Королевская канарейка (СИ) - Анна Кокарева

что до него сейчас не достучаться со всякими мелкими вопросами о жертвоприношениях.

В зал вкатывались бочки, из которых вышибались днища, а глашатай надрывался:

«Старинные вина из Пеларгира и Дорвиниона — им по нескольку столетий, и они дождались своего часа!» — и орки хлебали драгоценные вина только что не из сапогов, а зал сотрясался от здравиц в честь Повелителя.

Меня, что характерно, никто не поздравлял, за исключением свежеиспечённого мауготха Згарха, поднявшего бокал и благодушно прогудевшего:

— Блодьювидд, я всегда видел, что у тебя глаза плодовитого существа! — было понятно, что это традиционный оркский комплимент женщине.

Перекрикивая шум, спросила:

— Разве у орков принято так радоваться подобным вещам? — я не то чтобы знала, но догадывалась, что из-за своей плодовитости орки вряд ли сильно носятся с фертильностью и детишками… уж точно не как эльфы; даже не как люди.

— Да как же не радоваться? Никогда ранее не появлялось наследников Тёмного Владыки! Отсутствие преемственности всегда плохо для государства! Наличие наследника — благословение богов!

Ох, знаю ведь, что Згарх непрост бывает — и всё равно удивляюсь.

* * *

Долго там я не высидела и ушла, но даже в тихом безмятежном саду иногда слышно было гул веселья, выплеснувшегося на улицы. Как только наступила темнота, я вспомнила новогодние ночи в своём мире: треск и громыхание каких-то адских фейерверков, сопровождаемые пьяными воплями. Я было думала, что это на всю ночь, но вдруг всё стихло. И в гробовой тишине небеса бесшумно распустились, как когда-то — огненными цветами, фонтанами и фениксами. Заворожённо смотрела с террасы и пропустила момент, когда подошёл Ганконер. Молча взял за руку, посмотрел в глаза, хотел что-то сказать — и смолчал. Опустил ресницы и всё-таки заговорил, очень серьёзно:

— Я был счастлив, что ты стала моей женщиной, но никогда не смел надеяться, что ты станешь моей королевой. Прости, не мог прийти раньше, пришлось подготовить кое-что. Пойдём со мной.

— Куда?

— В Северную башню. Ты хотела мира, Блодьювидд — ты его получишь.

Тихо шла следом за ним под пламенеющими небесами, и говорить ни о чём не хотелось. И так было хорошо.

Но когда поднимались на лифте, Ганконер вроде бы начал возвращаться к своему обычному настроению. Во всяком случае, когда взошли по лесенке в зал с огромным зеркалом, тёмный и пустынный пока, владыка прижал меня к стенке, шутливо заговорив:

— Не могу передать, как рад, что мой… гм… шмель недаром хозяйничал в твоём цветке. Ты рада, Блодьювидд?

Расцвела в ответ:

— Конечно, рада!

И фыркнула, засмеявшись:

— Почему шмель? Хотя… да, ты пушистый, а пока полоски татуировки не свёл, так один в один было!

— А сейчас не похож? — в голосе Ганконера был смех.

Я подумала, что мы оба, кажется, не слишком трезвы от радости, и вздохнула:

— Соловей.

И пересказала новеллу Бокаччо непристойного содержания, в которой девица, чтобы встретиться с любовником, выпросила у родителей позволение спать на балконе палаццо — ей, видите ли, хотелось послушать соловья. Возлюбленные встретились и так увлеклись друг другом, что уснули вместе, и девица при этом держала юношу за причинное место. Отец, решивший с утра полюбоваться на невинный дочерний сон, был поражён. Тихо разбудил мать и пригласил полюбоваться и её. Когда та спросила, на что, ответил, что дочери так понравился соловей, что она поймала его и держит в руке (мда, папенька был тролль). Кончалось там всё свадебкой (иначе молодого человека просто зарезали бы).

Ганконер почему-то тяжело задышал (возможно, дело было в том, что я новеллу проиллюстрировала, показав, как и за что держалась девушка) и хрипло спросил:

— Тебе не кажется, что для соловья он… слишком упитан?

Вкрадчиво сообщила:

— Если принимать соловья за единицу измерения, то два… или три. А уж сколько шмелей поместится, страшно и представить.

Я ж не знала, что зеркало уже работает! И что все эти сомнительные неприличные шутки прекрасно слышны по ту сторону!

Подскочила, когда голос Трандуила с издёвкой спросил:

— Что, «элу» Ганконер, орочья плодовитость не оставляет желать лучшего, да?

Ганконер щёлкнул пальцами, и вспыхнули факелы. Я оторопело рассматривала в зеркале благородное собрание, удивляясь тому, что в этот раз зеркало делится на несколько частей — видно, для того, чтобы показывать изображение из разных мест: Ласгалена, Лотлориэна и королевства Келеборна. Общество было поболее, чем в прошлые разы, и я, заливаясь краской, отвернулась.

Смотрела на Ганконера, не торопясь занимавшего место на троне, раздумывая, знал ли он, что зеркало работает… поморщилась, думая, что наверняка знал, и никак его это не остановило. Величаво угнездившись, Ганконер соизволил ответить — с плохо скрытым торжеством:

— О да, стоило разок брызнуть гадючьим ядом… — и даже вперёд подался, чтобы не упустить реакцию.

Видно, ему показалось мало, и он насмешливо добавил:

— Ладно-ладно, не разок.

И медовым, мечтательным голосом протянул:

— Это были баснословные труды.

После таких приветствий я ждала, что они все переплюются, и удивилась, когда началась мирная беседа, из которой выяснилось, что моя беременность — это индульгенция для Ганконера на все совершённые грехи, и воля неба такова, что он становится полноправным владыкой. Мордора, да. И что речь идёт уже не о войне, а об интеграции. Голова шла кругом, и я только поняла, что раньше эльфам казалось дешевле и проще воевать с орками, а не пытаться принести цивилизацию в эти места, а сейчас всё поменялось.

Факт беременности требуется удостоверить, и ради этого Силакуи Галанодель приедет сюда, как только сможет, то есть примерно через месяц. Если всё в порядке, то грядут очень масштабные переговоры, ради которых эльфийские владыки съедутся в Мордор.

В башне я тоже долго не высидела — глаза начали слипаться, и как-то очень всё равно стало на дальнейшие беседы. Хотелось только добраться до кровати и уснуть. Вполне равнодушно попрощалась с собранием и покинула его. День промелькнул, как и не было.

73. Уязвимая ипостась

И я не могла дождаться приезда Силакуи и очень надеялась на эльфийскую целительскую магию. Потому что уже однажды была беременна, в том, другом мире. Это было чудо и самое лучшее, что случалось со мною — внезапное «мы» вместо «я»; ощущение, что в тебе живёт что-то хрупкое и трогательное, что ты любишь больше всего на свете. Мне тогда казалось, что уж если случилось забеременеть, так дальше всё пойдёт, как по маслу. Но нет. Я не знаю, почему, но я потеряла его. На работе в какой-то момент пришлось присесть и встать — и, пойдя чуть позже в