Весна сменяет зиму - Дмитрий Шелест

в жизни нет никого ближе чем он и я. Как не странно. Но это так. Ведь я люблю тебя и Маунд, отпуская меня просил тебе передать тоже самое.

– Что то же самое?

– Что он любил тебя. Дай мне шанс спасти тебя. Ведь в этом хаосе мне важна только ты! Ты мой бог. Ты мой командир, ты моя любовь. Я люблю тебя, будь хоть тысячу раз проклят тобой, но я тебя люблю! И если хоть у кого-то из нас двоих эти чувства взаимны, ты просто обязана выполнить нашу просьбу. Иначе ты просто дура!

Китти посмотрела в сторону штаба, где громыхал бой, потом она обернулась к Чаку, что пыхтя подымался с земли, с её глаз потекли слезы, которые ручейками смывали сажу и грязь с щёк. Зит встал, подошёл к ней и сжал в крепких объятиях. В следующее мгновение началась паника. Кто-то подбежал к ним и одёрнув за плечо капитана, громко прокричал.

– Спасайтесь, идиоты! Медивы взяли город. Генерал Маут мёртв.

Глава 25

Пихте Залес сидел у массивного каменного камина, в котором потрескивали сыроватые дрова, озорные языки пламени играли на свежеколотой древесине и оставшаяся в них влага тихонько шипела. Затягиваясь свежим табачком в костяной трубке, он задумчиво вглядывался в танец огня, был поздний вечер.

Скрипнула массивная деревянная дверь, в комнату вошёл Гваздаль. Он едва заметно поклонился и поприветствовал государя. Лицо его было спокойным и уставшим. Только что он проделал длинный путь из пригорода Парира в горную резиденцию императора.

– Вот вам и надежда, – сухо проговорил государь, не обращая внимания на гостя.

– Всё не так плохо, ваше величество, могло быть и хуже, к тому же мы перешли в наступление, – проходя по сияющему паркету, тихо говорил Гваздаль. – Фронт прорван, котивы отступают на восток и мы практически полностью освободили все оккупированные территории нашей страны. И это всего-то за неделю с небольшим. Маунд Маут мёртв, его тело у нас, мы можем выторговать за его труп кого-нибудь.

– Верните тело Маунда его отцу.

– Но ваше величество! – возразил Гваздаль, усаживая свой зад в мягкое, атласное кресло. – За его труп мы можем выторговать кого-нибудь из плена. У нас в маутовских лагерях больше десятка генералов!

– Ты смеешь со мной спорить? Я сказал вернуть Мауту тело. У тебя дети есть?

– Нет.

– Так и рот тогда свой закрой. Я не собираюсь торговаться с отцом его мёртвым ребёнком. Я искренне желал и желаю смерти Мауту, но не опущусь до такой низости, как торговаться мертвецом, как товаром. Пусть он его похоронит, как положено. Маунд был хорошим генералом, достойным противником. Пусть отец его погорюет над его могилой, пусть проститься с ним.

– Хороший отец. Не поспоришь, второго сына собственноручно говорят пристрелил, – ехидно подметил Гваздаль.

– Мау был мерзкой личностью, мне его не жаль. Он в подмётки не годился, ни отцу, ни брату. Ничтожество, не более. Хотел власть захапать нашими руками. Для Мурзана он предатель, а не сын. А с предателями всегда разговор короткий, ты ведь помнишь моего двоюродного братца Лесо? Того который хотел мира с Маутом? Что я жалеть его должен был? Вот и Маут не обязан проявлять милость к предателю. А ты, баран, поверил в его план. Надеждой обозвал его. Ну и как тебе надежда? Осталась ли она ещё? – смотря в камин, на танцы озорных огоньков, говорил Пихте.

Гваздаль замялся. Он не ожидал тёплого приёма, но всё же был не готов, что теперь вся вина ответственности будет понемногу переваливаться на него.

– Смею заметить, ваше величество…

– Кончай уже эти придворные эпитеты отпускать, я знаю, как и насколько я велик и без таких как ты. Слишком много бесполезных слов.

– Я уже говорил, что мы в данный момент имеем большой успех на фронте. Таких успехов у нас не было уже давно. Последние годы мы только и делаем, что отступаем.

– А ещё мы имеем сожжённый дотла Парир. Наш город, нашу столицу. В этом городе сгорели заживо сотни тысяч наших горожан. Практически весь свет нации. Что я должен теперь сказать нашему народу? Как так получилось, что они не знали о ракетах, а вся власть знала и бежала, трусливо поджав хвосты из столицы? Ведь сколько не засекречивай все обстоятельства этой трагедии, такой масштаб не скроешь от глаз. Я вчера смотрел видео с руин моего города, города в котором царствовали мои предшественники, там пустыня, руины. А знают ли наши солдаты на фронте об этой трагедии? А как они поведут себя когда узнают? Котивы оклемаются вскоре, залатают брешь. А мы?

– А мы сможем пережить вероломный удар врага и изгоним его орды обратно на восток, – гордо, но неуверенно заявил Гваздаль, стараясь смотреть куда угодно, но не на государя.

Пихте тяжко поднялся с кресла, устало прошёлся к столу и вынул из стеклянного шкафчика хрустальный графин с брильянтовым "Демьиром" внутри. Он молча плеснул крепкого напитка себе в золочённый бокал, не разбавляя водой, как этого полагалось по этикету и залпом осушил его. Гваздаль в это время поправлял свою полуживую ногу, которая сползала с кресла.

– Вот я так не понял одного, господин Гваздаль, – выдыхая, начал император. – Почему мы сбросили эту бомбу? Ведь план провалился. Выблядка этого схватили, систему котивы восстановили, а мы всё-таки взяли и бахнули по Тиеру, по нашему же между прочим городу. Вот глупость-то выходит. Мы атомную бомбу сбросили на свою же территорию! И в ответ нам прилетели ракеты в Парир! Мы круглые идиоты. Так вот ответь мне, почему самолёт этот не вернулся на аэродром, как и все остальные? Почему он сбросил эту проклятую бомбу? Ведь вернись он, сейчас бы Парир был бы цел, и мы не оплакивали сотни тысяч невинных? А? Ведь ты у нас за это в ответе!

Гваздаль начинал понимать, чем пахнет, Пихте собирался взвалить весь груз на него и его команду, что готовили план "Надежда", хотя другого и не стоило ожидать.

– Я вам уже докладывал по этому поводу, по всей видимости, случилась какая-то ошибка…

– Ошибка, говоришь. И как же удачно у этого бомбардировщика отказали шасси при посадке, и он разбился и сгорел со всем экипажем. Знаешь, ли, господин Гваздаль. Ты пришёл в мою резиденцию, сидишь на кресле, которое создали мастера ещё при моём прадеде, пытаешься оправдаться. Ты подыграл не своей стороне, котивы нас теперь в порошок сотрут.

Пихте выпил ещё один бокал, будто пил воду, а не крепкий алкоголь. Его