

- Вот именно, у нее проживает панна Стелла, - произнесла пани Бураковская каким-то странным тоном. - Проживать-то проживает, да уже две недели не платит, лежит чуть не при смерти. Пани Туркавец хотела было свезти ее в больницу, да эта ее жиличка, она же и пациентка, испугалась больницы и послала хозяйку к вам в особняк Сольских.

- Я должна сейчас же пойти туда, - сказала Мадзя.

- Одни? - спросила пани Бураковская. - Пани Туркавец... акушерка, тихо прибавила она.

- Ах, не все ли равно! - с горячностью возразила Мадзя. - Значит, панна Стелла так тяжело больна! И в такой нужде! Сколько же она задолжала хозяйке?

- Восемь рублей, а нужда такая, что полкварты молока не на что купить, не то что кусок мяса. А тут еще фельдшер, который из жалости лечит ее, прописал вино...

- Бегу сейчас же, - перебила ее Мадзя. - Не разменяете ли вы мне двадцать пять рублей? Боже мой, где же мне достать вина для этой несчастной?

Тут распахнулась приотворенная дверь, и в коридор вошел пан Пастернакевич.

- Натуральное вино, - сказал он, - можно достать у Фукера, у Кшиминского, у Лесиша. Но если позволите, я готов предложить вам бутылочку и... проводить вас.

- Что вы! - поспешно возразила Мадзя. - Вино, раз уж вы так любезны, я возьму, но пойду одна. Это недалеко, а больная будет стесняться вас.

Пани Бураковская мигом разменяла двадцать пять рублей, а пан Пастернакевич, вручив Мадзе с изящным поклоном бутылку хорошего вина, сказал, что оно стоит три рубля, и, как человек благовоспитанный, согласился взять деньги.

Спустя четверть часа Мадзя уже была на улице, указанной в записке пани Туркавец.

Это был пустынный уголок, где на приволье гонялись друг за дружкой собаки. Кругом дощатые заборы, кое-где с объявлениями: "Продается участок". Но было там и два-три каменных дома, а также окруженный зубчатой стеной особнячок в стиле варшавского ренессанса.

Пани Туркавец занимала мезонин деревянного домика, стены которого были окрашены в шоколадный цвет, оконные рамы - в белый, ворота - в грязно-желтый, а ставни - в зеленый. Внизу помещалась лавчонка, жили сапожник и извозчик; на воротах белела табличка: "Акушерка проживает на втором этаже".

Замирая от страха, Мадзя поднялась по шатким ступенькам деревянной лестницы и столкнулась носом к носу с дамой в короткой юбке и легкой блузе.

- Пани Туркавец дома?

- Это я. А вы к кому, барышня? Тайна у нас прежде всего.

- Вы сегодня меня искали. Здесь, кажется, проживает панна Стелла?

- Здесь, здесь! Проживает, да не платит! И в больницу идти не хочет, а сама, того и гляди, помрет у меня, - сказала пани Туркавец. - Такие мои заработки! Берешь всего пятнадцать рублей в месяц, все удобства, полная тайна, как на святой исповеди, а они не платят.

- Сколько же она вам задолжала? - спросила Мадзя.

- Восемь рублей, милая барышня. Да еще за устройство ребенка, да фельдшеру, который десяти докторов стоит, да за мои труды, что вот бегаю за вами битых два дня...

Несмотря на все эти жалобы пани Туркавец производила впечатление неплохой женщины. Мадзя дала ей десять рублей, за что сия почтенная особа поцеловала девушке руку и выразила готовность исполнить любое приказание.

- Где панна Стелла? - спросила Мадзя.

- Вот здесь, я отвела ей отдельную комнатку. Я, милая барышня, как увижу особу с образованием, душу за нее готова положить. Какая-нибудь Каська или Марыська, милая барышня, так те где угодно управятся и на другой день уж на работу пойдут. Но дама с образованием... Ах, барышня! У меня здесь случается и графини живут... А что особенного? Конь о четырех ногах и тот спотыкается. Так и в этих делах. Сюда, сюда, барышня. Вот господь бог и сжалился над бедняжкой хоть в последнюю минуту!

