Весна сменяет зиму - Дмитрий Шелест

И я прекрасно понимаю, что есть обещания и есть реальность.

– Ну тогда я отвечу, что шанс есть, – сухо ответил Чак и выпил оставшийся сироп из банки.

– А в процентах?

– Я тебе, что, математик, что ли? Я простой капитан, солдат, от которого не требуется считать больше, чем до ста.

– Ну хоть пятьдесят на пятьдесят? – не унималась она.

– Да кто бы знал, дорогая моя, что нас с тобой ждёт. Я уже давно не знаю, что твориться на фронте и Муринии. Может медивы уже под столицей? А может и за тем холмом, – Чак махнул рукой на горизонт. – Не знаю, нужно сначала дойти до Генгага. Там видно будет.

– Неужели у тебя нет никакого плана?

– Ну коли не будет там генерала Рувуля, то тогда попытаемся найти катер или лодку моторную какую и двинемся к Дарлии. Туда-то медивы вряд ли дошли. А можно и в Ангирию. От Генгага там через пролив всего то сотня километров.

– А в Ангирию-то нам зачем? – Китти удивлённо уставилась на Чака. – Они нам не союзники.

– Но замечу и не враги. Он,и как я помню, нейтралитет во всей этой заварушке держат. Да и слыхал беженцев не выдают. Ни муринских, ни фавийских.

– Ты на, что намекаешь, Чак. Это же дезертирство. Предательство! Мы с тобой как никак офицеры, я так офицер штаба. Я так не могу. Ты эти мысли из головы выбрось! – Голос девушки стал чётким и поучительным.

Чак тут же узнал старые, добрые заветы партии и пропаганды о чести и совести, но они уже не цепляли его и проходили сквозь его разум, что нож сквозь воду.

– А что мне делать в Муринии? Кому я там нужен? Стране? Партии? Мауту? Да плевать они на меня хотели. Эта война уже слишком сильно затянулась. Ей нет конца и края. Не вижу я победы за горизонтом. Медивы всё ещё сильны, у них миллионы солдат, тысячи самолётов и танков. Нам громить их громить их ещё десять лет. А для чего?

– Чак…

– Что Чак? Ты может, расскажешь мне, для чего мы все эти годы кишки на гусеницы наматываем. Для чего тыл голодает? Для чего друг мой Орен умер? Для чего твой Мурзан голову свою генеральскую сложил? Ты, Китти, никогда не задумывалась какой логический конец должен быть у всего этого? Как мы будим жить после победы?

– Хорошо.

– Хорошо? Как можно жить хорошо, угнетая сотни миллионов людей другой нации, другого склада ума и менталитета? Или ты думаешь, они проиграв, простят нам тех миллионов убитых? Думаешь они покорно воспримут роль рабов при котивских хозяевах? Мы не усмирим такую многомиллионную массу людей. Да и какой смысл мне, капитану армии, от этой победы? Что я получу? Землю? Дом? Деньги? Отвечу, ничего. Только скудную пенсию и комнатку в общежитии. А что я уже получил от государства? Инвалидность?

– Чак, мы должны сражаться за нашу Родину.

– Почему?

– Ну мы же живём в Муринии, это наша страна. Мы должны защищать её.

– От кого я защищаю свою страну, находясь за тысячу километров от дома? От кого я защищал страну в Фавии?

– Мы лишь солдаты. Нам не положено ломать голову над такими вопросами.

– А я вот ломаю. Всю войну эту, ломаю. Задаю каждый день себе один и тот-же вопрос. А для чего? Для чего я делаю то, что делаю? И по началу даже находил ответы. Мол ради роты, ради друга, ради тебя. А вот теперь не могу. Не могу ответить для чего я должен возвращаться в Муринию и служить тому, кто сам не в силах защитить своего сына.

– А как же я? Ты ведь обещал, – не понимая капитана, спросила Китти. – А как же я? Ты ведь обещал меня спасти! Ты, сукин сын, обещал мне помочь спастись. Или ты уже передумал?

– А может если мы бежим в Ангилию это и будет нашим спасением?

– И что ты прикажешь мне там делать? Сидеть в лагере беженцев? Драться за еду?

– А что мы будем делать в Муринии?

– Служить Родине.

– Будь проклята эта Родина! Будь проклят сраный Маут с его советниками и союзниками и с его проклятой партией. Плевать я на них всех хотел. Плевать. Я спасу тебя. Но только и всего. Только и всего. Я устал быть инструментом в чьих-то руках, быть послушной безвольной куклой. Мне говорят, я делаю. Сколько я сил ещё должен отдать этой родине? Может родине жизнь уже наконец-то отдать? Я не вижу во всём этом смысла. Он был когда мы бились с гетерцами в Аппоре, он был когда мы штурмовали Брелим. Но сейчас-то какой смысл? Завоевать мир? Подчинить себе все страны и народы. А для чего? Для чего мне Фавия? Для чего мне Истрия? К чему мне эти страны, к чему они простому народу? К чему они Мауту? Весь мир рехнулся в этой войне, у меня складывается чувство, что мы воюем не во имя чего то, а так, по инерции.

Китти молчала. Она понимала, что в целом она с ним согласна. Но бежать в Ангилию ей не хотелось. К чему ей было рисковать всем ради призрачной надежды. Да и что её могло ждать в той далёкой и неизвестной стране. Мало кто знал про это островное государство больше, чем было написано в справочниках и учебниках географии. Ангилийцы никогда не вмешивались в дела на континенте и не поддерживали, ни котивов, ни медивов, предпочитая держаться в стороне от войн и потрясений. Единственное, что знала Китти, так это то, что туда в последнее время хлынули многие беженцы и дезертиры с обеих сторон. Ангилийский король не выдавал никого, но и не приглашал никого. Она была удивлена, услышав такое предложение от Чака, который всегда был верен своему делу. Но и перемены в его голове тоже были видны.

– Чак, – уже спокойней сказала она и присела рядом. – Чак, друг ты мой дорогой. Мы все в дерьме. Не только ты и я. Все. Я не великий философ, не историк, и не знаток людского бытия. Нет. Я просто молодая девушка. Которая очень хочет жить и старается выжить. Я дурна и полна идеализма и наивности, такова я, не спорю. Но мы с тобой уже говорили об этом. Мы лишь два маленьких человечка в огромной пучине, две маленькие песчинки в огромном чане, где всё вариться. Что мы с тобой можем?

– Ну ведь, что-то же мы должны смочь?

– Остановить войну? Разве мы с тобой