Весна сменяет зиму - Дмитрий Шелест

сможем остановить войну?

– Я могу остановить её для себя, бежав с этого театра абсурда.

– Так ты и сбежишь с неё, ты уже получил свой билет в тыл. Ты больше не вернёшься на фронт. Для тебя война уже окончена. Нужно лишь добраться до своих. А если ты бежишь в эту Ангирию? Что тебя ждёт там? Ты об этом думал? Что там будет? Твои руки нечисты, на твоей совести немало невинно загубленных душ. А не думал ли ты, что кто-нибудь тебя там узнает, не сразу, но вряд ли ты сможешь скрыть своё прошлое.

– А если я и сам презираю своё прошлое? – успокоившись, ответил Чак.

– Да кому какое дело, что ты думаешь. Я вот тоже однажды решила сама во всём разобраться. Но мне не поверил, ни суд, ни начальство, ни один фанатичный капитан из "горохраны", – её губы осторожно улыбнулись, и она прижалась к этому самому капитану.

– Я так понимаю, тот фанатик, это я, – оскалив пожелтевшие зубы в неловкой улыбке, ответил он.

– Да, да. Именно ты. Ведь ты раньше был самым настоящим фанатиком. В тот день я смотрела в твои глаза и не видела там, ни души, ни разума, а чёткий приказ, от которого ты не отступал. Ты испытывал истинное удовольствие, когда зачитывал приговор тому бедолаге. Помнишь ведь. Ты пристрелил его так же спокойно, как лесоруб рубит дерево. А сейчас? Сейчас я вижу в тебе настоящего человека. Со своими мыслями, страхом, с искренними эмоциями. Ты как-то спрашивал меня про взаимность, но раньше я видела именно того Чака который ворвался в мой дом, в мою жизнь.

– А сейчас какого Чака ты видишь? – уже с интересом поинтересовался он.

– Того у которого под оболочкой всё же есть душа.

– Так значит ты против побега на острова?

– Всё ты о своём. Нет Чак, не побегу. Мне там делать нечего. Да и тебе. Как же я к тебе приеду, если ты будешь в другой стране?

– А ты ко мне приедешь?

– Обязательно.

– Эх ты, Китти, Китти. Появилась ты в моей жизни. Жил бы да жил спокойно. Глядишь бы помер уже где-нибудь под холмиком. А нет, всё к тебе как к магниту тянусь, уж не знаю чем ты меня так обворожила, но не могу я без тебя, да и на чужбине той рехнусь. Ты хоть понимаешь, что я тут только из-за тебя.

– Понимаю. Понимаю и безмерно рада этому, что в этот трудный момент со мной рядом такой мужчина, как ты.

Зит обнял покалеченной рукой её за плечи и притянул к себе. В этот момент он понял, что ни кто его не ждёт в Ангирии, что не будь в ней Китти, то и бежать одному ему туда не захочется, ведь она была его единственным смыслом жизни. К тому же, месячное скитание по пустынным тылам фавийцев сплотило их крепче, чем когда бы то ни было. Он чувствовал её взаимность, Китти и вправду испытывала к нему неподдельные тёплые чувства, хотя называть их любовью наотрез отказывалась. У них не было отношений в нормальном понимании, но и место их странствий было очень далёким от нормального.

Этим утром они никуда не торопились. В этом сгоревшем домике было так уютно и хорошо, что никуда не хотелось идти. Казалось, что здесь они в безопасности, под прикрытием толстых бревенчатых стен, а кругом опасность и страх. Но укрытие было только мнимым. Еда кончалась, медикаменты уже давно были истрачены, да и из оружия был лишь пистолет с парой десятков патронов. Как бы им не хотелось, нужно было идти в путь.

И вновь они шли, аккуратно, осторожно, словно мыши в кошачьем тылу. Благо провинция по которой они шли была разорена. Людей, практически, не возможно было встретить. Кругом лишь сгоревшие, обезлюженные посёлки, порой встречались отголоски старых боёв, в то время, когда котивы уверенно шли на запад. Чак усердно обыскивал каждую находку, будь то подбитый танк или обвалившийся окоп. Пару раз удача была к нему благосклонна и подкинула путникам несколько консервов, пару упаковок протеинового коктейля и одну полевую аптечку. Но истинное счастье Чак испытал, когда откапал в одном из блиндажей целый блок сигарет. Они были ещё в полиэтиленовой упаковке, и от того сохранились идеально. Китти долго наблюдала за его детской радостью, но от сигарет отказалась, ей больше не хотелось курить. Зато капитан долго дымил, выкурив три, одну за другой, после чего принялся дико кашлять, громко проклиная отнюдь не пагубную привычку, а качество муринских сигарет.

Спустя ещё пару дней пути по редким фавийским лесам, они вышли на просторную просеку. Под ногами зашуршали сухие листья травы, была уже глубокая осень. Ветер резко обдал их холодом, от чего оба закутались в тёплые, меховые куртки, что нашли в заброшенном доме лесника.

– Ты знаешь, что это за просека? – оглядывая жёлтую траву и могучие сосны, спросил Чак.

– Обычно в таких просеках располагаются ЛЭП. Но тут ничего.

– Посмотри туда.

Чак махнул рукой к низкорослому кустарнику, что остался уже без листьев, а лишь сверкал яркими, подмороженными первым холодом, ягодами. Китти не сразу разглядела массивный железобетонный столб полутора метров. Он валялся в сухой траве, краска на нём уже заметно выцвела и облупилась, но всё-же без труда можно было различить сине-красные полосы.

– Это же пограничный столб! – удивилась Китти. – Мы уже добрались до Гетерии!

– Ага. И если мне не изменяет память, Генгаг должен быть в каких-то десяти, двадцати километров к северу.

– Но здесь так тихо. Скорее всего его уже сдали фавийцам, – уже менее радостно сказала она.

– Это не исключено. Но в любом случае мы должны в него попасть. Если вдруг там мы найдём хоть какую-нибудь информацию о фронте, то нам станет заметно легче. К тому же не помешало бы завладеть моторной лодкой. На ней мы бы быстро добрались до Дарлии. Её медивы не должны ещё взять. Другого пути я пока не вижу.

– Чак, Генгаг город не маленький и там наверняка уже создана медивская администрация, что контролирует город. Там патрули и тому подобное. Может это плохая идея?

– Мы будем осторожны. Я обещаю. К тому же по внешнему виду мы теперь едва ли похожи на муринских солдат. Так, беженцы.

Они пошли дальше, ступая по хрустящей траве. Китти подошла к пограничному столбу и заметила на нём знакомые матерные слова, обильно оставленные тут проходящими несколько месяцев назад земляками. Пахло осенней свежестью, сухой травой и хвоей.

***

Генгаг был большим