- Она так опасно больна?

- Э, милая барышня, что тут долго разговаривать! Не сегодня-завтра богу душу отдаст! Если бы это богатый человек так занемог, так тут бы уже от трех похоронных заведений прибежали люди: дорогая пани Туркавец, вы смотрите, если того... сразу меня известите, не пожалеете! А когда помирает бедняк, так даже факельщик и тот охотнее стал бы мусор возить. Ах, милая барышня, тараторила почтенная дама, снова целуя Мадзе руку, - бедняка даже мать сыра земля принимать не хочет, пройдет годик-другой, и косточки его на сахарный завод забирают. Верьте слову, барышня, как узнала я об этом, так с тех пор пью чай без сахара...

Разглагольствованиям пани Туркавец, казалось, не будет конца; она болтала, стоя на крутой лестнице, и не торопилась открывать дверь в свои апартаменты. Наконец дверь все же открылась.

Темнота, грязь, теснота и духота - таково было первое впечатление Мадзи, когда она вошла в это необычное заведение. Оглядевшись вокруг, девушка сообразила, что находится на чердаке; по обе стороны тянулись два ряда клетушек, напоминавших шалаши, которые сооружают евреи в праздник кущей.

Пани Туркавец дернула засов и открыла выдвижную, как в вагонном купе, дверцу.

Мадзя увидела каморку, где с трудом умещалась кровать и оставался такой узкий проход, что едва можно было протиснуться. В каморке было всего пол-окна (вторая половина отошла к соседней клетушке), крошечный столик был уставлен пузырьками из-под лекарств, от которых пахло спиртом, рядом стоял убогий стул. Со стены над постелью свешивались лоскутья обоев; перегородка была оклеена газетами и картинками из иллюстрированных журналов. На постели, повернув голову к окну, лежала больная.

- Это вы? - спросила больная. - Ах, какая вы добрая!

От жары и тошнотворного запаха пеленок у Мадзи закружилась голова. Конечно, ей уже случалось видеть нищету, но не такую отвратительную. Духота, стоны, доносящиеся неизвестно откуда, тихое причмокивание, за стенкой смех, а в клетушке напротив - стук посуды... И в этой обстановке женщина, вся прозрачная, как отбеленный воск, в грязном чепце и сорочке лежит под рваным одеялом, из которого торчат клочья пыльной ваты.

Оправившись от первого впечатления, Мадзя присмотрелась к больной. Действительно, это была Стелла.

- Что с вами? - спросила наконец Мадзя.

- Я больна. Ах, какая вы добрая! Ах, какая у меня к вам просьба... А это что за бутылка? Вино? Это для меня?

Стелла упала на подушку, протягивая вперед белые, как алебастр, руки.

Мадзя откупорила бутылку и подала больной чуточку вина в давно не мытой чашке.

- Еще капельку!

Мадзя подлила еще.

- Еще, еще, хоть полчашечки налейте. Она такая маленькая. Ах, какое вино! Я прямо оживаю! - С этими словами Стелла приподнялась и села на кровати, которая скрипела при каждом ее движении. На бледном лице больной появился слабый румянец, глаза заблестели, запекшиеся губы порозовели. Она казалась почти красавицей среди всей этой духоты и грязи.

В дальней клетушке послышались душераздирающие стоны.

- Сейчас, сейчас! - закричала пани Туркавец и побежала туда.

- Это ничего! - сказала с улыбкой Стелла, глядя на изумленное лицо Мадзи. Затем она схватила гостью за руку и начала шептать ей на ухо: - Вовсе я не так уж больна. Я только притворяюсь, чтобы старуха не отослала меня в больницу.

- В больнице вам было бы лучше, - заметила Мадзя.

- Если бы я могла платить!

- Найдется кому заплатить. Вас положат в отдельную палату. У меня есть знакомые монахини...