Дети войны. Народная книга памяти - Коллектив авторов

– Костик, неужели ты проехал такую дорогу и тебя не убили немцы и не разорвали волки?!

А мне, действительно, пришлось долго ехать по лесу, где заунывно выли голодные волки.

– Не знаю, дедушка, как. Но вот утром выехал, а к вечеру, как видишь, прибыл, да еще привез вам какие-то гостинцы.

Дед накинул на плечи полушубок и пулей вылетел во двор. Там он распряг коня, отвел его в сарай, дал сена, втолкнул сани подальше – спрятал и вернулся в хату. Старики с большим интересом развязали привезенный мешок, нашли каракули – записку Тараса и разные лекарства: йод, бинты, вату, какие-то пузырьки с касторкой (старик страдал запорами), еще что-то из таблеток, порошков и так далее.

Радости стариков не было предела. Разобрав все и спрятав так, что потом и сами не могли сразу найти, наконец занялись мною. Расспросили обо всем, очень были довольны Тарасом, что он устроился на такую хорошую должность конюха да еще давали и какой-то паек. Общим разговорам не было конца. Мы и не заметили, как потемнело в избе и на улице.

Дед с бабой о чем-то долго шептались, даже спорили, потом объявили мне свое решение: «Знаешь, Костик, мы решили, что ночевать мы тебя отведем в другое место – через хату. Там живут Прокоп со старухой. Мужик он хороший, у него и переспишь. К нам частенько заходят из лесу ночью партизаны. Ты ведь знаешь, что и три наших сына с ними. Зайдут, обнаружат тебя и начнут допрос, кто да что, зачем пожаловал. Им же, бестиям, не докажешь, что ты просто от Тараса приехал проведать стариков. Могут забрать с собой, а могут и во дворе шлепнуть. У них, брат, рука крутая, не хуже немцев. Так что пойдем, дед тебя туда отведет. Ты там спокойно переспишь, а утром приходи – мы тебя отправим назад. Так будет спокойно и нам, и тебе. Да ты не бойся, не зайдут они в ту хату – у хозяев в партизанах никого нет. Это у нас целая орава: как придут – так и одень потеплее, и накорми. Но ничего».

Дед Сергей помог мне одеться и очень осторожно, задворками проводил к той хате, постучал: «Открой, Прокоп, свои!» Они поговорили о чем-то, показывая на меня, у которого от такого гостеприимства уже поджилки тряслись. Дед Сергей ушел. Хозяева меня положили на лоснящуюся от старости широкую лавку, сказали «спи», а сами сели у окна и затихли. Сколько проспал – не знаю, но проснулся от слов стариков «идут, идут!».

Я подошел к занавешенному окну и увидел, что по освещенной луной улице, мимо дома шла группа людей, все больше в черной одежде, но были и в белых маскхалатах. В руках у них были короткие автоматы, на плечах висели винтовки. Вся группа – человек 10–15 – прошла быстрым шагом в начало деревни. И мне, и хозяевам было уже не до сна. Мы стояли у окна и ждали, когда партизаны пойдут назад, к себе в лес. Ожидать пришлось долго – часа 2–3, не меньше. Наконец, на дороге заскрипел снег, и мы увидели, что вся эта группа возвращалась по улице в сторону леса. Когда они прошли мимо, старики перекрестились: «Ну, свят твой ангел-хранитель, что не зашли и что пронесло! Ложись и на печке поспи еще. Потом мы тебя разбудим, и пойдешь к своим». Тяжелая дорога днем и ночные передряги свалили меня, я заснул.

Утром меня разбудили, и я вернулся к своим деду и бабе. Дед сказал: «Хорошо, Костик, что ты не ночевал у нас. Ведь приходили партизаны. Ели, отдыхали, переодевались – часа два были и ушли. Уж мы так за тебя боялись! Не дай бог, набредут на лошадь да спросят, чья, что и как! Давай скорее завтракай и езжай. День-то зимний короток, а дорога длинная». Пока я завтракал на скорую руку, дедушка Сергей уже снарядил мне в дорогу коня. Я попрощался, сел в сани, дедушка вывел меня за околицу Чачи, и я поехал.

Я подошел к занавешенному окну и увидел, что по освещенной луной улице, мимо дома шла группа людей, все больше в черной одежде, но были и в белых маскхалатах. В руках у них были короткие автоматы, на плечах висели винтовки.

Первую деревню от Чачи – Жарь – я проехал без приключений. Да и деревня-то – всего три дома утопали в низине. Потом я поднялся на холм, на нем стояла большая деревня Яшино. Она тянулась вдоль дороги версты на две. Ее я тоже проехал спокойно, небольшой пролет – и снова начиналась большая деревня Хохлово.

Как только я проехал два-три дома, на дорогу стали стекаться немецкие автоматчики. Они что-то громко болтали, щупали коня, дергали сани, сбрую.

Одному из фашистов, видимо, очень понравилась лежащая во все сани плетеная полость. Он бегал кругом, дергал ее, приподнимал, а я сидел ни живой ни мертвый. Наконец, промямлил, что я «фарен нах хаус». Немецкая фраза как-то немного остепенила немцев, но положение было тревожное. Тут из одной из хат вышел офицер, грозно бросил «вас ист дас?» (что случилось?) и, плохо говоря по-русски, спросил, что я за пацан, откуда и куда еду. Плача и заплетаясь языком, я кое-как объяснил ему, что ездил проведать старых деда и бабу, а сейчас еду домой в Касплю. И тут, наконец, я вспомнил про бумагу (пропуск), долго вытаскивал ее и подал немцу. Тот вертел, крутил, разглядывал ее со всех сторон и в конце концов бросил ко мне в сани и гаркнул, махнув рукой солдатам, мол, пропустите. Я, без ума от радости, дернул вожжи, хлестнул лошадь и медленно стал выезжать из галдевшей толпы немцев. Ну, думаю, пронесло! Спасло меня, как потом оказалось, только это удостоверение – пропуск, выправленный Тарасом Сергеевичем у немцев.

К вечеру, без больших приключений, я въезжал в Касплю. Когда я подъехал к своему дому, из него вышла мать вся в слезах, а Тарас Сергеевич захлопотал вокруг лошади, радуясь, как ребенок. Старики прислали Тарасу две большие круглые буханки черного хлеба и здоровый кусок деревенского сала, которое Тарас очень любил. «Ну, Костючек, а мы уже, грешным делом, думали, тебе „каюк“. Или партизаны застрелят, или немцы ухлопают». «И надумал же, дурень, – ругалась мать на отчима, – парнишку на верную смерть отправить из-за буханки хлеба да куска сала!»

– Видел ли ты, Костик, войска?

– Да, когда проезжал Хохлово, вся деревня была занята немцами, обозом, и даже стояли между домами четыре больших танка.

– Оказывается, из Смоленска прибыл карательный отряд, и он пошел на партизан. Счастье твое, что тебя пронесло!

Так оно и оказалось. Как только я уехал, рано утром, на рассвете, каратели дошли до Чачи, окружили ее и подожгли со всех сторон. Тех жителей, кто выбегал, – расстреливали из пулеметов и автоматов. За 2–3 часа деревня в двадцать домов была полностью уничтожена. С большим трудом, чудом старики Елисеевы, как люди, выросшие в лесу и хорошо знающие местность (канавы, лощины, тропинки), остались живы. Два дня просидели в яме, на второй день немцы уже людей не расстреливали, а брали в плен. Таких набралось два десятка человек со всей деревни. Их посадили на автомашину и, как пленных, поместили в Каспле в тюрьму.