Королевская канарейка (СИ) - Анна Кокарева

плавно, но стремительно вошёл Ганконер. Прямо во всей своей владычной сбруе. Ого, он-то, похоже, не спал.

Так посмотрел, что харадримки тут же пошуршали на выход, а я торопливо сказала:

— Владыка, я не могу сегодня.

Ганконер заулыбался:

— Почему? — было видно, что я его чем-то позабавила.

Но харадримкам кивнул, чтобы оставались. Перейдя на всеобщий, добавил:

— Помойте меня, — и замер, не утруждаясь раздеванием.

Смотрел, ожидая ответа. Глядя, как его слаженно раздевают, потерялась и умолкла. То есть, он всё-таки не постесняется при мне позволять себя раздевать, мыть и прочее. Смотрела с осуждением — не очень укладывалось в голове, как это он принимает такие услуги от женщин, да не особо их спрашивая при этом. Что они чувствуют? На их месте, если бы повелитель мне нравился, так я бы потом сон потеряла, а если бы нет, то чувствовала бы себя мерзко. И в любом случае — использованной. Мысли Ганконер не читал, но лицо — с лёгкостью:

— Блодьювидд, не примеряй всё на себя… уверяю, твоя чувствительность в телесном и эмоциональном плане не свойственна большинству людей. Эти прикосновения ничего не значат для твоих дам. У них другое восприятие. Чувственность, иногда доставляющая тебе неприятные ощущения, — уникальна. И, кстати, если бы ты не была богиней, всё равно бы делала тебя интересной… для игр. Ты сильнее и ярче чувствуешь любые воздействия. И наслаждение, и боль — физическую и душевную.

Угу, вот и Трандуил то же говорил… да только мягче. С печалью опустила глаза — что проку тосковать о том, что лучше забыть?

— Если я был груб, тороплив и недостаточно искусен — прости, это был наш первый раз, я столько ждал… не сопротивляйся, я смогу расслабить тебя и доставить истинное удовольствие, — голос был обволакивающим и нежным.

Ганконер смотрел из-под ресниц, улыбаясь, и я не могла понять, не шутит ли он. С трудом подобрала слова:

— Наоборот. Это было прекрасно. Но я простая женщина, человек — мои тело и разум потрясены твоими возможностями и искусством. Некоторые вещи были… новыми для меня, и требуется время, чтобы свыкнуться.

И, не выдержав, попросту ляпнула:

— У меня ноги до сих пор трясутся.

— О, я помогу тебе, моя льстивая леди, свыкнуться побыстрее. Не стоит меня отвергать, — насмешка в его словах была легка, но ощутима, как летний бриз.

А сам всё поводил плечами, помогая харадримкам его раздевать, поднимал руки, переступал через спущенную одежду.

Не стесняясь своей ослепительной наготы, спустился в бассейн, и служанки обступили его.

В бассейн Ганконер зашёл неглубоко — до середины бедра, и я, уже не скрываясь, но смущаясь и злясь на себя, смотрела. Ну вот кого мне тут смущаться? Тысячелетнего извращенца, медленная мальчишеская улыбка которого прикрывает… небанальные интересы? Служанок, для которых происходящее в порядке вещей?

Эти чёрные, как уголь, руки на белой татуированной коже, белее которой была только пена, стекающая по ней… Глухо пробормотала, чувствуя, как заливаюсь краской:

— Никогда не видела ничего прекраснее.

Удивилась, когда он тут же коротко приказал служанкам удалиться и тихо попросил:

— Помой меня ты.

Сделала, как он хотел. Ганконер какое-то время молчал, потом вздохнул и как будто признался:

— Ты ведь не понимаешь, как гнёт меня твоя сила? Совсем её не ощущаешь, да?.. Знаешь, я ведь в первый раз хотел тебя дождаться у себя, даже сюрприз приготовил, и не удержался, пошёл к тебе, и наша первая ночь прошла в твоей узенькой постельке в саду… и сейчас то же самое. Всё никак не могу дотерпеть, чтобы ты сама пришла, — и с лёгкой горечью добавил, — никогда не приходишь. Всегда приходится просить.

Не могла ничего ответить и просто молча продолжала. Смывая пену, случайно прикоснулась к нему грудью, и тут же оказалась схваченной, прижатой, и лихорадочный шёпот обжигал ухо:

— Знаю, знаю, что не любишь, но люблю я. Так хотя бы не отказывай мне в близости.

Дёрнулась, чувствуя, как музыкальные пальцы входят в святая святых, и тут же замерла — это вдруг стало очень приятным.

— Не любишь, но будешь желать меня, сгорать от страсти; я буду делать с тобой то, чего раньше никто не делал — и тебе понравится. Покорись, прими меня таким, какой я есть… — и толкнулся.

Наша вторая ночь прошла в купальне.

* * *

Третью мы провели на полу, на пороге моей спальни, не дойдя до кровати. Метафора насчёт распалённого жеребца, покрывающего кобылу, оказалась не совсем метафорой.

Стеснялась перед служанками своих стёртых коленей.

В этот день хотя бы не проспала до заката и решила навестить библиотеку. Послала заранее Иртханну — пусть предупредит старикашку, чтобы ушёл. Не было настроения изображать перед ним порядочную южную даму и заворачиваться в покрывала. По дороге встретила владыку, шедшего куда-то со свитой — и, вместо того, чтобы вежливо раскланяться, Ганконер взглядом разогнал своих сопровождающих. Которые вперёд меня поняли, зачем. Я поняла, когда Ганконер за волосы потянул вниз и прижал к паху. Низменно, по-звериному возжелала, когда он прижимал лицом и заставлял тереться о своё возбуждение, проступающее сквозь тяжёлую ткань, а потом поднял подол… я, честно говоря, считала, что в этом он всё-таки эльф и не будет даже думать о таком. Но, похоже, общение с демоницами научило его всякому. В рот он не влезал, но заставил целовать, тереться, ласкать — и взял тут же, прижав к стене.

До библиотеки я не дошла, вестимо.

Когда Ганконер шептал, что у него никогда так не было, что ему надо, и упрашивал — мне тоже хотелось, а наутро думалось, что наконец он удовлетворил свои желания и даст отдохнуть. Поэтому, когда примерно через неделю меня одели в приличное длинное платье, а не в кружевную рванину, нравящуюся владыке, я решила, что уж этот вечер мы проведём за картишками, и взбодрилась.

— Я знать дорога, спальня владыка найти сама.

Халаннар, осторожно вплетающая в мои волосы цветок, огорошила:

— Повелитель приказал провести не в спальню, поэтому я провожу.

Заинтригованная, шла за ней. Винтовая лестница спускалась в толщу скалы и казалась бесконечной. В конце не было двери, в проёме виднелся свет. Халаннар тут же исчезла, а я спустилась ниже — и меня накрыло узнавание. Места и ситуации. Ганконер, в чёрной кожаной одежде эльфийского разведчика, сидел в небольшой круглой комнате на полу, окружённый горящими свечами. Камин, книги на неровных деревянных полках — только окна с видом Эрин Ласгалена не хватало. Так, вряд ли он собирается играть в картишки. Скорее, будет сейчас гештальты